Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник) - Минаев Сергей Сергеевич

Я люблю тебя, жесть,

Я люблю тебя снова и снова

(Отряд милиции особого назначения)

– Доставил, – сказал у меня из-за спины мент.

– А… спасибо, – майор поднял на меня глаза, – значит так, Антон Геннадьевич. Вот ваши документы, вот ваш ремень, бумажник и шнурки. Забирайте и идите.

– То есть вы разобрались? А моральный урон кто мне компенсирует?

– Гражданин Дроздиков или как вас там на самом деле. Мы ни в чем и не разбирались. Наше дело преступников ловить, а не в вашу политическую грязь лезть, понятно?

– То есть как? Сначала человека избили, потом упрятали в камеру на целый день, а теперь просто «забирайте и идите». Вы понимаете, что я вот так, запросто, это дело не оставлю? Вы привыкли чинить произвол над безропотными гражданами, но со мной так не выйдет! Вы понимаете, кто я?

– В том-то и дело, что не понимаем… – устало вздохнул майор. – Если бы понимали, то и не взяли бы, а может, – он поднял палец вверх, – может! Может и… – тут он замешкался, как бы находя нужное окончание, – и не отпустили бы. Вот! – торжествующе заключил майор.

– А чего тут непонятного-то? – удивляюсь я.

– А то! С одной стороны – полное соответствие задержанного фотографии на паспорте на имя Дроздикова Антона Геннадьевича.

– Ну? И чего?

– Баранки гну! А с другой – газеты и телевизор сообщают, что Дроздиков, Антон Геннадьевич, бля, погиб. На грузино-российской границе. И не исключено, что весь этот сыр-бор там был именно с целью его убить. А он собственной персоной сидит передо мной, грязный и рваный. Кому верить? – Майор обратился ко мне как к союзнику в решении столь сложной проблемы. Он говорил таким грустным и ничего не понимающим тоном, что мне даже стало его жалко.

– Трудная у тебя работа, майор… – сказал я сочувственно.

– Конечно трудная. На вокзале воровство, мошенничество, убийства. Каждый день бомжи, наркоманы, цыганки, пропавшие дети, а тут еще покойники воскресают. Так что не хочу я разбираться, ты это он или… то есть… ну, короче… бери и иди. Так будет лучше. Для всех.

Я вдеваю шнурки в ботинки, затем ремень, беру со стола бумажник, раскрываю его и говорю:

– Майор, у меня тут пятьсот долларов было.

– Где? – удивленно перегибается через стол майор.

– В бумажнике. А теперь их нет.

– Да ладно! – прищуривается он.

– Вот те и ладно. Скажи своим, чтобы бабки принесли, майор.

– Слушай, какие бабки, а? Ты же мертвый, а мертвецам бабки ни к чему, усекаешь?

– Какой же я мертвый, я же вот он, живой. Неувязочка выходит, да, майор? Короче, бабки давай.

– Никакой неувязочки. Вот тут, в «МК» написано, слушай: «Всю свою жизнь Антон посвятил борьбе за свободу слова. За построение в России гражданского общества. Я хочу привести здесь слова Антона, которые, как мне кажется, характеризуют ситуацию лучше всего: „Общество находится в плену у СМИ. Общество решает, где правда, а где ложь, только через призму медиа. Таким образом, наша цель в том, чтобы заставить телевидение, радио и прессу говорить правду“». Вот…

– И чего? – говорю я.

– И ничего. Я – это общество. Нахожусь в этом самом… как там… «в плену у СМИ». Они мне сказали, что Дроздиков убит. А поскольку я решаю, что правда, а что ложь, через призму этой самой медиа, то для меня единственный реальный Дроздиков – это мертвый Дроздиков. Так что решай, чувак. Либо ты мертвец, непонятным образом оказавшийся в моем кабинете, либо ты не Дроздиков. А если ты не он, то…

– Все-все. Понимаю. Ловко манипулируешь. Тебе в политологи надо идти пока не поздно, майор.

– Нет, спасибо, лучше уж вы к нам. Хотя нет. Тоже не надо. У нас и своих жуликов хватает.

– Ладно, пойду я, что ли?

– Иди, иди с богом.

– Ну, спасибо за гостеприимство, так сказать. Дай бог, чтобы в последний раз.

– Ага. И тебе не кашлять.

Я уже готовлюсь закрыть за собой дверь, как майор окликает меня:

– Слышь, Антон.

– Да?

– Фиговая история у тебя получилась.

– В смысле? В ментовке твоей?

– Нет, по жизни. Ты аккуратней. А лучше совсем. – Майор делает движение рукой.

– Не понял.

– Я имею в виду, уехать бы тебе… насовсем…

– Я подумаю…

– Это я откровенно тебе говорю, без понтов. Ладно, бывай.

Я развернулся и взялся за ручку двери. Прямо на двери скотчем был довольно криво приклеен самодельный плакат: ощерившийся золотым ртом мужик с пластырем на щеке и Ходорковский, оба в зоновских телогрейках, обнимаются и чокаются пивными бутылками за колючей проволокой. Над их головами – круглая печать с изображением Клима Ворошилова, сидящего на коне и размахивающего шашкой, и надпись по кругу:

ПИВО КЛИМСКОЕ – ЗА ОБЩЕНЬЕ БЕЗ ПОНТОВ!

– Без понтов, говоришь? – обернулся я.

– Без понтов, без понтов! – засмеялся майор. Я дернул на себя дверь и вышел вон.

На улице я снова залез в бумажник, обнаружил там смятую сторублевую купюру и пошел в метро, где купил билет на одну поездку и телефонную карточку. Первым делом я набрал номер фонда.

– Фонд «Гражданское общество», добрый день.

– Добрый день, с Вербицким соедините, пожалуйста.

– Одну минуту, а кто его спрашивает?

– Дроздиков Антон.

На том конце провода повисает пауза, после которой девушка отвечает:

– Не смешно, – и вешает трубку. Я набираю еще раз.

– Фонд «Гражданское общество», добрый день.

– Добрый, это Антон Дроздиков, мне необходимо срочно переговорить с Вербицким.

– Молодой человек, прекратите хулиганить. У вас совесть есть? Имейте уважение к памяти погибшего.

– Да не погиб я, это недоразумение. Я жив, бодр и весел!

– Если вы не прекратите хулиганить, я позвоню в службу безопасности.

И в трубке снова звучат короткие гудки.

Фонд

Выйдя из метро, я не спеша, дворами дохожу до здания фонда.

– Привет, – бросаю я, проходя мимо охранников. Обычно я даже не достаю пропуска, поскольку меня тут каждая собака знает в лицо.

– Одну секундочку, можно пропуск? – говорит один из охранников.

– Вы что, новенький? Меня вообще-то все здесь знают, – говорю я, протягивая пропуск.

И тут я замечаю, что охранники странно себя ведут. Они стоят в растерянности, не зная, что предпринять. Охранник берет мой пропуск, снимает телефонную трубку и говорит в нее:

– Александр Петрович, у нас тут такая ситуация… необходимо ваше присутствие. Да. Срочно.

– Сейчас вам Петрович вклеит по первое число, – пытаюсь шутить я, но чувствую, что в воздухе витает какая-то скрытая угроза. Наконец приходит начальник охраны, Александр Петрович Алексеев.

– Привет, Петрович, – говорю я, – твои бойцы совсем заработались, своих не узнают.

– Антон? – Петрович меняется в лице. – Ты как сюда попал? То есть… я хотел сказать…

– Понимаю-понимаю. Я живой, даже не раненый. Можешь меня потрогать. За рукав. Только не обнимайся, а то мало ли что про нас подумают, – шучу я.

– Пропустите, – бросает Петрович. – Антон, мы думали… в общем, рад тебя снова видеть. Сказали, что ты погиб и…

– Знаю. Не верь газетам, Петрович, врут они. Ну, давай, веди меня к Вербицкому.

– Да, конечно. Только сначала позвоним ему из моего кабинета. Сам понимаешь, ситуация неординарная.

– У вас тут какая-то паранойя развилась за время моего отсутствия. На осадном положении, что ли?

– Нет, что ты. Но все-таки…

Мы приходим в кабинет Алексеева, и он звонит Вербицкому. Докладывает о моем появлении, слушает ответную реакцию, кивает, говорит «есть», кладет трубку и знаком приглашает меня на выход. Мы некоторое время идем молча, и я отмечаю, что мы направляемся к пожарной лестнице, обычно всегда закрытой.

– Ну что, «добро» получил? – спрашиваю я.

– Ага.

– И куда мы идем?

– По пожарной лестнице пойдем. С нее есть проход в кабинет Вербицкого. Отдельный. Для экстренных случаев.