Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах
— Откуда она? — удивился фельдшер. — Это же, простите меня, настоящий узник Бухенвальда или Освенцима! У нее полное физическое истощение. У вас есть немного красного вина?
Елена открыла дверцу буфета и, налив в чашку кагора, подала фельдшеру. Тот подержал ее немного над горящей газовой горелкой, давая слегка нагреться, а потом поднес к губам лежавшей женщины.
— Ну-ка, голубка, открой свой ротик… Теплый кагор — это проверенный способ вернуть организму силы. Давай, давай, давай… За папу, за маму, за Родину, за… Вот так, вот так…
И глоток за глотком заставил все выпить. Женщине действительно стало лучше: она открыла глаза, на щеках появился легкий румянец. Она вздохнула и прошептала:
— Спаси вас Господь… Только нам надо…
— Я лучше знаю, что вам надо сейчас в вашем положении, — остановил ее фельдшер. — Вам нужен полный покой, тепло, нормальная пища, а уж потом решайте сами.
— В самом деле, — отец Игорь обратился к стоявшим рядом ее спутницам, — места хватит, чтобы разместить всех, а утром, подкрепившись и отдохнув, сможете идти дальше. Послушайте меня и фельдшера, коль пришли сюда.
Переглянувшись, те молча кивнули головой в знак согласия.
Они просидели до поздней ночи, когда, отдохнув, помывшись и приведя себя в порядок, одна из них, та, что упала в голодный обморок, стала неспешно рассказывать о себе.
— Меня зовут… — начала она.
— …Ольга, — улыбнулся отец Игорь. — Мы немного знакомы. Вернее, я с вами.
Она удивленно взглянула на него, а отец Игорь показал ей газету с интервью и фотографией.
— Тогда мне будет легче обо всем рассказывать, раз вы догадались, откуда я и мои сестры. Простите, но я не знаю их имен. Да и свое почти забыла… Там у нас нет имен. Как у Ангелов. Только «братья и сестры».
— А как же зовут вашего «архангела»? Не знаю, кем он доводится вам: наставником, пастором, учителем, гуру?
При упоминании об этом таинственном человеке все трое в страхе поднялись, готовясь немедленно уйти, но отец Игорь удержал их.
— Не надо, прошу вас.,. — прошептала Ольга. — Это наш старец. А имя его открыто лишь тем, кто достиг высокого уровня духовной жизни. Господь тоже открывал Свое имя не всем. И не сразу, а лишь испытав человека.
— Но ведь ваш старец — не Господь, — возразил отец Игорь.
— Прошу вас, не надо. Я сама постараюсь рассказать о нашей жизни так, как поняла ее. И как… разочаровалась в ней.
Отпив теплого сладкого чая, настоянного на травах, Ольга понемногу начала свой рассказ.
— Наверное, вы сильно удивитесь, но впервые я услышала об этих людях в нашем храме. Открыто. И чем больше о них узнавала, тем сильнее меня тянуло туда: хотелось пообщаться, помолиться с ними, подышать их духом…
— Этому-то как раз я и не удивлюсь, — усмехнулся отец Игорь, вспомнив, с каким восторгом рассказывала о новых поселенцах-хуторянах Полина и с каким интересом слушали ее другие.
— Да, но дело в том, что батюшка, к которому мы ездили, были у него в послушании, считали своим духовным отцом, совершенно не ограждал, не осуждал нашего общения с теми людьми. Он сам вел строгий образ жизни, ему были открыты многие тайны духовной брани, даже загробной жизни, пока он… пока с ним…
— Как же звали вашего наставника? — насторожился отец Игорь. — Случаем, не отец Василий из соседнего района?
Ольга молча кивнула головой и продолжила:
— Многие прихожане нашего городского храма стали ездить к нему в деревню, когда узнали, что там появился необыкновенный батюшка, хоть и простой, и не слишком грамотный и образованный. В городе таких не было. О нем говорили, как о большом молитвеннике, даже аскете, пока он… Ну, вы знаете эту историю…
— Знаю, — вздохнул отец Игорь. — Одно только не знаю и не могу понять: чем вам не нравился тот священник, к которому вы ходили в городе? Чем вам не угодил? Безобразничал, гулял, деньги с вас брал? Почему вы пошли со своего прихода?
— Нет, что вы… Отец Михаил у нас давно служит, его все знают как человека очень порядочного и скромного. К нему лично мы ничего не имели, но только у него, как бы вам сказать…
— Скучно было? — улыбнулся отец Игорь.
— Да, все однообразно, монотонно: служба за службой, проповедь за проповедью… Обыденно: с чем пришли в храм — с тем и ушли. Каждый сам по себе, сам в себе: свечку зажег, перекрестился, постоял — и по своим домам. Ни ты никому не нужен, ни тебе никто. Каждый сам по себе и каждый сам за себя. Простите, что говорю вам об этом, но я работала детским воспитателем в интернате, поэтому знаю, как важно общение между людьми, доверие между ними, не говоря уже о тепле человеческих отношений и таких высоких чувствах, как любовь. Какая там любовь? Никому не было интереса, если у кого-то из наших прихожан случалась беда: один тяжело заболел, лег в больницу, другой потерял кого-то из родных и близких, третий нуждался просто в помощи, утешении, сочувствии. Мы даже не знали об этом: знали лишь те, кто сбивался в кучки, шушукался между собой, собирался после службы дома, давал друг другу что-то почитать, послушать, посмотреть. Я сама в тот период находилась в сложной ситуации, нуждалась и в добром слове, и в поддержке: у меня не сложились отношения в семье, она на глазах разваливалась, возникли проблемы на работе.
Батюшка тоже не настаивал на том, чтобы приходская жизнь была оживленной, интересной, насыщенной не только службами, но и простым человеческим общением. Отцу Михаилу, видно, хватало своих домашних забот. А нам хотелось жить той жизнью, о которой читали: как жили первые христиане, подвижники, исповедники, зажигавшие своей верой, любовью окружавших их язычников. Нам внушали, что мы большая христианская семья, где все должны заботиться друг о друге, на деле же все было совершенно по-другому: сплошной эгоизм, черствость, равнодушие, высокомерие, чванство, самоуверенность в том, что мы и есть «самые-самые», Богом избранные, почти святые — ну точь-в-точь, как у фарисеев, которых обличал Христос. Признаюсь, в какой-то мере мы даже завидовали сектантам, которые, как нам казалось, жили одной семьей, одним духом любви: вместе собирались на свои молитвенные собрания, вместе куда-то ездили отдыхать, проводили различные благотворительные мероприятия, работали с детьми, молодежью, использовали социальные сети Интернета, любую возможность для своей проповеди, давали концерты, шли к бездомным, нищим, в неблагополучные дома, рассказывали им о Христе, раздавали свои брошюрки и листовки… Некоторые из наших православных по этой причине и пошли в секты, поверили им.
Да, мы понимали, что это были сектанты, большинство из нас туда не тянуло, но жили они по-другому, не так, как мы: безразлично друг к другу, скучно, обыденно, словно отбывая повинность перед Богом, в Которого верили. Да и верили так же слабо, вяло, больше по инерции, традиции: дескать, Ты, Господи, где-то там далеко, а я здесь, со своими повседневными делами, заботами, суетой. Вот тебе, Боже, моя свечка, вот тебе поклончик, денежка в ящик — я пошла себе дальше, а Ты позаботься обо мне, грешной… Да и какое у нас было общение с Богом? «Исцели от болезни, дай здоровья», «помоги погасить кредит в банке», «помоги дочке найти богатого жениха-бизнесмена и выйти за него замуж», «дай хорошую зарплату»… Вот и все просьбы к Богу. Ничего духовного. Пришли на службу, каждый схватил свой кусочек «благодати», как мыши хватают сыр — и ходу назад. Так мы и жили, пока я не встретила отца Василия.
