Наталья Нестерова - Татьянин дом
— По-моему, смакование преступлений и человеческих несчастий — дурной тон, если не сказать, безнравственное занятие. Лучше бы ты, как прежде, о народных приметах рассказывала.
— Ничего ты не понимаешь! Меня уже тошнило и укачивало от фольклорной бодяги. «Если вороны и галки садятся на юг носами — к теплу, а если на север — к холоду», — передразнила она сама себя. — А здесь совсем другое дело. Рейтинг нашей передачи неуклонно повышается. Люди обожают смотреть фильмы с мордобоями, а реальный ужастик, случившийся в соседней квартире или на соседней улице, щекочет им нервы.
— Не всем!
— Большинству! Ты, барышня-крестьянка, не в счет. Ой, ну и подружки у меня! Одна в блаженную моралистку превратилась на почве деревенского затворничества. Другая на старости лет забрюхатила.
— Зато ты у нас звезда телеэкрана. Наркоманов с крыш сбрасываешь и за самоубийцами охотишься.
Водитель с интересом прислушивался к их диалогу. Он слегка развернул голову, и его ухо, обращенное к пассажиркам, шевелилось от напряжения. Татьяна взглядом показала подруге на этот улавливающий «локатор». Не прекращая болтать, Ольга наклонилась к водителю, дождалась, пока машина остановится на светофоре, сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула.
Они беззвучно захохотали, когда оглушенный водитель затряс головой.
— Хулиганка! — одними губами сказала Татьяна.
— Ой! — воскликнула Ольга. — У меня в ухе звенит. Угадай в каком?
— В среднем. Я бы даже сказала — пустозвонит.
* * *Киргизуха лежала на диване. Бледная, до легкой зелени, с темными кругами под глазами, она походила на измученного долгой болезнью подростка. И тем не менее оставалась экзотичной восточной красавицей. Темно-карие зрачки медленно катались в ее миндалевидных глазах от одного края к другому. Она молча переводила взгляд с Татьяны на Ольгу, которые утешали, жалели ее и одновременно ругали и обвиняли.
— Ты просто сбрендила! — кипятилась Ольга. — Еще дауна родишь, что мы с ним будем делать? Одно утешение — на маму будет похож.
— Лена, какой срок? — спросила Таня.
— Она не знает! Она плечами пожимает! — возмутилась Ольга. — Небрежность и лень, доходящие до идиотизма!
— Лена, а кто отец? Не Сергей, случайно?
— Сергей! — подхватила Ольга. — Каков подлец! Мы ему помогаем, от тюрьмы спасаем, а он наших девушек оплодотворяет.
— Лена, он не знает? У него ведь семья, двое детей.
— А еще судимость и нищенская пенсия в перспективе. Он не знает! Узнает! Настоящий полковник выискался! Что ты, Ленка, в нем нашла? От горшка два вершка, до старости щенок. Этот щенок нам алименты будет платить! Не отвертится!
— Дылда, помолчи, — сказала Татьяна. — Киргизушенька, как ты себя чувствуешь?
Лена дождалась тишины и вяло спросила:
— С чего вы взяли, что я беременна?
— Ты же в обморок упала! — хором сказали Таня и Ольга.
— Это, наверное, оттого, что я кровь сдавала. Несколько секунд подруги растерянно молчали.
— Ты из-за денег кровь сдаешь, — догадалась Таня.
— Почему же ты у меня… у Лахудры… мы же не чужие… — Ольга чуть не плакала от обиды. Но она быстро взяла себя в руки и заявила: — Все! Мне это надоело!
Переглянувшись, они с Татьяной выбежали в другую комнату.
Ленкин сын в обнимку с девушкой дремал на тахте.
— Спите, сволочи! — заорала Ольга.
Она за шкирку стянула Славика с тахты. Девушка испуганно забилась в угол.
— Я тебя задушу! — Ольга наступала на Славика. — Вот этими руками задушу!
Славик уставился на ее нехрупкие руки с длинными ногтями ярко-красного цвета. Он пятился спиной и бормотал:
— Вы чё, теть Оль? Вы чё?
— Ты до чего мать довел? Подлец! Кровосос! Иждивенец!
— До чего я ее довел? — Славик уткнулся в стену и вжал голову в плечи.
— Ты ее почти до беременности довел! Убью тебя сейчас!
Если бы Ольга надавала оплеух этому великовозрастному лентяю, Татьяна была бы только рада. Но Ольга сдержалась."
— Ты с завтрашнего дня выходишь на работу!
— Хорошо, тетя Оля, — быстро согласился Славик.
— Будешь трудиться под моим присмотром. На телевидении. Помощником осветителя, разнорабочим, хреном собачьим! Бумажки в туалет будешь за всеми носить! С девяти до семи! И попробуй только сачкануть! Я твои липовые справки аннулирую — в армию, в тюрьму, к черту лысому тебя отправлю!
— Хорошо, тетя Оля, я понял. Спасибо, — лепетал Славик.
— А сейчас ты… сейчас вы…
— Сейчас они сделают уборку в квартире, — подсказала Таня.
— Правильно, — согласилась Ольга. — Ну-ка, живо! Тряпки в руки и навести здесь чистоту и блеск.
— Я на рынок за продуктами, — сказала Таня и пошла одеваться в прихожую.
* * *Лена жила недалеко от Черемушкинского рынка. Татьяна купила парное мясо, телячью печень, курицу, домашний творог и сметану, мед, гранаты, грецкие орехи, курагу, зелень. Тяжелые пакеты врезались в пальцы, а нужно еще купить фрукты, ОБОБЩИ, СОКИ. Надолго ли этого хватит? И ведь большую часть наверняка съедят Славик с девушкой. Хотя малокровием не страдают. Только хронической безответственностью и ленью.
Татьяна никогда бы не призналась Лене, что ее сына Славика она недолюбливала. Редкий ребенок, с которым у Татьяны не получалось общения. В детстве ему нравилось болеть — странное для мальчишки пристрастие. Он был трусоват, пуглив и часто врал по мелочам. Славик относился к себе как к хрустальному сосуду музейной ценности, который требовалось всячески лелеять и оберегать. Конечно, и его родная мама не отличалась энергичностью и активностью. Но ее вялотекущая хандра прятала натуру добрую и мудрую. «Хрустальность» Славика заключала в себе тупой и абсолютный эгоизм.
Своих детей, Маришку и Павлика, Татьяна осуждала за судорожную пахоту на ниве бизнеса. Они не желали остановиться, задуматься о вечном и прекрасном. Они были постоянно возбуждены, куда-то мчались, что-то решали; падали, обессиленные, вечером замертво, чтобы утром снова включиться в гонку. И все-таки лучше уж такие трудоголики, чем вечно отдыхающий Славик, ярмо на материнской шее.
Однажды Татьяна и Ольга перемывали ему косточки в присутствии Бориса. В ответ на их сетования о тяжкой доле Киргизухи Борис заметил, что инфантильные бездельники в человеческой популяции встречаются нередко. Пособием по безработице на Западе кормятся тысячи Славиков. Русское народное творчество и литература не обошли стороной этот исторический тип. Емеля три года пролежал на печи, а потом на зависть многим путешествовал, не сходя с нее по щучьему велению. В «Утре помещика» Льва Толстого крестьянка жалуется на великовозрастного сына, который днем и ночью дрыхнет на печи. Забор повалился, в доме запущение, в хозяйстве разруха, а он знай себе бока отлеживает. Мать с благодарностью вспоминает старого барина, который отдавал приказы пороть розгами лежебоку, и мечтает женить дитятю на работящей девушке — иначе тот вовсе погибнет.
