Рю Мураками - Дети из камеры хранения
Самым важным был отбор музыкантов для группы. Хаси изложил господину Д. свои пожелания о составе ансамбля. Он предпочитал манеру французских поп-групп 60-х годов: чуть замедленные и простоватые ударные, гитару с пением в манере скорее Джанго Райнхардта, чем Джимми Хендрик-са, как это делал Джонни Холлидэй во время гастролей в Дании в 1963 году. Что касается самих музыкантов, то Хаси поставил два условия: во-первых, они должны быть геями и, во-вторых, у них не должно быть никаких денежных проблем. На вопрос господина Д., чем это объясняется, он отвечать отказался. По мнению Нива, Хаси хотелось, чтобы музыканты играли из любви к нему, а не с целью обогащения. Специфический стиль Хаси устраивал далеко не всех. Будучи противником чувственности, он не любил музыку, которая воздействует исключительно на эмоции, и убеждал музыкантов, что нужно оставить звук в его первозданной чистоте. Он настаивал на том, что ему нужна голая, бесплотная музыка, в которой отсутствует их пот и кровь. Он хотел, чтобы с ним выступали финансово обеспеченные музыканты, и был уверен, что, будучи гомосексуалистами, они не будут его презирать. Со временем Хаси научился мастерски управлять геями.
Как настоящий борец, он справлялся с Джоном Спаркс Симода, американцем японского происхождения, до того заведовавшим антикварным магазином, в котором выставлялись изделия эпохи Цинь. Сейчас Симода исполнился тридцать один год. Он был ударником с восьми лет. В юности он играл на западном побережье США в группе Ли Конница, а шесть лет назад, закрутив любовь с начальником японского филиала по производству шариковых ручек, приехал в Японию. Время от времени он играл в студии.
Бас-гитаристом был двадцатидевятилетний фотограф по имени Тору. Когда-то он был парикмахером и отправился в США фотографировать новые модели причесок. Там он и приобрел вкус к мужчинам, кокаину и джазу. Шесть лет назад его арестовали за хранение наркотиков и дали условный срок. На самом деле он был бисексуалом.
На гитаре играл двадцатидвухлетний Мацуяма Юдзи, единственный сын руководителя службы безопасности, обеспечивающей охрану крупных промышленных комплексов на восточной окраине Токио. Мацуяма брал уроки игры на гитаре еще в начальной школе. Его кумиром был Уэс Монтгомери. Он утверждал, что готов переспать с девушкой, но при условии, что она будет худосочной и непотливой.
На саксофоне играл двадцатиоднолетний Китами Хироси, происходивший из семьи врачей.
Ему пришлось отказаться от карьеры врача, так как он был дальтоником. Когда его родители внезапно развелись, Хироси остался с матерью, у которой было в Токио несколько квартир. Вначале он пытался освоить кларнет, потом стал выступать в качестве аккомпаниатора в варьете.
Аккордеонистом был Сидзуя Токумару, шестидесяти лет от роду, знаменитый композитор, существовавший на отчисления за авторские права на десяток сочиненных им хитов. В юности он выступал в аргентинском оркестре, и песня «Оле гуапа», исполнявшаяся под его руководством, навсегда осталась в анналах послевоенных танго. Его хорошо знали на рынке наркоты, где он нередко появлялся в поисках красивых мальчиков. Как-то он съездил в Рио-де-Жанейро, желая поживиться «свежатинкой».
Хаси назвал свою группу «Traumerei». Первые пять недель группа репетировала в частной студии господина Д. на Идзу. Хаси устраивал уровень музыкантов, и господин Д. был с ним согласен: наконец-то появилась великолепная группа, о которой можно было только мечтать. На этот раз Хаси уже не раздражался, как на предыдущих репетициях. Всем пяти музыкантам была свойственна особая чувственная манера исполнения, присущая педерастам, и ему приходилось только намекнуть им, и они сразу же понимали, что, например, во вступлении должен слышаться шум дождя, падающего весенней ночью на крышу.
Хаси был в восторге:
— Это потрясающе! Вы настоящие мастера!
Каждому музыканту была выделена личная комната. Все, за исключением «жаворонка» Мацуяма
Юдзи, поднимались не раньше одиннадцати. Даже если репетиция заканчивалась глубоко за полночь, в девять утра Мацуяма уже вставал, чтобы сделать гимнастику и провести тренировку по каратэ, а иногда он уезжал куда-то на мотоцикле и совершенно не общался с остальными музыкантами. От студии к морю круто спускалась тропинка. Утром Мацуяма ставил на газон деревянную кормушку с мелко нарезанными яблоками и благодушно наблюдал, как птички поклевывают фрукты, пока он пьет чай. Тору просыпался позже других. Когда все садились завтракать и отправляли кухарку будить его, он тут же появлялся, напевая всегда одно и то же: «Дай мне. Малыш, выдавить сок из твоего лимона, и он заструится по твоим ногам». В шелковой рубашке и фланелевых штанах, он благоухал кремом после бритья. В отличие от Мацуяма, Тору был разговорчивым, но мало интересовался, слушают ли его. «Эй, Китами, постарайся сегодня не стучать на втором такте в „Солитюд“. А где же глазунья? Ни у кого нет кассеты лауреатов „Грэмми-79“? Не могу вспомнить, кто получил приз „Госпел“. Кстати, вам известно, что TWA — единственная авиакомпания, которая разрешает перевозить кошек? Остальные запрещают любых домашних животных, даже птиц».
После этого позднего завтрака с полчаса занимались кто чем хотел, а потом начиналась репетиция, продолжавшаяся без перерыва до самого ужина. Каждый управлялся со своим инструментом, но Китами следил за тем, чтобы все играли слаженно, и не потому, что имел к этому особую предрасположенность, а просто потому, что никто не желал взять на себя ответственность руководителя.
Среди музыкантов Китами был самым молодым, и никто не сомневался, что он пользуется особой благосклонностью Хаси как единственный, кто был моложе его. Китами играл роль посредника между Хаси и музыкантами и громко озвучивал бормотание Хаси: «Добавьте в звучание гитары побольше металла! Когда аккордеон присоединяется к бас-гитаре, нужно понизить ее тон на октаву, а в конце пьесы ударник должен работать поэнергичнее». Все четверо музыкантов преданно всматривались в глаза Хаси и отыскивали в них указание: музыка должна быть предельно безликой, без пота и крови. Один только Китами выбивался из ансамбля, ровного и механического, как музыкальная шкатулка. Когда его слишком страстное соло на саксофоне вызывало усмешки приятелей, он улыбался настолько растерянно, что Хаси вынужден был приходить к нему на помощь, хлопать по плечу и говорить: «Здорово получилось!»
В течение первой недели репетиций Нива трижды звонила господину Д.
— Похоже, все устроилось, но я немного тревожусь. Хаси чего-то не хватает, все слишком совершенно, все слаженно, а для концерта этого недостаточно, слушатели начнут засыпать или покидать зал. Хаси не совсем, кажется, понимает, что ему придется играть перед тысячами людей.
