Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2007)
Пять лет назад Российский государственный архив фонодокументов выпустил двумя брошюрами обзор своих фондов. Четвертой позицией в разделе обзора “Личные фонды” был обозначен фонд Василия Васильевича Катаняна1. Здесь хранится, например, аудиозапись товарищеского вечера у Л. Ю. Брик в 1954 году. Вбeчера с участием (и авторским чтением) Назыма Хикмета, Луи Арагона, Пабло Неруды, Давида Бурлюка… Сообщено об авторских записях Алексея Крученых на той же квартире в 60-е, записях “голоса самой Л. Ю. Брик, читающей стихи В. В. Маяковского” и — ближе к концу — о записи “монооперы Ф. Пуленка „Человеческий голос” в исполнении Дениз Дюваль с комментариями Л. Ю. Брик”.
Именно эта запись и была издана на “методической аудиокассете” в 1997 году, тиражом всего 20 экземпляров, с инскриптом “Из коллекции Василия Катаняна”2.
Очевидно, после публикации голоса Лили Брик на “кругозорской” пластинке в 1968 году с ценными комментариями к старинным аудиозаписям Маяковского, сделанными Сергеем Бернштейном (почему эти комментарии не издали хоть раз вместе с маяковским чтением, “встык”, ума не приложу!), это было ее второе публичное “аудиопоявление”.
В том же 1997 году, в книжной серии “Мой 20 век”, издательство “Вагриус” выпустило мемуары В. В. Катаняна “Прикосновение к идолам”. Там, в главке “Французские встречи” (раздел о Лиле Брик), читаем: “Году в 58-м Эльза (Триоле, сестра Л. Ю. и жена Луи Арагона. — П. К. ) прислала сестре пластинку — „Человеческий голос” Жана Кокто на музыку Пуленка. Опера настолько понравилась ЛЮ, что она перевела текст. И раздала нам экземпляры, чтобы мы, не понимающие французского, могли бы не только слушать музыку, но и понимать смысл. Это была история покинутой женщины, которая пытается удержать любовника, разговаривая с ним по телефону. В драме эту роль играла Мария Казарес, в кино снялась Анна Маньяни, а в опере пела Дениз Дюваль. У нас в Большом поставили эту одноактную оперу, дирижировал Ростропович, а пела Вишневская…”
Я искренне жалею, что запись Кокто — Пуленк — Дюваль — Брик не издана тиражно на CD, а следовательно, почти никому не доступна. За ней очень многое стоит — и прежде всего вольная или невольная игра (или соигра? ) в этой лирической трагедии — самой Лили Юрьевны Брик, которая читает свой перевод как настоящая драматическая актриса, нисколько при этом не выделяя себя, почти не интонируя специально. И еще: именно в этой записи “Гболоса” очень многое сходится, так сказать, исторически. И то, что это первая музыка к пьесе Кокто, достигшая сцены (до Пуленка с этим сюжетом пробовали работать и другие композиторы), и то, что это поздний Пуленк, и то, что Дениз Дюваль была его “оперной музой”, а сочинение композитора писалось с учетом ее драматических способностей.
Наконец — сам Кокто, который был, кстати сказать, хорошо знаком с Брик в разные годы и о котором Маяковский написал специальную главу в своих “Парижских очерках”.
Перед премьерой “Голоса”, поставленного на сцене “Опера Комик” 8 февраля 1959 года, Франсис Пуленк писал директору еженедельной газеты “Les Lettres Franзais”, поэту Луи Арагону: “Как раз в этом году исполняется 40 лет нашей дружбы и сотрудничества с Кокто. Я думаю, что мне позволительно, опираясь на мой личный опыт, высказать самые лучшие слова о превосходной (литературной) архитектонике „Голоса”, который музыкально, напротив, должен быть импровизированным. Короткие фразы Кокто настолько логичны, человечны, полны обыденностей, что я должен был написать партитуру выразительную, упорядоченную и полную отрешенности… Я полагаю, что мой предшествующий опыт воплощения метафизической и духовной тоски в „Диалогах кармелиток” не изменит теперь и поможет передать ужасную горечь величественно-гордого текста Жана Кокто. Буду счастлив, если моя задача окажется выполненной…”
Напомню, что и в пьесе, и в опере никого, кроме главной героини, этой несчастной, то самообманывающейся, то прозревающей женщины, нет. Дениз Дюваль передает своим голосом все нюансы и перепады: от молитвенной надежды — к злости, от безумия — к трезвости и снова к безумию. Телефонная связь все время рвется, героиня то берет себя в руки, то “нарушает все законы” и буквально горит своим чувством, все накалено, и кажется, еще чуть-чуть — и аппарат взорвется. Лиля Брик отважно вклинивается в это действие и, как это ни удивительно, нисколько не мешает ему.
Более того, с какого-то момента ее голос и то, что на кассете названо “комментариями”3, кажется неотъемлемой частью всего этого душераздирающего “русско-французского” спектакля.
Слушая запись, я вспомнил о ней, о реальной Лиле Юрьевне Брик, тогда лишь, когда она — так характерно для своего поколения — произнесла слово “револьвер” с ударением на втором слоге да после окончания оперы бодро спросила: “Хватило?” (очевидно, магнитофонной пленки — для этой записи).
Нетрудно догадаться, почему Лиле Брик так понравилась эта пьеса. Психологическое состояние героини, самая первопричина этого состояния — муки и счастье любви — сопровождали ее всю жизнь.
К сегодняшнему дню о Лиле Брик написано немало — от популярного исследования Аркадия Ваксберга “Загадка и магия Лили Брик” до воспоминаний Василия Катаняна и многочисленных мемуарных вкраплений в документальную и художественную прозу (например, у Виктора Сосноры в книге “Дом дней”). Три года тому назад Инна Генс-Катанян вместе с Яковом Гройсманом выпустили книгу, написанную самой Лилей Брик, а точнее, собранные воедино отрывки из ее дневников, воспоминаний и писем4.
Обывательский же “интерес” к этой яркой женщине сосредоточен, естественно, на горячей любовной теме, которая обставляется громкими именами — начиная с имени Маяковского. Само собой, тут бесконечно говорится о пресловутой “жизни втроем”, о так называемых “поздних увлечениях”, о дружбах с мужчинами-гениями и тому подобном. В начале лета Первый телевизионный канал одарил нас богатым документальным фильмом, в котором монологи знавших Л. Ю. людей перемежались вдохновенной “игрой-расследованием” молодой актрисы. Актрису причесывали, гримировали и обряжали “под Лилю Брик”, бросали то в прошлое, то в настоящее, она носилась по Москве и Парижу — то в образе своей неординарной героини, то в какой-то современной развязной ипостаси “молодой и пытливой” — с мобильной трубкой у уха. Поразительно, что эта “полу-Брик” исполняла свои партии прямо в присутствии вспоминающих и даже немного “вовлекала” их в свою драматургию. И они ей публично подыгрывали (к счастью, не все). Я понимаю, так продюсеры-постановщики сегодня “разогревают интерес”.
Нам это все здесь ни к чему. Впрочем, для меня контур личности Лили Юрьевны почему-то рифмуется с несколько перефразированной характеристикой Некрасова — Блоком. Отвечая в известной анкете Корнея Чуковского на вопрос “Как вы относитесь к распространенному мнению, будто Некрасов был безнравственный человек?”, Блок резюмировал: “Он был страстный человек и „барин”, этим все и сказано”. Применительно к Лиле Юрьевне я бы заменил в этой емкой формулировке лишь слово “барин” на безоценочное “богема”.
В своем “парижском дневнике 1955 года” Л. Ю. так, например, живописует 22 июля: “Проехали через Дувиль на берегу моря и завтракали на ферме, пили сидр, ели рыбу сольдурнедо, паштет домашний, козий сыр, черешни и персики. По дороге поразительная вилла владельца Нью-Йорк Таймса с розовой клумбой и всяческими газонами. Отвезли аптекаря в его аптеку. И поехали в Дувиль. У меня все время болело сердце, поэтому вечером не пошли в казино, а сидели дома, и Арагон читал нам свои стихи и стихи Аполлинера, и записывались на магнитофон. Я прочла „Я сразу смазал карту будня”, аптекарь готовил раковый суп и омлет”. Последнее предложение, по-моему, звучит просто чудесно.
…В начале 2004 года Лев Шилов подарил мне очередной “пробный” CD со своей рукописной правкой в оформлении аннотации. Это было чтение Лилей Брик поэмы Маяковского “Про это”. Звукорежиссером-реставратором этой записи был указан Сергей Филиппов (который, судя по всему, в 2002 году привел запись в порядок), годом выпуска был обозначен 2004-й. На обложку Шилов планировал поместить известную фотографию Родченко: Л. Ю. сидит в цветастом платье, закинув ногу за ногу, и держит — обложкой к зрителю — томик с поэмой Маяковского. На диске было указано, что “звукозапись чтения Л. Ю. Брик произведена В. А. Катаняном в конце 1950-х годов”. Издать диск Шилов не успел, в том же 2004 году его не стало.
Но — усилиями “Ардиса” — через полтора года после смерти Шилова с велеречивым предисловием, подписанным “Я. Коган”, и инскриптом, что запись “произведена В. А. Катаняном в 1950 году”, диск вышел — правда, в несколько другом оформлении.
