Михаил Чулаки - У Пяти углов
Стелла права тоже, хотя она-то не сумасшедшая: если в книге или в кино тронутый, он всегда понимает самую суть, попадает в точку! Федя и книгу читал, которую приносила мочка; Федя вообще-то читает редко, но мочка очень уж хвалила, и фамилия у автора красивая, тоже важно: приятно читать книгу, когда у автора фамилия красивая, жалко, Федя забыл — Джеральд не Джеральд… И все-таки, хотя Стелла права про тронутых, Феде не нравится такая правота: зачем тогда ум человеку, если нужно сойти с ума, чтобы все понять и постигнуть самую суть? Ум только мешает — так, выходит? Феде не нравится, но спорить он со Стеллой не стал, потому что и правда всем известно, что и настоящие гении всегда того — с приветом; или группа приезжает, так если кто в ней и нормальный, то он свою нормальность скрывает, чтобы не опозориться, — работает под тронутого…
Марине Федя все бы это высказал — и та смотрела бы восхищенно, да, наверное, и сказала бы вслух, какой он ужасно умный. А Стелле он высказать не решается, Стелла осмеет, и он сам себе от ее насмешек покажется полудурком.
Да черт с ними, с этими проницательными сумасшедшими! Федя был озабочен, куда теперь вести Стеллу. Дома мочки, кажется, нет. Но может прийти в любую минуту. Значит, можно целоваться, не теряя бдительности. Все равно как, наверное, сама мочка со своим Александром Алексеевичем — не теряли бдительности, пока мочка его не выставила совсем. Правильно сделала! Федя' хотел побыть со Стеллой там, где их никто не видит, но, может, Стелла хочет другого? Хочет в кафе, хочет на дискотеку… Опять: если б с Мариной, Федя бы и не интересовался, чего хочет она, — важно, чего хочет он! А со Стеллой гадает, как бы угодить ей.
Они вышли на Владимирский. Из «Титана» можно и сразу на Рубинштейна, но выход на Рубинштейна неудобный, через дворы, а на Владимирский спускаешься по культурной лестнице.
— У тебя, Тео, сомнения написаны на челе. Какая дума в тебе сокрыта?
Иногда она так выражается — будто в театре. Федя не любит, потому что не получается ответить так же.
— Соображаю, видишь. Куда пойти.
— Соображаешь на двоих — это оригинально. А на троих ты тоже умеешь соображать, Тео?
Кажется, она решила совать это «Тео» к месту и не к месту.
— Соображу на скольких надо, — мрачно буркнул Федя. — Ладно, пошли ко мне.
— Ты решил, Тео, что я достойна этой чести? Спасибо, нет слов. Одни буквы.
У Феди тоже — одни буквы. И он промолчал.
По Щербакову переулку они вышли на Рубинштейна. Федя вел Стеллу под руку и каждую секунду чувствовал, что касается ее — и от этого тоже, кажется, глупел на ходу. Но хоть и поглупел, хватило у него ума прежде чем сворачивать в проходной двор, взглянуть, свободна ли дорога. Двор был освещен слабо, и все-таки около второй подворотни Федя разглядел какие-то силуэты. Похоже, каратисты. Да, вдвоем мимо них идти не стоит: пристанут, скажут что-нибудь вслед — и не ответишь, опозоришься перед Стеллой. Это в лучшем случае, если только скажут. Ясно, надо обойти. Или зайти к Славке! Похвастать перед ним, с какой девочкой гуляет.
Витрина у Славки включена не была, но сквозь глухие занавески пробивался свет — значит, сам он у себя, хотя заказчиков не принимает.
— Зайдем-ка на минуту. Тут к другу. И Федя по-свойски стукнул в окно.
— Ну, кто?
Ого! Голос у Славки еще настороженней, чем в прошлый раз. Видать, нет жизни от алкашей. Нет, точно, надо объявление: «Ноу алкогол!»
— Да я же!
— А-а, ну залазь.
Славка увидел Стеллу и сменил голос мгновенно, как Райкин:
— О, прекрасная дама! Милости прошу.
Стелла вошла классной походочкой, будто в ресторан «Интуриста». А Славка за ней на своей единственной ноге — но так, как если вторая и не нужна. Лишняя она, вторая нога! Был фильм с одноногим — тоже ловко обходился — «Таинственный остров». Или «Остров сокровищ»? Один черт…
— Не ожидал, такой визит! Приготовился бы! Мы тут дичаем вдвоем без женщин, и вдруг такая фея!
Вдвоем? Знал бы Федя, может, и не зашел.
На крутящемся стуле для клиентов сидел молодой мужик, нога на ногу, весь в фирме. Рядом на круглом столике, на котором гипсовый слепок статуи Венеры — «для интерьера в стиле ретро», — торчала бутылка. Мужик вскочил с неприятной пластикой, будто особая смазка в суставах.
— Явление следующее: те же и фея! Прошу к шалашу! Живое подобие этой чувихи, — и он сделал жест в сторону Венеры.
Стелла от счастья как в невесомости — вот-вот воспарит. Как же: обозвали феей, сравнили с Венерой! Славка уже нес два стакана.
— И вино самое феерическое, — не закрывался фирменный мужик, — «Твиши»! А сам я Миша. Для рифмы. Вообще-то, друзья зовут Михно. Братька Михно — пойдет?
— А я Стелла, — голос у нее вдруг стал такой томный — задавиться! — А он — Тео. А почему — Братька?
— Ну-у… Во-первых, все люди — братья. Ну и во-вторых — вообще.
— Ладно, со свиданьицем, — сказал Славка.
— Нет, за прекрасных дам в лице Стеллы-феи! Федька вспомнил Александра Алексеевича. Правда,
у Братьки Михно вышло лихо — не то что у скучного мочкиного следователя.
— После такого тоста надо бы бить бокалы, да Стась не напасется стаканов. Считайте, Стеллочка, что я свой разбил —, мысленно. Как винцо, а? Не хуже, чем Крамбамбули! «За милых женщин, черт возьми, готов я пить Крамбамбули!»
Федя подумал, уж не артист ли этот Братька Михно? А Славка, значит, для него — Стась.
— Что — готовы? Поехали дальше. Следующий тост — нравственный. Высоконравственный. Против стриптиза! Обнажаться должны только прекрасные женщины и только перед художниками! «Маха обнаженная», была такая у Гойи. Стеллочка, вы прекраснее любой Махи — не знаю, имя это или профессия. Стась, если ты художник, ты должен делать ню! Выставить, например, Стеллочку в своей витрине — чтобы совсем ню!
— Не разрешат, — сказал Славка.
— Ну не выставлять. Ведь вы бы, Стеллочка, не отказались обнажиться перед художником? Ради чистого искусства!
Феде этот разговор нравился все меньше.
— Если только ради искусства, — тем же томным голосом проворковала Стелла.
— Только ради искусства! А когда Стаськиной тачке устраивают стриптиз, раздевают до голых ободьев, я категорически против!
За всей этой трепотней до Феди не сразу дошло: Славкиного «Запорожца» раздели!
— Стриптиз — это добровольно, — сообщила Стелла, — а машину же раздевали насильно, я думаю.
— Ах, добровольность! Сразу мысли зароились — мысли-мысли-мысли! — Братька Михно сделал движение одними пальцами — и сразу стало ясно, какие мысли. Артист! — Но — не будем. А тачку раздевали насильно, это Стеллочка заметила точно. Насильно и тайно.
— На улице или в гараже? — буднично и скучно уточнил Федя.
— Гараж вскрыли, — сообщил Славка. — Я всегда на ночь закатываю в гараж.
— Вот была б сигнализация — и накрыли бы их!
Предупреждал же Федя, совсем недавно предупреждал! Самое обидное, когда предупреждал, кричал — и мимо ушей!
— Ты был прав, старик. Может, и сигнализация не спасла бы, но все равно, ты был прав, старик, — грустно признал Славка.
Приятно, конечно, когда признают, но лучше, когда слушают вовремя умный совет. И здорово раздели?
— Да уж накрыли на полкуска. Нет, больше! И приемник выдрали, и аккумулятор. Куртку оставил на заднем сиденье брошенную. Финскую.
— Надо в милицию!
Братька Михно расхохотался очень наигрышно — ну артист и есть!
— Всю жизнь там ждали Стаську! Приемник ему найдут или аккумулятор. Нужно им из-за него портить процент. — Нарочно он сказал: процент, сразу видно, что грамотный. — Машин раздевают знаешь сколько!.. Какие к тебе правильные мальчики ходят, Стась: чуть какой случай в жизни, готовы бежать в милицию. Милиция одна, а ханурики многолицые!
Уж не поэт ли заодно? «Милиция — многолицые»! И артист, и поэт, — бывает.
— Ой, да хватит вам про аккумуляторы! — капризно сказала Стелла.
Еще бы: занимаются не ею!
— Все законно: фея скучает! Как ей не скучать, когда за мертвую механику говорят, а не за нее. Не о том раздевании говорим, мужики!
По-настоящему, надо бы этому Братьке Михно врезать наконец за такие шуточки. Но все-таки Славкин друг Да и скажут, что Федя не понимает юмора.
Но чтобы не думали, что он пляшет под дудку — хоть Стеллы, хоть этого Братьки Михно, — Федя нарочно снова заговорил про мертвую механику. Что он понимает: мертвая!
— Можно их накрыть — железно. На живца. Я знаю как. Поставить снова приемник на твою тачку, да чтобы все видели, а в него встроить микропередатчик. Чтобы включился, когда приемник выдерут. И запеленговать. Элементарно. Чтобы только все видели, весь двор, что новый приемник.
— Кто — видели? — Братька Михно даже перестал строить из себя кого-то.
— Да каратисты. Их работа — наверняка. Они все время там ошиваются около гаражей.
