Эдгар Вулгаков - Течение времени
Носильщик отнес вещи к их машине, Алеша сам сел за руль, и через четверть часа они уже были на Прудах. Впервые не надо было звонить в дверь – некому было ее открыть, не было тети Груши. Только Зита, сидящая возле дверей, восторженным лаем – встретила хозяина, да Дуся, как всегда, на минуту оперлась на его ноги. Алеша провел рукой по ее шелковистой спинке, и она с чувством выполненного долга, не спеша, пошла на свое место, помахивая шикарным хвостом.
– Успокойся, Зитуля, умерь свои восторги, няня Груша умерла, – сказала Таня. – И Зита, вероятно, понимая, что сейчас не время для радости, выдавив из горла на минуту низкий тоскливый звук, опустив хвост, ушла вслед за Дусей.
– Вот мы и осиротели. Уменьшилась наша семья. Какая она была удивительно чуткая, добрая, любила всех нас. А о Танюше и говорить не приходится. Кто ее пестовал всю жизнь от младенческого возраста? Маме было бы куда труднее достигнуть заоблачных медицинских вершин, если бы не тетя Груша, выполнявшая все или почти все домашние работы. И мне было бы труднее с вами воевать, хотя, по правде говоря, воевать не приходилось ни разу.
Они сидели на диване в обнимку, Алеша посередине – и каждому хотелось вспомнить тетю Грушу. Потом Леночка сказала:
– Танюшка, твой папа все сомневался, жениться ему на мне или нет. Впрочем, жениться «да», но позднее: трудно было расставаться с жизнью вольного стрелка. И твоя бабушка – Алешенькина мама – ничего не могла с ним поделать. Выкручивался мальчик, запутался среди своих приятельниц и понимал, что пора заводить семью, да боязнь потерять свободу брала вверх. Однажды я ему сказала, что тетя Груша, наша санитарка, сватает меня за находящегося на излечении в нашей больнице молодого генерала. «Что это за генерал, какая еще тетя Груша?!» – возмутился тогда твой папа. А потом мы поехали вместе отдыхать, и он сдался.
– Мамулик, значит, ты его на себе женила?
– Да, девочка. А что мне было делать, если я его полюбила, когда он был еще школьником. И он меня любил, но был еще мальчишкой, увлекающимся, восторженным, открытым…
– Ну, папуха, какой ты у нас был шалопай, оказывается. И мамочка никогда об этом не рассказывала.
Затем заговорил Алеша:
– Я твою маму полюбил в доисторические времена – так это было давно. Димыч, ты о нем слышала, расквасил мне нос и потащил к себе домой, к Леночке. А Леночка – молоденькая медсестра – привела мой нос в более-менее приличный вид и отвела в свою больницу к врачу. Она стала моей первой мальчишеской платонической возлюбленной. В мечтах я целовал ее золотистые волосы, обнимал тонкую талию, ласкал стройную фигуру. И моя мама, твоя бабушка, которую я очень любил, находила множество аргументов, которые сводились к тому, что умница Леночка будет мне замечательной женой. А я, по сути дела, мальчишка, и не помышлял о женитьбе. Не знавший войны и трудностей жизни, думал, что все еще впереди и Леночка будет моей, но чуть позже. Она любила поэзию, и я ей часто читал стихи. Она в те годы, слушая, наклоняла головку чуть на бок, как Зитуля. Трудно мальчишке расстаться с холостяцкой вольницей и надеть на себя семейный хомут. А потом я не понимал, что значит иметь ребенка, какую радость он приносит в жизни и что означает семья. Этому меня научила Леночка. Было время, когда я и слышать не хотел о ребенке. Пожалуй, самым весомым аргументом, разрушившим мою жизнь вольного стрелка, стал генерал тети Груши. И мне досталась в жены твоя замечательная мама – моя любовь. Только благодаря ее мудрости и прозорливости. Она верила, что я буду хорошим мужем, но мне надо дать некоторое время покрутиться на свободе, повзрослеть, не так ли, Леночка? Если коротко, то на самом деле это любовный роман протяженностью в целую жизнь.
– Так, дорогой, так. Ты моя первая и единственная любовь – другие мне не нужны.
– Мамочка, что же получается, что я ему была не нужна? – и Таня отодвинулась от Алексея Петровича. – Мне очень обидно это слышать, что мой подруг, которого я так люблю, не хотел, чтобы я родилась.
Алексей Петрович придвинул к себе Таню и поцеловал.
– Танюша, то, что ты сказала, похоже на кокетство школьницы, которая только что узнала, как дети рождаются, и хочет посмаковать эту тему. С этим кончим. Вот что, мои дорогие, разговор получился диким, глупым и несуразным: мы говорили о тете Груше и вдруг переключились на меня. Как будем жить без тети Груши, близкого и родного нам человека! Я как вошел в квартиру, почему-то сразу почувствовал отсутствие в ней тепла, или это мне показалось?
– Алешенька, ты прав, – подтвердила Леночка. – За эти дни дом стал каким-то холодным, нежилым. Тетя Груша объединяла дом в единое целое, вытаскивая нас из своих комнат. А когда мы собирались все вместе, она незаметно нами руководила.
Потом заговорила Танюша, глотая слезы:
– Она была для меня второй мамой и вторым папой одновременно и воспитывала как-то тонко, без нравоучений и нотаций, хотя, по правде, от вас я их тоже не слышала, и шутила, и смеялась, и гордилась моими успехами. И говорила другим мамам и бабушкам: «Наша Танюша и по всем предметам шустрая отличница». Кто меня купал в младенчестве? И вы тоже, но она больше, и ей это доставляло радость, как и мне. Купала в маленькой ванночке. Я возилась с резиновыми игрушками, а она в это время губкой каждый пальчик потрет, и спинку, и шейку… А я и не замечаю, все играю. Это она мне рассказывала, чтобы знала, как своих детей купать надо, когда они у меня будут, – и весело, и ласково. Любила я ее очень. Тосковать по ней буду. Вы мне помогите.
– А ты нам помоги, и маме, и мне преодолеть утрату тети Груши. Я думаю, комнату тети Груши пока трогать не надо. Пройдут траурные дни, съездим на кладбище, разберем ее комнату. Теперь нам самим без ее помощи надо наполнять дом теплом и уютом. Такова жизнь, девочки! Посидим еще немного вместе. Зитуля, иди к нам!
Тут же тихо вошла Зита, запрыгнула на диван, и, вытянувшись во всю длину, разлеглась на три пары хозяйских колен, только кончик хвоста чуть подрагивал, выражая ее чувства.
– Спокойно маленькая, спокойно. Мы тебя тоже очень любим, нашу дорогую собачку. А называть тебя собакой язык не поворачивается, но другого слова нет в русском языке. Вот так, дорогая Зитуля, жизнь полна завихрений и омутов, но в конце концов переходит к спокойному течению.
В комнате тети Груши обнаружили конверт с письмом к Леночке и Алеше. И здесь же лежал отдельный конверт для Танюши с письмом и сберегательной книжкой «на приданое моей девочке». Расплакалась Танюша, Леночка и Алеша успокаивали ее, как могли – такова жизнь: Танюша впервые понесла утрату близкого человека.
В Алешином институте было тихо и спокойно, как будто события, происходящие в мире, никого не волновали. Неудивительно, институт – «почтовый ящик», закрытый НИИ в системе военно-промышленного комплекса страны. Вся работа проходила под наблюдением спецслужб, и внутрь института события, происходящие за его пределами, проникали, как отдаленные раскаты грома. Сотрудники института привыкли обмениваться мнениями с глазу на глаз, вдали от телефона, в котором могли быть установлены «жучки». Да и напряженная работа не позволяла оглядываться по сторонам, потому что после первой поездки в Польшу последовала вторая, третья… седьмая… И все они требовали тщательной подготовки и анализа результатов предыдущей командировки. Наконец работа в Польше была завершена, и планировались новые поездки в другие страны.
– Алешенька, придется отчитаться перед друзьями о поездках в Польшу, – предложила Леночка.
– Нам это в радость – собирать всех. Давно хотел рассказать о своих впечатлениях. Когда в первый раз был в Польше, помню, из Варшавы мы уезжали 8 Марта. Там уже была настоящая весна: снег в городе остался только на газонах, в небе ни единого облачка, яркое солнце. А женщины, одетые по-весеннему, прыгали в туфельках на высоких каблуках через лужицы, – такой мне запомнилась Варшава. На следующий день, приехав в Москву, мы увидели, что к нам весна еще не пришла, – вот что значит тысяча километров на восток, вглубь континента. У меня есть слайды: Краков, Королевский замок на Вавеле, собор Святой Девы Марии и чудный алтарь работы Вита Ствоша и многое другое. Покажем фотографии, альбомы. А какую «Антологию русской поэзии», изданную в Польше, мне удалось там купить! Если рассказывать подробно – замучаю всех. Моя задача – увлечь их этой близкой и одновременно далекой от нас по мировоззрению и интеллектуальным особенностям интересной славянской страны. Если была бы возможность, я бы с удовольствием съездил в Польшу на месяц, но так, чтобы быть только с Леночкой, и с друзьями, и с хорошим экскурсоводом. Может быть, и Танюша присоединилась бы, я был бы счастлив.
Прошло два года. Танюша работала на компьютере, присланном из Франции, – по тем временам это был исключительно ценный и редкий подарок. Татьяна одновременно работала над двумя дипломными работами, в которых развивались идеи, тесно связанные между собой. С некоторых пор ей, математику и лингвисту, стало казаться, что два дипломных проекта приведут к искусственному разрушению работы как единого целого. Ей представлялось, что дипломная работа должна быть одна, а защита может проходить либо на двух государственных экзаменационных комиссиях, либо на их объединенном заседании. Конечно, интереснее на объединенной ГЭК. Будут защитники, но будут и противники, даже оба руководителя проекта с разных факультетов, с трудом понимающие друг друга, в ее работе разбираются в общих чертах. Безусловно «за» математик, но не убежден и не настаивает, что разработанная студенткой методика является оптимальной, хотя сам утверждает, что в дипломной работе это и не требуется. Но если методика оптимальная или близка к ней, то это уже не дипломная работа, а диссертация. Лингвист, не понимая до конца разработанных математических приемов, удовлетворен кодированием языка и многочисленными примерами из русского, французского, английского, немецкого языков и даже латыни. Он так же, как и математик, считает работу в максимальной степени приближенной к диссертационной и в целом «за», и в частностях тоже.
