Ольга Скубицкая - Нф-100: Небо в зеленой воде
Еще недавно я считала, что ответы на все вопросы скрываются в первой из наших с господином Вильсоном жизней, формулировка так и не изменилась, но изменились обстоятельства, жизней оказалось больше. Мы понимали, что сила не просто так расширяет свои возможности с каждым днем, ей уже не далеко было до того состояния, при котором погибли велды. Пока внутренняя сущность еще полностью не взяла верх над нашей человеческой оболочкой, мы противились повторению развязки, которая произошла в прошлом, но внутри присутствовала абсолютная и непоколебимая уверенность в том, что такой исход желаем, необходим и неизбежен, однако в этом мы даже друг другу боялись признаться. Оставалась только ждать и защищаться, а еще выяснить как можно больше.
Фактически я жила в гостиной, из-за белых стен и молочной мебели мне казалось, что вокруг больничная палата, а если вспомнить все, что со мной происходило за последнее время, то эта больничная палата явно находилась в крыле психиатрической клиники. Длинные ночи оборачивались леденящими кровь кошмарами, от которых я вскакивала и тут же проверяла силой через стену, все ли хорошо с моим энергетическим близнецом. Один раз даже высадила щупальцем дверь ванной, услышав, как он ойкнул, порезавшись бритвой, решила, что нас снова убивают, нервы были ни к черту. Познав весь ужас его гибели, я больше не желала такое испытывать. К тому же он так и не смог понять, а тем паче, вразумительно объяснить, что же случилось с Разным, в момент, когда мы смогли остановить в себе силу, убивающую велдов. Все, что Даниэль помнил и осознавал - это что внезапно все тело затвердело, превращаясь из живого существа в кусок холодного металла, а затем погружение прервалось, и он очнулся на полу каменного дома в нашей реальности. Тогда я не успела ему помочь, поскольку убийство велдов оказалось приоритетней сохранности второй половины силы - этот вывод всплыл на поверхность и был зачислен к разряду очевидных.
Когда осенние дни окутывал мрак, англичанина мучило то же, что и меня, иногда посреди ночи я чувствовала приближение его половины, обволакивающей меня, проверяющей, жива ли я. Он говорил, что я кричу во сне, но, просыпаясь, я уже ничего не помнила. Мы многократно разбирали по полочкам все, что уже вспомнили, делая самые невозможные выводы и предположения. Ясно было лишь одно - мы не просто помним все свои жизни, мы предназначены для выполнения функции оружия массового поражения и один раз точно уже осуществили свою кровожадную миссию. И судя по тому, как стремительно в нас растет сила сценарий гибели велдов намерен повторится с человечеством. Силу, ранее представлявшуюся волшебным даром, на деле можно было сравнить скорее со взрывчатым веществом, тротиловый эквивалент которого внушал животный ужас.
Дискутируя долгими бессонными ночами на эту тему, мы больше всего желали окунуться еще глубже в прошлое, до самого неприглядного и, возможно, ужасного дна, но это от нас не зависело, и мы, как могли, искали возможные рычаги для того чтобы попасть в глубокие воспоминания.
Была опровергнута одна из версий господина Вильсона о том, что впервые мы погружаемся в прошлое, потому что сталкиваемся с похожей ситуацией в настоящем. То, что на первый взгляд показалось закономерностью, выглядело скорее как случайность. Сила пробуждалась по своим правилам, не зависящим от настоящего, примером тому служили мои погружения: первый раз я оказалась в прошлом, так сказать, из ничего, просто зашла в свой номер и возникла на вершине скалы, второй раз Даниэль подтолкнул меня своим рисунком, третий также не выдавал схожести меж прошлым и настоящим, ну а во времена велдов я вообще провалилась, почему-то вспомнив температуру панциря Разного. Может, во всем этом и прослеживалась некая закономерность, но я точно ее не видела.
Сколько в наличии оставалось времени до полной концентрации силы, определить не получалось. Мне, исходя из опыта жизни велда казалось, что не более нескольких дней, Даниэль не соглашался, считая, что сила проснется полностью в течение месяца, может, двух, и тогда мы сотрем с лица Земли человечество так же легко, как с лаковой поверхности сдуваются пылинки. Мозг разрывали одни и те же вопросы: Зачем нам это нужно? Как это остановить? И надо ли вообще останавливать? В любом случае наша человеческая жизнь не прекращалась, и, выйдя из недолгого оцепенения, мы продолжали жить по инерции, обманываясь и надеясь, что все как прежде, ну за исключением совместного проживания. Я делала вид, что продолжаю приятно проводить отпуск, и Даниэлю приходилось сопровождать меня, поскольку мы боялись отпускать друг друга из поля зрения, а точнее из радиуса действия силы, и хотя теперь он значительно увеличился, рисковать никто из нас не желал. Его отдых перемежался делами, он отвечал на бесконечные звонки, и я даже один раз сопровождала его в поездке в Женеву. Человеческое все еще теплилось в нас, и каждый тайно верил, что все вернется на круги своя, хотя мы оба отчетливо понимали, что это полнейшая глупость.
Англичанин открылся для меня с новой стороны, он был странной смесью делового расчетливого руководителя и увлеченного художника. Когда он проводил телефонные конференции, в которых я частенько не понимала трети слов, то одновременно бездумно водил карандашом по листу, выводя узоры, глаза, лепестки цветов, подлокотники старинных деревянных кресел. Если же сопровождал меня в туристических прогулках, то обязательно захватывал альбом, и при возможности вдыхал черно-белую осеннюю природу в чистые листы бумаги. Несколько раз я замечала, как он внимательно смотрит на меня, и карандаш заштриховывает бумагу, оставляя следы моего присутствия в его жизни.
Однажды я заглянула в альбом. Многие рисунки отображали световые пятна на предметах, те самые, что мы все чаще видели. Но и без этого на плотных листах нашлось много интересного: матово-черные велды, пустынные прерии, естественно потрясающий швейцарский осенний лес, в черно-белом изображении почему-то совсем не терявший своей восхищающей прелести, а даже наоборот, приобретающий объемность, реалистичность и таинственность, тот самый дом из России восемнадцатого и, как не странно, я. На зарисовках я получалась вдохновляюще красивой, это польстило моему самолюбию, к тому же, Даниэль видел меня совсем не в том свете, в котором я привыкла думать о своей внешности. Каждое изображение олицетворяло для меня кусочки зашифрованных мыслей англичанина, неразгаданные загадки, иллюстрации души. К моему удивлению, изрядную часть альбома заполняла именно я: изгибы моих рук, испуганные кошмарами маски спящего лица. Вьющиеся ниспадающими волнами волосы кочевали от рисунка к рисунку, на одном они даже обвивали безлицее тело мужчины на манер смертельной удавки; я сразу поняла, о чем он думал, рисуя это, и боль кольнула провалившееся куда-то вниз сердце.
Звонили Алиска и бабушка, и мне с большим трудом удавалось убедить их в том, что якобы все нормально, голос у меня получался не слишком переполненный радостью, ведь я очутилась в положении наемника, которому заказали убить родных ему людей. После таких звонков я с рвением пыталась найти выход из сложившейся ситуации, но сущность внутри также не дремала, являясь полноправной частью меня, она диктовала свою трактовку происходящего, заглушая любовь к близким и муки совести. У нас была цель, она въелась в нас намертво и человеческая мораль не могла ее поколебать. Через некоторое время я отчетливо осознала, что как Отклоненная, находясь в состоянии какого-то транса, в полной власти переполняющей силы, убила членов своей стаи, так и я в скором времени уничтожу всех, к кому привязана в этой жизни. Несколько раз звонил Олег, и я на автомате разбирала текущие рабочие проблемы, понимая, что отпуск неуклонно движется к логическому завершению, и вместе с ним летит в тартарары вся налаженная суетная жизнь ставшего лишним на планете человечества.
Сегодня день хмурился, листья деревьев неустанно шуршали, самозабвенно сплетничая, разбалтывая осени всю подноготную о нас, угрюмые тучи разбавляли небо, нагнетая душевные мучения. Мы сидели в одном из маленьких скверов, вдавленных в лес, и господин Вильсон задумчиво водил карандашом по бумаге, он объяснил мне как-то, что так ему лучше думается.
- Далеко сегодня можешь протянуть силу? - спросил Даниэль.
Весь прошлый день я не желала покидать пределы отеля, поддаваясь жесточайшей депрессии, вспоминала лица всех людей, которых когда-либо видела и еще отчетливее всех, кого любила, таких было до обидного мало. Ему, видно, это надоело, а так как без второй половины силы он идти никуда не собирался, то с утра практически вытолкал меня из 'тюрьмы' комфортабельного номера. Проникнувшись сочувствием, я легко поддалась, понимая, что англичанину приходиться терпеть присутствие неприятного ему человека, да еще к тому же наблюдать его кислую мину, мне, конечно, было проще, я наслаждалась его обществом, ведь он будил во мне бурю глубоких незаглушаемых эмоций.
