Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул
— Но нас непременно пристрелят, если поймают.
— Нас пристрелят, если мы останемся. Да и лучше бы пристрелили, так как дальше будет только хуже. Пошли. Нельзя упускать такой шанс. — Она еще раз повторила последнее слово, беззвучно шевеля губами, и ткнула пальцем в мою сумку.
Тогда я встала, выглянула наружу. И остановилась.
— Не могу.
Лилиан повернулась ко мне всем телом. Сломанную руку она прижимала к груди, чтобы лишний раз не травмировать. При дневном свете мне были хорошо видны синяки и царапины на ее лице, оставшиеся после вчерашней атаки разъяренных женщин.
— А что, если меня все-таки везут к Эдуарду? — сглотнув, спросила я.
— Ты что, ненормальная? — уставилась на меня Лилиан. — Ну давай же, Софи! Пошли! Это наш шанс.
— Не могу.
Она снова придвинулась ко мне поближе, нервно оглядываясь на спящего конвоира, затем схватила меня здоровой рукой за запястье. Лицо ее было искажено от ярости.
— Софи, они не везут тебя к Эдуарду, — сказала она так, словно обращалась к неразумному ребенку.
— Комендант говорил…
— Он же немец, Софи! Ты унизила его. Не смогла разглядеть в нем мужчину! Неужели ты надеешься, что он отплати тебе добром?
— Я знаю, надежды почти нет. Но это… единственное, что у меня осталось. — И, чувствуя на себе ее пристальный взгляд, я придвинула к ней свою сумку: — Послушай, ты иди. Возьми все, что есть. Ты справишься.
Лилиан схватила сумку и снова выглянула наружу. Она словно готовилась к прыжку, прикидывая, в какую сторону лучше бежать. Я же со страхом косилась на спящего конвоира, который мог проснуться в любую минуту.
— Иди!
Я не могла понять, почему она не двигается. Она медленно повернула ко мне страдальческое лицо:
— Если я скроюсь, тебя убьют.
— Что?
— Как пособницу.
— Но тебе действительно стоит попытаться бежать. Тебя обвиняют в подрывной деятельности. У меня совсем другая ситуация.
— Софи, ты единственная отнеслась ко мне по-человечески. Не хочу, чтобы твоя смерть была на моей совести.
— Со мной все будет в порядке. Как всегда.
Лилиан Бетюн посмотрела на мое грязное платье, на мое дрожащее от холода и лихорадки худое тело. Она постояла еще немного, затем тяжело опустилась на скамью, а сумку бросила на пол, явно не заботясь о том, услышат ее или нет. Я пристально посмотрела на нее, но она отвела глаза. И тут мотор внезапно заработал. Послышались отрывистые команды. Грузовик медленно тронулся с места, подпрыгнув на рытвине, отчего мы с Элен повалились на бок. Наш конвоир только громко всхрапнул, но не проснулся.
Дотронувшись до руки Лилиан, я прошептала:
— Беги, Лилиан! Пока не поздно. Ты еще успеешь. Они не заметят.
Но она пропустила мои слова мимо ушей. Подтолкнула сумку ногой поближе ко мне, села рядом со спящим солдатом. И, привалившись к стенке кузова, уставилась невидящими глазами прямо перед собой.
Тем временем грузовик вырулил из леса на открытую дорогу, и несколько миль мы ехали молча. Где-то вдалеке слышались звуки выстрелов и время от времени мелькали другие военные машины. Замедлив ход, наш грузовик миновал колонну тащившихся вдоль обочины оборванных мужчин. Они шли, низко опустив голову, и напоминали скорее призраков, чем живых людей. Я заметила, как Лилиан неотрывно глядит на них, и на душе стало еще тяжелее. Если бы не я, она сделала бы это. Мы сделали бы это вместе. И когда в голове немного прояснилось, я поняла, что лишила ее последнего шанса вернуться к дочери.
— Лилиан…
Она покачала головой, словно не желала ничего слышать.
А мы ехали все дальше. Небо нахмурилось, снова пошел дождь, холодные капли, проникавшие сквозь прорехи в брезенте, обжигали кожу. Озноб у меня усилился, при каждом новом толчке грузовика боль стрелой пронизывала тело. Мне хотелось сказать Лилиан, что я сожалею. Хотелось сказать, что я поступила ужасно эгоистично. Я не имела права лишать ее единственного шанса. Ведь она была абсолютно права: надеяться на то, что комендант отплатит мне добром, — самообман.
— Софи, — прервав мои мрачные раздумья, позвала Лилиан.
— Да? — с готовностью откликнулась я.
Она судорожно сглотнула и уставилась себе под ноги:
— Если… если со мной что-то случится, как думаешь, Элен присмотрит за Эдит? Я имею в виду, будет ли любить ее как родную?
— Конечно. Любить детей больше, чем их любит Элен, просто невозможно. Она скорее… ну, не знаю — свяжется с бошем, чем откажет в ласке ребенку, — попыталась улыбнуться я. Мне очень хотелось убедить ее, что мне уже лучше. Тогда, быть может, она сможет поверить, что еще не все потеряно. Я попыталась выпрямиться, малейшее движение болью отдавалось во всем теле. — Но ты не должна даже думать об этом. Лилиан, мы выстоим, и ты вернешься домой к своей дочке. Может, уже в ближайшие месяцы.
Лилиан дотронулась здоровой рукой до багрового шрама, тянувшегося от виска до подбородка. Казалось, она погружена в глубокое раздумье и сейчас где-то далеко от меня. Я молилась, чтобы моя уверенность помогла ей хоть чуть-чуть приободриться.
— Ведь мы уже столько всего пережили. Разве нет? — продолжила я. — И по крайней мере, мы едем в нормальном грузовике, а не в чертовом драндулете для перевозки скота. А разве это не подарок судьбы, что мы оказались вместе? — Неожиданно она напомнила мне Элен в ее худшие времена. Ужасно хотелось взять Лилиан за руку, но даже на это не было сил. — Ты не должна терять веру. Все еще наладится. Я твердо знаю.
— Ты что, действительно считаешь, будто мы можем вернуться домой, в Сен-Перрон? После всего, что мы сделали?!
Конвоир, сердито протирая глаза, стал подниматься с места. Вид у него был сердитый, наш разговор его явно разбудил.
— Ну… возможно, не сразу, — запинаясь, произнесла я. — Но мы сможем вернуться во Францию. В один прекрасный день. Все еще будет…
— Софи, мы с тобой на «ничьей земле». У нас больше нет дома.
Лилиан резко подняла голову. Ее глаза расширились и потемнели. Я еще раз с горечью отметила, что в ней не осталось ничего от той холеной дамы, которую я видела возле отеля. Но дело было не только в уродливых шрамах и синяках. Нет, у нее в душе образовался гноящийся нарыв.
— И ты действительно веришь, что пленные, которых везут в Германию, оттуда возвращаются?
— Ну пожалуйста, Лилиан, не надо так говорить. Пожалуйста. Ты просто должна… — Мой голос дрогнул.
— Дорогая моя Софи, с твоей слепой верой в людей, с твоим оптимизмом, — ощерилась она в жуткой улыбке, — ты даже не можешь представить, что они способны с нами сделать.
И с этими словами она вытащила пистолет у конвоира из кобуры, приставила себе к виску и спустила курок.
30
— Итак, мы подумали, что неплохо было бы запастись каким-нибудь фильмом на сегодня. А утром Джейки поможет мне выгулять собак. — Машину Грег ведет хуже некуда, нажимая на педаль газа в такт музыке, и пока они едут по Флит-стрит, Пола то и дело бросает вперед.
— А я смогу взять «Нинтендо»?
— Нет, Скрин-бой, ты не сможешь взять «Нинтендо». Так как опять врежешься в дерево.
— Я учусь ходить по деревьям, как Супер-Марио.
— Ну что ж, дерзай, карапуз!
— Папа, а когда ты вернешься?
— Ммм?
Пол, который сидит на переднем сиденье, просматривает газеты. Нашел три репортажа о вчерашнем судебном заседании. Заголовки предрекают победу КРВ и Лефеврам. Пол уж и не припомнит такого, чтобы его настолько не радовал вердикт в пользу их фирмы.
— Папа?
— Черт! Новости. — Он смотрит на часы и переключает приемник.
«Бывшие узники нацистских концлагерей призывают правительства их стран ускорить принятие законодательства, способствующего возврату украденных во время войны ценностей…
Семь бывших узников умерли в этом году в ожидании судебных разбирательств по возвращению фамильных ценностей. Ситуация, которую иначе, как „трагической“, назвать невозможно.
К нам поступают звонки по поводу рассматриваемого в данный момент в Высоком суде дела о картине, которая, как утверждают, была похищена во время Первой мировой…»
— Как сделать погромче? — наклонившись вперед, спрашивает Пол. «Черт! И откуда они только все это берут?!»
— Ты хотел попробовать «Пакмана». Есть такая компьютерная игра.
— Что?
— Папа, который час?
— Погоди, Джейк. Мне надо послушать новости.
«…Халстон, которая утверждает, что ее покойный супруг вполне законно купил картину. Данное противоречивое дело свидетельствует о возникновении юридических трудностей в связи с резким увеличением за последние десять лет числа реституционных претензий. Иск Лефевров привлек внимание мировой общественности…»
