Татьяна де Росней - Ключ Сары
— Меня зовут Эдуард Тезак. Мы встретились с вами в трудную минуту. Моя мать умирает.
— Да, я знаю. Мне очень жаль, — откликнулся Уильям.
— Джулия подробно расскажет вам обо всем. Но ваша мать, Сара…
Эдуард умолк. Голос у него сорвался. Супруга и дочери с удивлением смотрели на него.
— Что здесь происходит? — озабоченно пробормотала Колетта. — Кто такая эта Сара?
— Речь идет о том, что случилось шестьдесят лет назад, — сказал Эдуард, изо всех сил стараясь, чтобы у него не дрожал голос.
Меня охватило неудержимое желание подойти к нему и обнять. Эдуард глубоко вздохнул, и лицо его понемногу обрело нормальный цвет. Он улыбнулся Уильяму робкой, застенчивой улыбкой, которой я никогда не видела у него раньше.
— Я никогда не забуду вашу мать. Никогда.
Лицо Эдуарда исказила гримаса боли, улыбка исчезла, и я заметила, как тяжело он дышит, с трудом преодолевая физическое недомогание и волнение. Совсем как в тот день, когда мы разговаривали в его машине.
Молчание становилось тяжелым, давящим, неловким, и женщины с недоумением поглядывали на нас.
— Я очень рад тому, что могу сказать это вам сегодня, по прошествии стольких лет.
Уильям Рейнсферд кивнул.
— Благодарю вас, сэр, — негромко ответил он. Я заметила, что и он побледнел. — Я слишком многого не знаю и приехал сюда затем, чтобы узнать все. Думаю, моей матери пришлось много выстрадать. И я должен знать почему.
— Мы сделали для нее все, что могли, — сказал Эдуард. — В этом я могу вас заверить. Остальное вам расскажет Джулия. Она все объяснит. От нее вы узнаете историю своей матери. Она расскажет о том, что сделал для вашей матери мой отец. До свидания.
Он отвернулся, превратившись внезапно в постаревшего, изнуренного, больного мужчину. Бертран, не отрываясь, смотрел на него, и во взгляде его было какое-то отстраненное, болезненное любопытство. Наверняка ему еще не приходилось видеть отца таким растроганным. На мгновение мне стало интересно, что он при этом испытывает и отдает ли себе отчет в происходящем.
Эдуард зашагал прочь, за ним потянулись жена и дочери, на ходу забрасывая его вопросами. Последним шел его сын, молча, засунув руки в карманы. Интересно, расскажет ли Эдуард всю правду Колетте и своим дочерям? Скорее всего, решила я. И я легко могла представить себе их удивление и потрясение.
___
Мы с Уильямом Рейнсфердом остались одни в холле дома престарелых. Снаружи, на рю де Курсей, по-прежнему шел дождь.
— Как насчет чашечки кофе? — предложил он.
У него, оказывается, была приятная, располагающая улыбка.
Мы зашагали под моросящим дождем к ближайшему кафе. Сели за столик, заказали два эспрессо. На какое-то мгновение воцарилась тишина.
Потом он спросил:
— Вы очень близки с пожилой леди?
— Да, — ответила я. — Очень близка.
— Я вижу, вы ждете ребенка?
Я похлопала себя по большому животу.
— Должна родить в феврале.
Наконец он медленно произнес:
— Расскажите мне историю моей матери.
— Это будет нелегко, — честно предупредила я.
— Да, я понимаю. Но я должен ее услышать. Пожалуйста, Джулия.
Поначалу медленно, я начала свое повествование, негромко, приглушенным голосом, время от времени поднимая на него глаза. Пока я говорила, мысли мои устремились к Эдуарду, который сейчас уже, вероятно, сидел в своей элегантной, бледно-розовой гостиной — в комнате на Университетской улице, рассказывая ту же самую историю жене, дочерям, сыну. Облава. Велодром «Вель д'Ив». Концентрационный лагерь. Побег. Маленькая девочка, вернувшаяся из небытия. Мертвый малыш в шкафу. Две семьи, связанные смертью и тайной. Две семьи, которые соединила печаль. Одна часть меня хотела, чтобы человек, сидевший сейчас передо мной, узнал всю правду. Другая — защитить его, уберечь от ужасной и страшной реальности. От горького образа маленькой девочки, на долю которой выпало нечеловеческое страдание. От ее боли и потери. От его боли и потери. Чем дольше я говорила, чем больше подробностей приводила, чем больше вопросов у него возникало, тем сильнее я чувствовала, что мои слова ранят его, как отравленные стрелы.
Закончив, я снова подняла на него глаза. Лицо Уильяма покрылось смертельной бледностью. Он вынул из конверта блокнот и молча протянул мне. Латунный ключ лежал между нами на столе.
Я взяла блокнот, глядя на него и не говоря ни слова. Его глаза умоляли меня продолжать.
Я осторожно раскрыла блокнот. Первое предложение я прочла про себя. А потом стала читать вслух, синхронно переводя с французского на родной язык. Получалось медленно; почерк — наклонный, торопливый, слабый — разобрать было нелегко.
Где ты, мой маленький Мишель? Мой прекрасный Мишель.
Где ты теперь?
Помнишь ли ты меня?
Мишель.
Меня, Сару, свою сестру.
Ту, которая так и не вернулась к тебе.
Ту, которая оставила тебя в запертом шкафу.
Ту, которая думала, что там ты будешь в безопасности.
Прошли годы, но я по-прежнему храню этот ключ.
Ключ от нашего потайного убежища.
Видишь, я хранила его, день за днем прикасаясь к нему,
вспоминая тебя.
После того дня, 16 июля 1942 года, я не расставалась с ним.
Никто не знает. Никто ничего не знает о ключе,
никто не знает о тебе.
О том, что ты сидел в шкафу.
Никто не знает ни о маме, ни о папе.
Ни о концентрационном лагере.
О лете 1942 года.
О том, кто я такая на самом деле.
Мишель.
Не было ни одного дня, чтобы я не думала о тебе.
Не вспоминала нашу квартиру на рю де Сантонь.
Я ношу в себе твою гибель так, как могла бы носить ребенка.
И я буду носить ее в себе до самой смерти.
Иногда мне хочется умереть.
Мне невыносима тяжесть твоей смерти.
И смерти мамы, и смерти папы.
Меня преследуют видения поездов для скота, которые везут их
на смерть.
В голове у меня стучат колеса этого поезда, я слышу их каждый день последние тридцать лет.
Мне невыносим груз прошлого.
Но я не могу выбросить ключ от шкафа.
Это единственная вещь, которая связывает тебя и меня, не считая твоей могилы.
Мишель.
Как я могу делать вид, что я — другая?
Как мне заставить их поверить, что я — другая женщина?
Нет, я не могу забыть.
Стадион.
Концентрационный лагерь.
Поезд.
Жюль и Женевьева.
Ален и Генриетта.
Николя и Гаспар.
Мой ребенок не даст мне забыть. Я люблю его. Он мой сын.
Мой муж не знает, кто я такая.
Он не знает моего прошлого.
Но я не могу забыть.
Я сделана ужасную ошибку, приехав сюда.
Я думала, что смогу измениться. Думала, что смогу забыть.
Но я не смогла.
Их отправили в Аушвиц. И там убили.
Мой братик. Он умер в шкафу.
У меня не осталось ничего.
Я думала, что могу найти что-нибудь здесь, но я ошибалась.
Оказывается, ребенка и мужа недостаточно.
Они ничего не знают.
Они не знают, кто я такая.
И никогда не узнают.
Мишель.
В снах ты приходишь и забираешь меня отсюда.
Ты берешь меня за руку и уводишь прочь.
Жизнь для меня невыносима.
Я смотрю на ключ и хочу вернуться к тебе, вернуться в прошлое.
К тем чистым, невинным, спокойным дням до войны.
Я знаю, что мои раны никогда не заживут.
Я надеюсь, что сын простит меня.
Он никогда ни о чем не узнает.
Никто никогда ни о чем не узнает.
Zakhor. Помни.
Al Tichkah. Не забывай.
___
