Чарльз Буковски - Женщины
– Слушай, Сара, – спросил Динки, – а мое выступление действительно плохо прошло?
– Отнюдь. Им просто Чинаски не терпелось. Всё остальное их раздражало.
– Спасибо, Сара.
– Просто фолк-рок мне мало чего дает, – сказал я.
– А что тебе нравится?
– Почти все немецкие классики плюс несколько русских композиторов.
– Я написал около десяти новых штучек.
– Может, мы что-нибудь послушаем? – предложила Сара.
– Но у тебя ведь гитары с собой нет, верно? – спросил я.
– О, есть у него, есть, – сказала Дженис, – она всегда с ним!
Динки встал, вышел и достал инструмент из машины. Потом сел, скрестив ноги, на ковер и начал эту штуку настраивать. Сейчас у нас будут настоящие живые развлечения. Вскоре он запел. У него был полный, сильный голос, отскакивал от стен. Песня про женщину. О надрыве между Динки и какой-то бабой.
На самом деле, не очень фигово. Может, со сцены, когда народ платит, вообще всё в порядке будет. Но когда они такие сидят прямо перед тобой на коврике, сказать сложнее. Слишком лично и неловко. Однако, решил я, он не совсем плох. Но беда с ним, беда. Стареет. Золотые кудри уже не совсем золотые, а глазастая невинность слегка осунулась. Скоро у него будут большие неприятности.
Мы зааплодировали.
– Слишком много, мужик, – сказал я.
– Тебе действительно понравилось, Хэнк?
Я помахал в воздухе рукой.
– Ты же знаешь, я всегда подрубался по твоим делам, – сказал он.
– Спасибо, мужик.
Он перескочил к следующей песне. Она также была о женщине. О его женщине, о бывшей: шлялась где-то целую ночь. В песне слышалось немного юмора, но я не уверен, был ли юмор намеренным. Как бы то ни было, Динки допел до конца, и мы похлопали. Он перешел к следующей.
На Динки снизошло вдохновение. В нем было много звука. Его ноги елозили и ежились в теннисных тапочках, и он этого не скрывал. На самом деле, перед нами каким-то образом сидел действительно он сам. Не смотрелся как надо и не слушался как надо, однако, на-гора выдавал гораздо лучше, чем можно услышать обычно. Мне стало погано от того, что я не могу похвалить его без зазрения совести. Но опять-таки: если солжешь человеку насчет его таланта только потому, что он сидит напротив, это будет самая непростительная ложь из всех, поскольку равносильна тому, чтобы сказать: давай дальше, продолжай, – а это, в конечном итоге, худший способ растратить жизнь человека без истинного таланта.
Однако, многие именно так и поступают – друзья и родственники, главным образом.
Динки пустился в следующую песню. Он собирался преподнести нам все десять. Мы слушали и аплодировали, но, по крайней мере, мои аплодисменты были самыми сдержанными.
– Вот эта 3-я строчка, Динки, мне она не понравилась, – сказал я.
– Но она мне необходима, понимаешь, потому что…
– Я знаю.
Динки продолжал. Он спел все свои песни. Это заняло довольно много времени. Между песнями были паузы для отдыха. Когда Новый Год, наконец, наступил, Динки, Дженис, Сара и Хэнк по-прежнему были вместе. Но гитарный чехол, слава те господи, застегнули. Повешенный присяжный.
Динки с Дженис уехали где-то около часу ночи, а мы с Сарой отправились спать. Мы начали обниматься и целоваться. Я, как я уже объяснял, – поцелуйный маньяк. Почти не могу с этим справиться. Великие поцелуи редки, крайне редки. В кино или по телевизору никогда не целуются как надо. Сара и я лежали в постели, потираясь телами, с хорошими поцелуями, по-тяжелой. Она по-настоящему дала себе волю. Раньше всё было одинаково. Драйер Баба следил сверху – и она хватала меня за хуй, и я игрался с ее пиздой, и всё заканчивалось тем, что она терлась моим хуем вдоль своей пизды, а наутро кожа на члене у меня вся была красной и стертой от трения.
Мы перешли к трению. И тут она вдруг захватила рукой мой хрен и скользнула им себе в щель.
Поразительно. Я не знал, что мне делать.
Вверх и вниз, правильно? То есть, скорее, внутрь и наружу. Как на велосипеде ездить: такое не забывается. Она была поистине прекрасной женщиной. Я не мог сдержаться. Я схватил ее за рыжие-с-золотом волосы, притянул ее рот к своему и тут же кончил.
Она встала и ушла в ванную, а я посмотрел на свой голубой потолок спальни и сказал: Драйер Баба, прости ее.
Но поскольку он никогда не разговаривал и никогда не прикасался к деньгам, я не мог ни ответа от него ожидать, ни заплатить ему.
Сара вышла из ванной. Фигурка тонкая – худенькая и загорелая, но обворожительная. Сара забралась в постель и мы поцеловались. То был легкий любовный поцелуй открытыми ртами.
– С Новым Годом тебя, – сказала она.
Мы уснули, обернутые друг вокруг дружки.
101
Я переписывался с Таней, и вечером 5 января она позвонила. У нее был высокий возбужденный сексуальный голос, какой раньше был у Бетти Буп.
– Я прилетаю завтра вечером. Ты заберешь меня в аэропорту?
– Как я тебя узнаю?
– На мне будет белая роза.
– Клево.
– Слушай, ты точно хочешь, чтобы я приехала?
– Да.
– Ладно, буду.
Я положил трубку. Подумал о Саре. Но мы с Сарой ведь не женаты.
У мужчины есть право. Я – писатель. Я – грязный старик. Человеческие отношения всё равно не работают. Только в первых двух неделях есть какой-то кайф, потом участники теряют всякий интерес. Маски спадают, и проглядывают настоящие люди: психопаты, имбецилы, одержимые, мстительные, садисты, убийцы. Современное общество насоздавало собственных разновидностей, и все они пируют друг другом.
Дуэль со смертельным исходом – в выгребной яме. Самое большое, на что можно надеяться в отношениях между двумя людьми, решил я, – это два с половиной года.
У сиамского короля Монгута было 9000 жен и наложниц; у царя Соломона из Ветхого Завета – 700 жен; у Августа Сильного из Саксонии – 365 жен, по одной на каждый день года. Безопасность – в количестве.
Я набрал номер Сары. Та была дома.
– Привет, – сказал я.
– Я рада, что ты позвонил, – ответила она. – Я как раз о тебе думала.
– Как дела в старой «Таверне» здоровой пищи?
– Неплохой день был.
– Тебе нужно поднять цены. Ты все раздаешь бесплатно.
– Если я буду выходить только по нолям, не нужно будет платить налоги.
– Слушай, мне сегодня вечером кое-кто позвонил.
– Кто?
– Таня.
– Таня?
– Да, мы переписывались. Ей нравятся мои стихи.
– Я видела это письмо. То, что она написала. Ты его где-то оставил валяться. Это та, что прислала тебе фотографию, где пизду видно?
– Да.
– И она к тебе едет?
– Да.
– Хэнк, мне плохо, мне хуже, чем плохо. Я не знаю, что мне делать.
– Она едет. Я уже сказал, что встречу ее в аэропорту.
