Бен Элтон - Два брата
— Рассказывай, рассказывай! — засмеялась Зильке. — Хочу все про тебя знать.
— Тебе интересно, как разобрать, смазать и собрать автомат?
— Да!
Драгоценные минуты встречи истаяли так быстро, что «пятиминутный звонок» грянул совсем неожиданно. У Отто оборвалось сердце. На два часа он окунулся в свою прежнюю, настоящую жизнь, и возвращение к фальши было невыносимо жестоким.
— Приходи в следующее воскресенье, ладно? — взмолился он. — Меня-то вряд ли когда-нибудь выпустят. Скажи, что придешь.
— Приду, если обещаешь не добавлять себе ссадин и фингалов. — Зильке улыбнулась и погладила его по щеке. Теперь Отто дрался реже, однако боевых следов на его лице хватало. Зильке осторожно потрогала шрамы: — Ты такой симпатичный.
— Я должен драться, — сказал Отто. — Хоть изредка. Чтоб показать, что я еврей.
— Потерпи, — прошептала Зильке. — Есть другие способы. Ну вот я — тоже воюю, но все равно миленькая, правда?
Отто лишь осклабился, и надежды Зильке на комплимент не оправдались.
— Ну да, твоей мордахе ничего не делается, — рассмеялся Отто и шепотом добавил: — Ты говоришь о «Красной помощи»? Это не для меня.
— Почему?
— Дагмар не одобрит. Она не любит коммуняк.
Радостная улыбка Зильке пригасла.
— Угу. Как все детки миллионеров.
— Дагмар уже не из них, — насупился Отто. — Ее отца убили, забыла?
— Да, ей крепко досталось. Но коль была принцессой…
Вновь грянул звонок.
— Мне пора, — сказал Отто. — Опоздавших ждет десятикилометровый кросс в полной выкладке. Поторопись, иначе тебя здесь запрут.
— Я бы не возражала! — с излишней горячностью ответила Зильке, схватив его руку.
— Еще как возражала бы. Здесь ад. Обещай, что в воскресенье придешь.
— Если ты обещаешь не драться!
— Не могу! — на бегу крикнул Отто. — Не хочу тебе врать!
— Нет, обещай! — повторила Зильке, но Отто уже скрылся.
Она пошла к воротам, зная, что ничто на свете не удержит ее от следующего воскресного свидания.
Еженедельные свидания
Берлин, 1936 г.
Драться Отто не перестал, но дрался реже.
Связь с семьей была слишком драгоценна, чтобы ею рисковать. Ради нее он был готов даже прогнуться под школьный режим.
— Конечно, он бесится, но держит себя в узде, — отчитывалась Зильке перед Фридой после третьего свидания. — Честно говоря, мне показалось, что в глубине души ему уже нравится вся эта дурь. Спорт, физподготовка, оружие и никакой «зубрежки». Только винегрет из истории и легенд, в которых немецкие герои сражаются со злобными карликами и троллями, словно все это было взаправду.
— А уж мы-то знаем, кто подразумевается под троллями, да? — вставил Пауль.
Фрида улыбнулась:
— Я рада, что в этом кошмаре у него есть хоть какая-то отдушина. И еще очень обнадеживает так называемое элитарное образование. Судя по всему, надо подождать лет двадцать, и полное невежество обрушит проклятую систему.
— Как я понимаю, берлинская «Напола» определенно не выпестует нового Эйнштейна, — засмеялась Зильке.
— Только евреи способны произвести на свет Эйнштейна, — со своего обычного места у онемевшего пианино подал голос Вольфганг. Нынче он заработал пару монет, у входа в бар играя на аккордеоне, и был слегка пьян.
— Что за глупость, пап! — осерчал Пауль. — Ньютон же не еврей! И Фарадей! И Аристофан! Нас за то и гнобят, что якобы мы иные. А мы вовсе не иные! Ты не встречал тупых евреев, что ли? Я — сколько угодно.
Вольфганг стушевался.
— Ты прав, Паули, — промямлил он. — Я глупость сморозил.
Повисло молчание. Все понимали, что Вольфганг не только растерял власть над сыном, но и лишается его уважения. Зильке помнила его талантливым, забавным и жизнерадостным; сейчас она смущенно отвернулась.
— Ты нам приносишь весточку от Отто, и теперь у нас воскресный вечер — апофеоз недели, — сказала Фрида. — Правда-правда. Мы ужасно тебе благодарны, Зильке. Ты это знаешь, милая, да?
— Конечно, знаю, но и вы знайте, что мне это в радость. И для меня воскресенье — лучший день. Повидать Отто… и вас, конечно.
Зильке сконфуженно улыбнулась, под весенним загаром чуть покраснев.
— Ну да, Оттси и нас, — улыбкой ответила Фрида.
Даже менее проницательный человек заметил бы, как счастлива Зильке своей особой ролью в жизни близнецов и персонально Отто. Впервые с того далекого дня в двадцать шестом году, когда герр Фишер привел свою маленькую принцессу на музыкальный урок, Зильке вновь стала главной героиней возлюбленных братьев. Их единственным связующим звеном. Клеем, скрепляющим их общность.
Давным-давно она поняла, что братья влюблены в Дагмар. Зильке прекрасно сознавала, что она всего лишь «приятель», тогда как Дагмар — любовь, ради которой братья охотно рискнут чем угодно. Поначалу она ревновала — как девчонка, понимающая свое место в иерархии детской дружбы. Но в последние два-три года ревность эта стала мучительной и всепоглощающей.
И еще сместились акценты. Все было не так, как в детские годы.
Да, Пауль предпочитал общество Дагмар, и это вызывало лишь завистливую досаду, но безразличие Отто порождало затаенные муки, на какие способна только неразделенная любовь.
Теперь Зильке знала, что влюблена в Отто. А еще прекрасно сознавала, что Отто, влюбленный в Дагмар, больше не может встречаться со своей пассией.
Он мог видеться только с Зильке.
Только с ней он мог разговаривать. Поверять свои тайны и планы. Даже Пауль, неизменный жизненный спутник, был недосягаем, и общение с ним могло происходить только через нее.
Возникла новая восхитительная близость, какой Зильке не знала в своей трудной и грубой жизни. В семье были холод, враждебность, порою жестокость. Подруги по школе и ЛНД не вызывали доверия, ибо в отличие от них она не сходила с ума по Гитлеру. Но теперь у нее был Отто.
Каждую неделю они встречались, он ужасно ей радовался и об этом говорил, чего прежде никогда не случалось.
Вдвоем они гуляли по территории школы, и Отто с ней разговаривал, а она по-девчачьи ахала над его победами на беговой дорожке и меткостью в стрельбе, доказывавшими нацистским засранцам, на что способен еврей. Она цокала языком и выговаривала ему за новые ссадины и синяки. Смешила рассказами о дурацких упражнениях и танцах с шарфами, процветавших в ЛНД.
— В раздевалку шастают кураторы-извращенцы — мол, все ли в порядке с формой? Блузки беленькие, юбочки коротенькие? А то мы не знаем, чего им надо!
Потом в рощице они находили безлюдный уголок и садились под деревом. Затаив дыхание, Отто слушал новости о семье.
