Константин Лагунов - Больно берег крут
Угрюмый, неулыбчивый Фомин встретил незваных мистеров на брусчатом плотике, куда мягко присел вертолет. За спиной Фомина стоял Данила Жох, задиристо и озорно посверкивая глазами. Парня распирало от неуемной, шалой радости: наконец-то они с Наташей договорились о свадьбе и обе матери занялись долгожданными приготовлениями.
Пока следом за Гизятулловым оба мистера и переводчица балансировали по бревнышкам, кинутым от плотика к насыпному островку с вышкой, Фомин скупо, но очень толково пояснил мистеру Старку суть кустового бурения. Мистер Старк то ли прикинулся удивленным, то ли впрямь удивился и принялся выспрашивать: почему интервал между скважинами всего четыре метра, почему в «кусту» шестнадцать, а не четырнадцать или не двадцать скважин. И еще вывернул кучу подобных «зачем?» да «почему?», и, чтобы ответить на них, пришлось вступить в разговор Гизятуллову, и Бакутину, и Даниле Жоху.
С бесцеремонной инспекторской придирчивостью и пониманием дела мистер Старк осмотрел устья уже пробуренных скважин.
— Вы проигрываете тут, — сказал он. — Надо начинать получать нефть, не ожидая, пока разбурится все… дерево…
— Весь куст, — поправил Данила Жох. — Это опасно. Малейшая неосторожность, и пожар.
— У русских есть поговорка про волка, который в лесу, а мы туда ходим и не боимся.
Бакутин экипировал гостей применительно к турмаганским условиям: резиновые сапоги, брезентовая роба, — и теперь, глядя на карабкающегося по трапу мистера Старка, подумал: «Как бы он тут донкихотствовал теперь в своих лакировках и белом костюме?»
— Мы не любим, — сказал, улыбаясь, мистер Старк, — когда советские гости беседуют с нашими рабочими. Боимся красной пропаганды. Это шутка. Просто не хотим отвлекать рабочего разговорами. Русским это не нравится. Понравится ли им теперь, если я захочу немного побеседовать с вашими рабочими? Социология — мое хобби. Можно ли это, господин мастер? — обратился он к Фомину.
— Валяйте. Ночная вахта еще не уехала. Гоняют чай в столовке. Айда туда, отведаешь наших харчей, заодно и побеседуете.
— О! — обрадовался мистер Старк. — Русский кухня — отличная. И время как раз есть второй завтрак.
Гостей накормили пельменями, напоили натуральным кофе.
— Чего нам в кухонных парах томиться? Пошли в культбудку, — предложил Данила Жох.
— Что за зверь? — насмешливо спросил мистер Старк и, выслушав ответ, обрадовался: — Конечно. Культурный разговор в культурном месте — очень хорошо!
Буровиков было четверо. Немного смущенные, они уселись вдоль стены, закурили, с любопытством поглядывая на заокеанских гостей. Данила Жох подсел к Егору Бабикову, взглядом попросил у парня папироску, прикурил.
— Хочу выразить восхищение вашим мужеством, — начал беседу мистер Старк после того, как завершилась процедура знакомства. — В таких болотах. Без дорог и… совсем никакой сервис. Но темпы! Это есть настоящий фронт…
— Это работа, — вклинился Данила Жох.
— Обыкновенная, — подхватил Егор Бабиков.
— Скромность и терпимость — черта русских, — высказался по-английски мистер Стивенсон, и переводчица тут же перевела его слова.
— Терпят то, что нелюбо, что поперек. А тут и по сердцу, и по рукам, — откликнулся Данила Жох.
— О! Русская идейность хорошо знакома! — сказал опять по-английски Стивенсон, но мистер Старк опередил переводчицу.
— Вот вы, — мистер Старк вынул изо рта трубку, нацелился мундштуком на Бабикова, — вы могли бы честно сказать, что вас сюда заманило и держит?
— Нефть, — ответил Егор.
— Но… зачем она… вам? Вы не предприниматель, не бизнесмен. Разве нет других промыслов. Где ни болот, ни насекомых, ни этой сумасшедшей погоды?
— Я пойду, где ни болот, ни комарья. Он — следом. Этот — за нами. Ну и остальные туда же. Кто тогда эти края обживать станет? Города тут, промыслы строить? Нефть добывать? Или Турмаган вам в концессию?
Гизятуллов, смущенно крякнув, полез в карман за носовым платком. Бакутин едва приметно улыбнулся. Фомин отрешенно молчал, подперев ладонью налитую пульсирующей болью голову. А Данила Жох, будто и не приметив недовольства Гизятуллова, вызывающе спросил гостя:
— А что, мистер Старк, не отказались бы вы от турмаганского пирога?
— Нет, конечно, — ответил весело Старк. — Только испекли бы мы его по другому рецепту…
— Не на наших дрожжах, на своей закваске, — досказал, хохотнув, Данила Жох.
В комнатенке загустела тишина. Мистер Старк посверкивал глазами и громко пыхал трубкой, пуская ноздрями ароматный дым.
— И мы понимаем: по ступенькам легче в гору, чем прямиком, — заговорил Фомин, болезненно морщась и потирая правый висок. — Только кто же нам ступеньки-то вымостит? С изначалу, с первого шагу — только своим горбом. Тачкой да лопатой и плотины, и каналы, и первые заводы. Едва подокрепли, силенок набрались, Гитлер мину под ноги. Раздолбали его и опять за лопату… Факела эти — наша беда…
— О-о! — мистер Старк изумленно округлил и без того большие, слегка выпученные глаза и поспешил смягчить обстановку. — Я думал, вы — просто мастер, а вы есть коммунистический пропагандист…
— Какой из меня пропагандист? — не поддержал шутки Фомин. — С четырнадцати лет на буровой. Долота, трубы, глина, цемент — вот и вся моя политграмота.
— Опять же ваша метода, господин Старк, — кинулся на поддержку Данила Жох, — совсем не устраивает нас: шибко тихоходна. Ведь следуя ей, никак не меньше пятилетки надо, чтоб тут обустроиться, а мы через пятилетку станем брать ежегодно не по одному десятку миллионов тонн. Они под ногами не валяются…
— Разумеется, Канада добывает всего восемьдесят, — подтвердил мистер Старк.
— Вот так, — завершил эту дуэль Егор Бабиков. — И будь по-другому, вы бы сюда не поспешили с визитом.
— Сдаюсь! — мистер Старк поднял руки, и все засмеялись.
Социологическими исследованиями мистер Старк больше не занимался, поблагодарил рабочих и откланялся. И весь остаток дня спрашивал лишь о делах. Только перед концом пути, глядя на лижущий холодное небо гигантский кровавый язык газового факела, мистер Старк снова обмяк и сказал:
— Вы, мистер Бакутин, могли бы внести реальный вклад в подогрев советско-канадских отношений.
— …?
— Подарите мне этот факел. Я поставлю здесь газобензиновый завод. Тяжелые фракции через Ледовитый океан самолетами домой. И атмосфера станет чище, и природные богатства пойдут в дело, и положительный дипломатический шаг…
— Приезжайте к нам годика… ну… через три-четыре. Этих факелов не будет, — с запинкой и не очень твердо сказал Бакутин.
— Фантастика! — прорвался мистер Стивенсон.
— Утопия, — поддержал своего секретаря мистер Старк.
— Поживем — увидим, — сердито пробормотал Бакутин.
4— Гюрий, — пропел под ухом глубинный, нежный голос Нурии.
Бакутин проснулся и тут же вновь услыхал:
— Гюри-ий…
Доселе неслышное сердце вдруг громко и чувствительно ударило под левый сосок и забарабанило.
Бакутин бесшумно приподнялся на локте, вгляделся в негустой полумрак раннего рассвета — никого. На соседней кровати лицом в подушку спала под простыней Ася. Откуда же приплыл этот голос? И так явственно, уже проснувшись, услышал он его второй раз. Что это? Стон Нурии? Вздох? Зов или жалоба?..
В последнее время с ним стало твориться что-то непонятное. То шаги ее услышит, то голос, а то вдруг почувствует на своей голове ласковую мягкую руку. Старался не думать о ней, не вызывать в памяти дорогой образ, не тешился воспоминаниями. Стало быть, она была в нем, как осколок в сердце, который не болел, не беспокоил даже, но присутствовал, и это его постоянное присутствие делало Бакутина сторожким, чутким, все время как бы на взводе, со спущенным предохранителем, одно неосторожное резкое движение — и выстрел… Может быть, в самого себя…
«Что же все-таки с ней случилось?.. Что-то недоброе. Заболела? Сабитов отыскал следы…» Тут память воскресила искаженное ненавистью лицо Сабитова: мутные, выпученные глаза, оскаленный влажный рот, раздутые ноздри. «Под горячую руку запросто изувечит»… Дрожь прокатилась по телу Бакутина. «Как же так? Не кинулся по свежему следу. Не полюбопытствовал. Не поинтересовался. Вычеркнул. Стер из памяти. Предал. Все-таки предал! И сколько ни ищи, нет этому иного названия. Тут уж цепная реакция. Только раз ступить на эту тропу и…»
Соскользнул с постели, бесшумно прошмыгнул в коридор, присел на краешек ящика-полочки для обуви, нашел в кармане куртки сигареты и спички. Сделал глубочайшую затяжку и нарочито медленно и очень долго выпускал из легких дым…
Что же все-таки происходит? Игра в надрыв? Иль в самом деле на том, что за спиной — крест? Единственная, неповторимая Ася — в прошлом? Только в прошлом? А в настоящем?.. Привычка? Вынужденное приземление? Боль голодного сердца?.. Да, побит. Помят. Осмеян. Но перед собственной-то совестью… И перед ней нечист. Словчил, сжулил, сподличал. Еще как! Вот и расплата. За все надо платить: за добро и зло, за удачи и провалы, за радость и за печаль. Плати, не скупясь. Все равно судьба возьмет свое сполна, до последней медяшки… Постой. Постой-постой. С тех пор многое переменилось. Он не предал идеи. Попятился. Уклонился. Чтоб сметь и мочь драться. Все так и поняли. И этот Демьян Елисеевич. И рабочие. И Черкасов. И Крамор. «Теперь я знаю, как ударить. Взбесится Румарчук. Старым не свалит, новое подберет. И уж врежет с полного замаху и наотмашь, наповал. Черт с ним, лишь бы в бою, лицом к лицу… А Нурия? А Нурия… Нурия… Здесь тоже бой. С тем, что было, что есть. За то, что будет. Будущее — в ней и с ней. Только с ней… Но Тимур?..»
