Элисон Лури - Иностранные связи
Смизерс раскладывает свой гербарий, не спеша поливает мертвые цветы банальностями, липкими, как патока, и наконец усаживается на место, крайне довольный собой. С началом обсуждения поднимаются серьезные слушатели и на разные голоса, под видом вопросов к участникам произносят глубокомысленные речи, чтобы показать, какие они умные. Винни зевает, прикрыв рот ладонью, украдкой достает свежий нью-йоркский обзор новых книг, который купила в магазине Диллона по пути на конференцию. Улыбается, взглянув на одну из карикатур, и вдруг… о ужас! На титульном листе красуется реклама сборника очерков «С точки зрения меньшинства», автор — Л. Д. Циммерн, о котором Винни не вспоминала вот уже несколько недель.
Увидев фотографию Циммерна, Винни глазам своим не верит: он совсем не похож на нарисованный ею образ, на жертву Великой чумы и белых медведей. Он старше, чем Винни его представляла, тощий, угловатый, а не толстый и вовсе не лысый — напротив, лохматый и с коротенькой острой темной бородкой. Губы его скривились в насмешливой, почти презрительной или обиженной полуулыбке.
Впрочем, так ли уж важна внешность Циммерна? Главное то, что у него скоро выйдет (или уже вышла) книга, в которой, скорее всего, будет и чудовищная статья из «Атлантик». Его мерзкие книжки, и в твердом переплете и в мягком, лежат в эту самую минуту в книжных магазинах по всей Америке и ждут покупателей. На эту книгу напишут (или уже написали) множество рецензий, ее купят (или уже купили) все крупные библиотеки страны, публичные и университетские. Ее занесут в каталоги, поставят на полки, станут выдавать читателям. Проползет она и в библиотеку Элледж в Коринфе. Чуть позже наверняка появится британское издание, а возможно (особенно если Циммерн — один из этих кошмарных постструктуралистов), и французское, и немецкое… Таких ужасов можно напридумывать сколько угодно.
Под сердцем у Винни жгучая боль, а кто постарался? Л. Д. Циммерн, кто же еще. Чтобы унять ее, Винни представляет маленького Циммерна среди других детей в этом зале: никто с ним не дружит, все его обижают. Но яркой картинки не получается. Силой воображения можно перенести Циммерна в Лондонский университет, но нельзя сделать его снова юным. Навсегда застывший в угрюмой зрелости, он стоит в одиночестве у пустого стола докладчиков и смотрит свысока на толпу расшалившихся детей, особенно на Винни.
Можно изобрести для Циммерна еще одну подходящую мучительную смерть, только зачем? Придумывать такие ужасы вредно для здоровья, да и ни к чему. Отомстить за себя все равно не получится; высказаться негде — разве что в журналах вроде «Детской литературы», которые Циммерн и его коллеги никогда не возьмут в руки. Даже друзьям теперь не пожаловаться — прошло столько времени с выхода статьи, что они сочтут Винни не в меру обидчивой.
Да и не любит Винни жаловаться, полагая, что о своих бедах рассказывать опасно. Жалобы создают вокруг нас некое силовое поле, которое отталкивает удачу и притягивает несчастья. Если продолжать сетовать на жестокую судьбу, то все ее удары, все камни, стрелы, гвозди, иглы, которые только и ждут своего часа, обрушатся на тебя. Друзья отвернутся, в страхе заразиться твоим несчастьем. Хотя Винни точно не останется одна. Как и у большинства людей, среди ее знакомых есть и такие, кого притягивают чужие беды. Они слетятся к несчастной Винни, будут липнуть к ней и пичкать ее высокомерной жалостью, как железными опилками.
Единственный, кому не страшно поплакаться в жилетку, — это Чак Мампсон. На него никакое силовое поле не действует, и ни одна книга не изменит его отношения к Винни — оно не зависит ни от ее профессиональных успехов, ни от чужого мнения. Для него Л. Д. Циммерн — всего лишь ничтожный придира, на которого ни один человек в здравом уме не станет обращать внимания. «Кому какое дело, что пишет в журнале какой-то зануда?» — сказал он однажды. Чак очень мало знает об ученом мире. С одной стороны, его наивность Винни умиляет и успокаивает, с другой — пугает, впрочем, как и многие другие его черты. Именно эта двойственность мешает ей назначить день отъезда в Уилтшир.
У Чака оказался необычайно гибкий ум, о чем раньше Винни не подозревала. Сейчас, к примеру, он не просто смирился с мыслью, что Отшельник из Саут-Ли был всего лишь неграмотным крестьянином, но и стал гордиться своим предком, будто ученым графом. Когда Винни указала ему на это, Чак великодушно приписал перемену ей. «С твоей любовью, — сказал он, — мне все по душе». Винни открыла рот, чтобы возразить, и тут же осеклась. «Не знаю, люблю ли я тебя», — хотела она ответить. Но промолчала — ведь под «любовью» Чак, возможно, подразумевал «заниматься любовью».
С этим еще можно согласиться. То блаженство, которое дарит ей Чак, и в самом деле преображает весь мир — кажется, что все образы и краски сливаются в единое, гармоничное целое. Когда Чака нет рядом, гармония распадается. Короткими теплыми июньскими ночами, когда тьма накрывает город лишь ненадолго и в половине четвертого утра уже полыхает заря, Винни, лежа в одинокой постели, под тонкой цветастой простыней, тоскует по Чаку, томится желанием. Но наступает утро, и очередной звонок телефона, чья радостная трель звучит выше, взволнованнее, чем в Америке, вновь отвлекает Винни от мыслей о Чаке. Июнь в Лондоне — время светской жизни, и в календаре у Винни — вечеринка за вечеринкой, одна другой интереснее. Некогда съездить в Уилтшир.
К тому же если поехать, то придется жить с Чаком, а Винни вот уже много лет не жила ни с кем под одной крышей, тем более с мужчиной. Отчасти потому, что не хотела. За долгие годы с тех пор, как Винни разошлась с мужем, она при желании нашла бы с кем поселиться — если не с любовником, то с хорошей подругой.
«И не страшно тебе жить одной? И не одиноко?» — спрашивают у Винни друзья, точнее, знакомые, потому что всякий друг, который осмелится задать такой вопрос, тут же переходит в разряд знакомых, хотя бы на время. «Нет, что вы», — неизменно отвечает Винни, скрывая досаду. Как можно спрашивать такие глупости? Конечно, страшно; разумеется, одиноко, но приходится мириться, потому что жить с кем-то еще хуже.
Порой, несмотря на уверения Винни, ее знакомые не унимаются. Опасно, мол, немолодой слабой женщине жить одной, надо бы завести большую злую собаку. Винни всегда отнекивается: она не любит собак и не хочет быть похожей на одинокую старую деву с моськой. Единственным ее спутником был и остается Фидо. Винни кажется иногда, что она обращается с Фидо точно так же, как обычная старая дева со своими домашними любимцами. В самом деле, если не считать последних двух месяцев, он всюду следовал за ней, а Винни его то баловала, то бранила.
