Маргарет Этвуд - Слепой убийца
Книга лежит на кухонном столе. Забытые шедевры двадцатого века — курсив под заголовком. На клапане суперобложки говорится, что Лора была «модернисткой». На неё, вероятно, повлияло творчество Джуны Варне[88], Элизабет Смарт[89], Карсон Маккалерс[90] — писательниц, чьих книг — я точно знаю, — Лора никогда не читала. Но обложка неплохая. Размытые красно-коричневые тона — под фотографию: у окна за тюлевой занавеской женщина в комбинации, лицо в тени. За ней смазанный силуэт мужчины — рука, затылок. По-моему, что надо.
Я решила, пора позвонить моему адвокату. Ну, не совсем моему. Тот, которого я привыкла считать своим, — он ещё улаживал дела с Ричардом и героически, хоть и безрезультатно, воевал с Уинифред, — умер не один десяток лет тому назад. С тех пор меня в фирме передавали из рук в руки, как изысканный серебряный чайник, который навязывают каждому следующему поколению под видом свадебного подарка, но никто им никогда не пользуется.
— Мистера Сайкса, пожалуйста, — сказала я девушке в трубку. Секретарша, наверное. Я представила себе её ногти — длинные, бордовые и острые. Хотя, может быть, теперь секретаршам полагается красить ногти в другой цвет. Например, в серо-голубой.
— Мне очень жаль, но мистер Сайке на совещании. Кто его спрашивает?
Для такой работы можно использовать и роботов.
— Миссис Айрис Гриффен, — произнесла я просто алмазной твердости голосом. — Одна из его старейших клиенток.
Это не помогло. Мистер Сайке оставался на совещании. Похоже, занятой парень. Хотя почему парень? Ему ведь уже за пятьдесят — родился примерно когда Лора умерла. Неужели её нет так давно, что за это время успел родиться и созреть юрист? Я этих вещей не понимаю, но, видимо, так и обстоят дела, потому что все остальные в это верят.
— Могу я передать мистеру Сайксу, о чем идет речь? — спросила секретарша.
— О моем завещании, — ответила я. — Я хочу его составить.
Он мне часто советовал этим заняться. — (Ложь, но мне хотелось заронить в её рассеянное сознание мысль, что мы с мистером Сайксом — закадычные друзья.) — И ещё кое-какие дела. Я скоро приеду в Торонто и с ним проконсультируюсь. Если ему удастся улучить минутку, пусть мне позвонит.
Я представила себе, как мистер Сайкс получает мое сообщение. Как у него по спине пробежит холодок, когда он, поднапрягшись, вспомнит, кто я такая. Аж мурашки по коже. Нечто подобно испытываешь — даже я испытываю, — натыкаясь в газетах на имена когда-то знаменитых, блестящих или всем известных людей, которых считала давно умершими. А они, оказывается, всё живут — сморщенные, потускневшие, с годами проржавевшие, точно жуки под камнем.
— Конечно, миссис Гриффен, — сказала секретарша. — Я прослежу, чтобы он с вами связался. — Эти секретарши, должно быть, берут уроки — уроки красноречия, — чтобы достичь столь совершенного сочетания предупредительности и презрения. Но что я жалуюсь? Я и сама в свое время достигла совершенства.
Я кладу трубку. Несомненно, мистер Сайке и его моложавые лысеющие дружки, пузатые, на «мерседесах», удивленно вздернут брови: Что эта старая карга может завещать?
Что такого важного?
В углу на кухне стоит пароходный кофр — весь в драных наклейках. Часть моего приданого, из телячьей кожи, когда-то желтый, теперь выцвел, застежки побиты и грязны. Кофр всегда на замке, а ключ я храню на дне банки с отрубями. Банки с кофе или сахаром — слишком очевидно.
С крышкой я основательно помучилась — надо придумать другой тайник, поудобнее, — наконец открыла банку и извлекла ключ. С трудом опустившись на колени, повернула ключ в замке и откинула крышку чемодана.
Я давно не открывала кофр. Мне навстречу пахнуло паленым, осенней листвой — старой бумагой. Там лежали тетради в дешевеньких картонных обложках, вроде спрессованных древесных опилок. Машинописная рукопись, перевязанная крест-накрест старой бечевкой. Письма к издателям — мои, конечно, не Лорины, Лора тогда уже была мертва, — и корректура. И злобные читательские письма, которые я потом перестала хранить.
Пять копий первого издания в суперобложках, на вид ещё новенькие, но безвкусные — как делали после войны. Ярко-оранжевый, блеклый фиолетовый, желто-зеленый, бумага чуть ли не папиросная, с кошмарным рисунком — псевдо-Клеопатра с выпуклыми зелеными грудями и подведенными глазами, алые ожерелья свисают до пупа, надутые оранжевые губы джинном проступают из дымка пурпурной сигареты. Кислота разъедает страницы, и ядовитая обложка блекнет, будто перья на чучеле тропической птицы.
(Я получила шесть экземпляров — авторские, как их называли, — и одну отослала Ричарду. Не знаю, что с ней стало. Думаю, Ричард её порвал — он всегда рвал ненужные бумаги. Нет, вспомнила. Её нашли на яхте, на столике, прямо у него под головой. Уинифред прислала мне книгу с запиской: Теперь видишь, что ты наделала! Книгу я выбросила. Не хотела, чтобы в доме были вещи, которых касался Ричард.)
Я часто думаю, что с ним делать — с этим тайным хранилищем всякой всячины, с этим маленьким архивом. Я не могу заставить себя его продать, но и выбросить не могу. Если я ничего не предприму, за меня решит Майра, которой придется разбирать мои вещи. Несомненно, после первого шока — допустим, Майра начнет читать, — она порвет все в мелкие клочки. Затем поднесет спичку — и все. Посчитает это актом преданности: Рини поступила бы так же. В прежнее время сор из семьи не выносили, да и сейчас ему лучше хранилища не придумаешь — если для него вообще есть подходящее место. Зачем ворошить прошлое после стольких лет, когда все так уютно улеглись в могилки, точно уставшие дети?
Может, оставить кофр со всем содержимым университету или, например, библиотеке. По крайней мере, они это оценят — по-своему мерзко. Найдется немало ученых, желающих наложить лапу на эти бесполезные бумаги. Назовут бумаги материалом — так у них именуют добычу. Небось считают меня тухлым старым драконом, что стережет нечестно нажитое добро, собакой на сене, высохшей чопорной сторожихой с поджатыми губами: я не выпускаю из рук ключи от темницы, где прикована к стене голодающая Лора.
Много лет меня засыпали просьбами желающие получить Лорины письма — Лорины рукописи, записные книжки, рассказы, истории — все жуткие подробности. На эти назойливые приставания я отвечала кратко:
«Уважаемая мисс У.! Ваш план проведения „Памятной церемонии“ на мосту, где трагически погибла Лора Чейз, кажется мне безвкусным и диким. Вы, наверное, не в своем уме. Думаю, вы страдаете от аутоинтоксикации. Попробуйте клизмы».
