Сон № 9 - Митчелл Дэвид

– Но что, если… – распутываю петли телефонного шнура. – Если ты права и смысл – это просто то, что «делает» разум, то почему у разных людей разный смысл жизни? Почему у некоторых его нет совсем? Или они о нем забыли?

– Опыт, влияние окружения, болезни, разводы. А что это там за шум?

– Суга храпит.

– А кошки способны так громко храпеть?

– Суга – это человек. В каком-то смысле.

– О! А Суга – это «он» или «она»?

Я тщетно пытаюсь уловить в ее голосе нотки ревности.

– «Он». Приятель. Выпил лишнего и не дошел до дома. Я разрешил ему лечь на полу, но он занял мой футон. Так что ты говорила?

– Уже не помню… А, вот, вспомнила. Хочешь, я скажу тебе что-то личное, о себе?

Я сажусь:

– Конечно хочу.

– У меня диабет первого типа. Вот уже тринадцать лет я каждый вечер колю себе в руку инсулин. Соблюдаю специальную диету. Если этого не делать, резко снизится сахар в крови. От острой гипогликемии я могу умереть. Смысл моей жизни в том, чтобы держать равновесие между смертью и сахаром. У тех, в чьи гены не встроена бомба с часовым механизмом, вряд ли будет такой же смысл жизни. Может быть, самое главное отличие между людьми в том, как они представляют себе, зачем живут.

Суга стонет во сне. Тлеет огонек моей сигареты.

– Ммм.

– Что с тобой сегодня, Миякэ?

Гашу сигарету в пепельнице из пивной банки.

– Для меня смыслом жизни всегда была встреча с отцом. А теперь, когда я вот-вот… в общем, что мне делать после встречи с ним?

– Почему тебя это сейчас волнует?

– Не знаю. Меня многое волнует, но я не могу себя остановить.

– Эйдзи Миякэ, я хочу с тобой переспать. Вот прямо сейчас.

Я давлюсь дымом:

– Чего-чего?!

– Я пошутила. Хотела доказать, что ты способен не волноваться, если захочешь. А между прочим, Дебюсси никогда не задумывался о смысле жизни.

– Дебюсси? Он из какой группы?

– Клод Дебюсси. Скажи, что ты шутишь.

– Клод Дебюсси… Он барабанил у Джими Хендрикса, верно?

– Не богохульствуй, даже в шутку, иначе орлы выклюют тебе печень. На завтрашнем прослушивании я исполню его пьесу. Хочешь сыграю?

– Конечно.

Это впервые.

В трубке слышен стук и шорох.

– Ложись и смотри на звезды.

– Ночное небо над Кита-Сэндзю – неоновое марево.

– Тогда я сыграю тебе «Et la lune descend sur le temple qui fut»^[177].

– Пощади!

– «И луна озаряет развалины храма».

– Ты говоришь по-французски так же хорошо, как делаешь все остальное?

– Не забывай, я чуть ли не с шести лет мечтаю сбежать во Францию.

– Франция. Какой изысканный смысл жизни.

– Ш-ш-ш-ш-ш! Ты не услышишь звезд.

На сковородке шипит масло. Неудачно разбиваю второе яйцо, обломки скорлупы впиваются в пальцы, в сковородку шлепается нечто спермоподобное. Мне нравится смотреть, как прозрачная масса подергивается белизной. Почти вовремя спасаю гренку, соскребаю гарь в раковину. Груда на моем футоне шевелится.

– Уууоооеееаааиии.

Суга – эта безобразная двоякодышащая рыба – с усилием приподнимает голову и обозревает капсулу. Гашу «Филипп Моррис» в скорлупе, раздвигаю шторы, и замызганное утро струится в комнату, на скопившуюся за три дня грязную посуду и груды носков и газет. Сугу красавцем не назовешь. Шея у него пунцовая, как вареный осьминог, а через все лицо тянется вулканическая гряда комариных укусов.

Он моргает:

– Миякэ? Что ты здесь делаешь?

– Я здесь живу.

– Да? А что я здесь делаю?

– Вчера ты здесь вырубился.

– Ох, ссать охота, как динозавру. Где сортир?

Я кивком показываю ему дорогу. Суга встает и идет отлить.

И льет, и льет. Наконец он выходит из туалета, зевает и застегивает ширинку.

– У тебя в сортире вонища похлеще, чем в Уэно. Как будто там кто-то долго блевал.

– А ты не хочешь яишенкой позавтракать? Она так хорошо зажарена, на вкусном маслице…

– Так это я вчера унитаз пугал?

– Ага, по большей части метко. В общем, заходи еще, всегда рад тебя видеть.

– Я готов выпить целый бассейн.

Я наливаю в пивную кружку воды из-под крана. Суга осушает ее одним глотком, длинным, как марафонский забег.

– Спасибо. А кофе есть?

Я отдаю Суге свой и ставлю на плитку новый ковшик с водой. Суга сворачивает футон тугим рулоном, садится за стол, пьет кофе, издает «аааааааааах» и опускает рукава рубашки, пряча экзему.

– Не знал, что ты играешь на гитаре. А малышка на качелях – твоя младшая сестра?

Он почти угадал.

– Да. – Я вываливаю яичницу на гренку, убираю мусор и сажусь завтракать.

– А тип в смешных темных очках – твой отец?

Желток растекается.

– Не совсем. Это Джон Леннон.

Суга потирает виски большими пальцами:

– А, да, слыхал о таком. Из The Beach Boys, верно? А где я вообще нахожусь?

– Над видеопрокатом в Кита-Сэндзю.

– Когда я сюда пришел?

– Вчера вечером, около одиннадцати.

– Ты живешь над своей работой? Наверняка дорога отнимает очень много времени.

– Скажи спасибо, что недалеко. Вот если бы я не смог оттащить к себе твою тушу, то лежал бы ты в канаве и на тебя бы все собаки ссали. Как ты вчера сюда добрался? Доехал от станции на такси? На ногах ты стоял с трудом.

Суга беспомощно мотает головой:

– Я не помню.

Яичница удалась.

– А почему ты решил меня навестить?

Суга пожимает плечами:

– Миякэ, вчера, под мухой… надеюсь, я не наболтал каких-нибудь глупостей? Я как напьюсь, так несу всякую хрень. Если я чего-нибудь наговорил, в этом, ну, знаешь, не было ни слова правды. Сплошное вранье. Все, что я сказал. Или мог сказать.

– Логично.

– Но ведь я не говорил ничего, ну, из ряда вон, правда?

– Нет, Суга, ничего.

Суга уверенно кивает:

– Так я и думал. Ну, я и спиртное… ха!

Входит Кошка и тут же признает в Суге легковерного лоха.

– Привет, красавица! – Суга гладит Кошку, а Кошка тем временем изучает, чем бы поживиться. – И зачем тебе общество этого сомнительного типа?

– Твоя благодарность безгранична.

– Почему ты ушел из Уэно всего через две недели после пожизненного приговора?

– По семейным обстоятельствам. А у тебя, э-э, сегодня семинары?

Суга пожимает плечами:

– Какой у нас сегодня день?

– Четверг.

– Я не знаю, чем сегодня займусь.

– А как же поиски Священного грааля?

– Да ну, ерунда. – Суга снимает очки, трет переносицу и почему-то сразу становится похож на шестидесятилетнего старика. – Совершенно бесполезная трата времени. Я забросил хакерство.

– Я не ослышался?

– Две недели назад я проник в Пентагон. И угадай, что я нашел?

– Священного грааля там не было?

Суга пятерней ерошит волосы:

– Девять миллиардов Священных граалей. Я заглянул в один. И обнаружил еще девять миллиардов Священных граалей. А в каждом из них?

– Девять миллиардов священных граалей?

Мне пора собираться на работу.

Суга вздыхает:

– Оказалось, что это розыгрыш какого-то нерда из госструктур. А время, потраченное на то, чтоб взломать проклятую пустышку – между прочим, на это ушли не часы, а месяцы, – можно было с тем же успехом провести, ковыряя пальцем в жопе. Так что компьютеры я больше видеть не могу.

– Так чем же ты занимаешься в университете?

– Я не занимаюсь. Я гуляю. Сплю.

– А может, поискать другой сайт для взлома?

Снимаю с карниза чистую футболку. Она сухая, но мятая – приходится включить утюг.

– Для хакеров, – вздыхает Суга, – ну, для лучших из них, поиски Священного грааля – это высший смысл хакерства, вот. Нехакерам этого не понять. Представь, что ты вдруг узнал, что твой отец – совсем не тот, кем ты его воображал. Ох, даже не хочется постить эту новость. Мне все равно не поверят. Подумают, что я переметнулся к противнику.