Чарльз Буковски - Женщины
– Хэнк, мне плохо, мне хуже, чем плохо. Я не знаю, что мне делать.
– Она едет. Я уже сказал, что встречу ее в аэропорту.
– Что ты пытаешься сделать? Что это значит?
– Может, я – нехороший человек. Бывают разные виды и степени, сама ведь знаешь.
– Это не ответ. А как же ты, а как же я? Как с нами быть?
Ненавижу, когда говоришь, как в мыльной опере, но я позволила вмешаться своим чувствам…
– Она приезжает. У нас с тобой конец, значит?
– Хэнк, я не знаю. Наверное. Я так не могу.
– Ты была очень добра ко мне. Я не уверен, что всегда знаю, что делаю.
– Сколько она здесь будет?
– Два или 3 дня, я думаю.
– Ты что, не понимаешь, каково мне?
– Понимаю, наверное…
– Ладно, позвонишь, когда она уедет, тогда посмотрим.
– Ладно.
Я зашел в ванную и посмотрел на свое лицо. Оно выглядело ужасно.
Я выщипал несколько седых волосин из бороды и над ушами. Здравствуй, Смерть. У меня было почти 6 десятилетий. Ты так часто промахивалась лишь на волосок, что я уже давно должен быть твоим. Хочу, чтобы меня похоронили возле ипподрома… где слышно последний заезд.
На следующий вечер я сидел в аэропорту, ждал. Было еще рано, поэтому я пошел в бар. Заказал выпить и услышал чей-то плач. Я оглянулся. За столиком в глубине всхлипывала женщина. Молодая негритянка – очень светлого оттенка – в облегающем синем платье, балдая. Ноги она задрала на стул, платье сползло, и там были эти длинные, гладкие, аппетитные бедра. У каждого парня в баре стояло наверняка. Я не мог оторвать глаз. Раскалена докрасна. Я уже представлял ее на своей кушетке, как она показывает мне всю эту ногу. Я купил еще выпить и подошел. Встал рядом, стараясь не показывать эрекцию.
– С вами всё в порядке? – спросил я. – Могу я как-нибудь помочь?
– Ага, купи мне «злюку».
Я вернулся, неся ее виски с мятным ликером, и сел. Она сняла ноги со стула. Я присел рядом в кабинке. Она закурила и прижалась ко мне бедром.
Я тоже зажег сигарету.
– Меня зовут Хэнк, – представился я.
– Я Элси, – ответила она. Я прижался к ней ногой, медленно подвигал ею вверх и вниз.
– Я поставляю водопроводные принадлежности, – сказал я. Элси промолчала.
– Этот сукин сын меня бросил, – наконец, произнесла она, – и я его ненавижу, Боже ты мой. Если б ты знал, как я его ненавижу!
– Так бывает почти с каждым от 6 до 8 раз.
– Вероятно, но мне от этого не легче. Я просто хочу его убить.
– Не бери сильно в голову.
Я протянул под столом руку и сжал ей колено. У меня стоял так, что больно. Я был чертовски близок к оргазму.
– Пятьдесят долларов, – сказала Элси.
– За что?
– По-любому, как захочешь.
– Ты что, в аэропорту работаешь?
– Ага, печенюшки грлскаутские продаю.
– Извини, я подумал, что у тебя беда. Мне маму через пять минут встречать.
Я встал и отошел. Шлюха! Когда я оглянулся, Элси снова задрала ноги на стул, показывая больше, чем раньше. Я чуть было не вернулся.
Чёрт бы тебя побрал в любом случае, Таня.
Самолет Тани подлетел, приземлился и не разбился. Я стоял и ждал, чуть позади столпотворения встречавших. Какой она окажется? Я не хотел думать о том, каким окажусь я. Пошли первые пассажиры – я ждал.
О, посмотрите на эту! Если б только она была Таней!
Или эта. Боже мой! Какая ляжка. В желтом, улыбается.
Или вон та… В моей кухне, моет посуду.
Или та… орёт на меня, одна грудь вывалилась.
В этом самолете действительно было несколько настоящих женщин.
Я почувствовал, как кто-то похлопал меня сзади по спине. Я обернулся – за мной стояло крохотное дитя. Выглядела она на 18, длинная тонкая шейка, немного округлые плечики, длинный нос, но грудки, да, и ножки тоже, и попка, да.
– Это я, – сказала она.
Я поцеловал ее в щеку.
– Багаж есть?
– Да.
– Пошли в бар. Ненавижу ждать багажа.
– Ладно.
– Ты такая маленькая…
– Девяносто фунтов.
– Господи… – Я бы раскроил ее надвое. Будет похоже на изнасилование несовершеннолетней.
Мы вошли в бар и сели в кабинку. Официантка попросила танины документы. У той они были наготове.
– Выглядите на 18, – сказала официантка.
– Я знаю, – ответила Таня своим высоким голоском Бетти Буп. – Мне виски кислого.
– Дайте мне коньяку, – сказал официантке я.
Через две кабинки от нас мулатка по-прежнему сидела, задрав платье на жопу. Трусики у нее были розовые. Она смотрела на меня, не отрываясь.
Официантка принесла напитки. Мы начали их не спеша попивать. Я увидел, как мулатка встала. Покачиваясь, подплыла к нашей будке. Оперлась обеими руками на стол и нагнулась. От нее несло пойлом. Она посмотрела на меня.
– Так это – твоя мать, а, уёбище поганое?
– Мама приехать не смогла.
Элси перевела взгляд на Таню.
– Ты сколько берешь, дорогуша?
– Отъебись, – сказала Таня.
– Отсасываешь хорошо?
– Продолжай в том же духе. Тогда из желтой станешь синей в подпалинах.
– И чем ты это сделаешь? Мешочком с дробью?
Элси отошла, покачивая нам своей кормой. Она едва доползла до своей кабинки и снова вытянула эти свои достославные ноги. Ну почему я не могу обеих сразу? У короля Монгута 9000 жен. Подумать только: 365 дней в году разделить на 9000. Никаких ссор. Никаких менструальных периодов. Никакой психической перегрузки. Лишь пир, и пир, и пир один. Должно быть, королю Монгуту было очень трудно умирать – или же очень легко. Среднего не бывает.
– Кто это? – спросила Таня.
– Это Элси.
– Ты ее знаешь?
– Она пыталась меня снять. Хочет 50 долларов, чтобы взять за щеку.
– Она меня вывела… Я знала много гроидов, но…
– Что такое гроид?
– Гроид – это черномазый.
– А-а.
– Что, никогда не слышал?
– Ни разу.
– Так вот, а я знала много гроидов.
– Ладно.
– Хотя у нее великолепные ноги. Она чуть было меня не распалила.
– Таня, ноги – это лишь часть.
– Какая часть?
– Большая.
– Пошли багаж забирать…
Когда мы уходили, Элси заверещала нам вслед:
– До свиданья, мама!
Я так и не понял, к кому из нас она обращалась.
Снова у меня, мы сидели на кушетке и пили.
– Ты несчастлив оттого, что я приехала? – спросила Таня.
– С тобой я не несчастлив…
– У тебя была подружка. Ты мне писал о ней. Вы до сих пор вместе?
– Не знаю.
– Хочешь, чтобы я уехала?
– Не думаю.
– Слушай, я считаю, что ты – великий писатель. Ты – один из немногих писателей, кого я еще могу читать.
– Да? А остальные мерзавцы кто?
– Сейчас ни одно имя в голову не лезет.
Я наклонился и поцеловал ее. Ее рот был открыт и влажен. Она сдалась легко. Ну и штучка. Девяносто фунтов. Как слон и церковная мышка.
