Джон Фаулз - Куколка
О: Ответить совесть не велит.
В: Мне надо знать.
О: От меня не узнаешь. И муж, что ждет на улице, не скажет. Зови его.
В: Опять строптивеешь? Отвечай!
О: Про его сиятельство спрашивай что хочешь, на все отвечу. Об сем не скажу.
В: Делаю вывод: олух тебя опекает, но доступ к телу ему заказан, так?
О: Думай как угодно. Что позорнее: мое молчанье иль твой нос, что суется в чужие дела? Говори об той, кем я была, твои вопросы сродни плетям, они заслуженное наказанье за былую мерзость. Но кем я стала — не твоя забота, ничья вообще.
В: Кто тебя обрюхатил?
О: Слуга его сиятельства.
В: Не ошибаешься?
О: В тот месяц других я не имела.
В: Что? Шлюха дала одному мужику?
О: Пришли краски… регулы, а после я уехала из борделя и была только с ним.
В: Разве его сиятельство тобою не пользовались?
О: Нет.
В: Как так — нет? Зачем же они тебя наняли?
О: Для другого.
В: Но ведь в пещере сам Сатана тебя покрыл, не так ли?.. Опять молчишь? Не ты ль рассказывала Джонсу?
О: Я говорила то, во что он поверит.
В: Но правду не открыла?
О: Нет.
В: Соврала?
О: В том — да.
В: Зачем?
О: Чтоб не совался куда не надо. Чтоб самой стать истинной христианкой и покорной дочерью. Вот зачем.
В: Ты не подумала о близких его сиятельства, кто уж отчаялся увидеть сына?
О: Сочувствую их страданью и неведенью.
В: Не ты ль тому причина?
О: На все воля Божья.
В: Но простит ли Он тех, кто постыдно пренебрег христианским долгом?.. Отвечай.
О: Отвечаю: Он простит тех, кто утаил правду, коей никто не поверит.
В: Что значит — никто не поверит?
О: А то и значит. Увидим, поверишь ли ты.
В: Да уж, увидим, голубушка, и не дай тебе бог, чтоб я не поверил. Но так оно и будет, ежели не оставишь свои увертки. Говори, правда ль не знаешь, что сталось с тем, кто наградил тебя пузом?
О: Правда.
В: Клянешься?
О: Да.
В: Ну так я извещу: он мертв.
О: Что?
В: Собственноручно повесился милях в трех от места, где вы расстались.
О: Я не знала.
В: Больше нечего сказать?
О: Да простит ему Господь Иисус его грехи.
В: Избавь от твоих молений. Так говоришь, не знала?
О: Последний раз я видела его живым.
В: В Бидефорде вы с Джонсом расстались. Он не писал, не приезжал?
О: Нет.
В: Никаких вестей из прошлой жизни?
О: Лишь от Клейборн.
В: Вот как? Она присягнула, что не знает твоего местонахожденья.
О: Значит, соврала. Прислала Еркулеса Живодера, громилу, что числится ее лакеем.
В: Запишите — «Геркулеса». Когда он приезжал?
О: В конце июня.
В: И что сей силач? Пытался тебя увезти?
О: Да, но я завопила, и Джон кулаком сшиб его с ног. Брат Уордли, кто знает грамоте, отписал Клейборн — мол, я все рассказала, и она беды не оберется, ежели со мной что случится.
В: И та угомонилась?
О: Да.
В: Что ж, муженек твой дал маху с женой, но кулаками Бог его не обидел. Где он работает?
О: Шабашничает с моим дядей. Кует каминные решетки и задники, а отец, ведь он столяр, пристраивает полки. Любому сделают на совесть. Да только из-за нашей веры заказов мало.
В: Значит, бедствуете?
О: Нам хватает. По нашему закону мирские блага принадлежат всем, кто верит, и мы делимся друг с другом.
В: Вот что, голуба, теперь давай-ка подробнейшим образом об твоей роли в апрельском представленье. Когда его сиятельство впервые появились у Клейборн?
О: Где-то в начале месяца, числа не помню.
В: До той поры ты нигде и никак с ними не встречалась?
О: Нет. Его привел лорд В.
В: Ты знала, кто перед тобой?
О: Тогда — нет. Но вскоре узнала.
В: Как?
О: Клейборн об нем расспрашивала, а после поведала, кто он такой.
В: Что еще сказала?
О: Мол, надо ощипать гуська, не упусти.
В: Хорошо ль порезвилась с его сиятельством?
О: Ничего не было.
В: Как так — не было?
О: В комнате я его обняла, но он разъял мои руки, сказав, что сие без толку. Дескать, он пошел со мной, чтоб не срамиться перед лордом В., и хорошо оплатит мое молчанье.
В: Ужель не испробовали твоих знаменитых фортелей?
О: Нет.
В: Ты удивилась?
О: Подобное не редкость.
В: Вот как?
О: Да. Правда, мало кто сознавался, не сделав попытки. Но все платили за молчанье и восхваленье их удали.
В: Даже так?
О: В гостиную все сходили героями. Мы потакали, раз сие на пользу нашим кошелькам, но меж собою говорили: языком-то берет, а к делу не льнет. Думаю, так оно не только в борделе.
В: Оставь при себе ваши похабные остроты.
О: Неправда, что ль?
В: Будет! Стало быть, его сиятельство не захотели то ль не смогли. Что дальше?
О: Вел он себя учтиво, сказал, что лорд В. меня хвалил. Расспрашивал об жизни во грехе и нравится ль мое занятье.
В: Как они держались: раскованно иль смущенно?
О: Как несмышленыш. Я позвала его лечь рядом, но он отказался. Потом все-таки присел в изножье кровати и кое-что об себе рассказал. Дескать, он никогда не был с женщиной и шибко страдает, ибо немочь свою вынужден скрывать от друзей и родных, кто за отказ от выгодных партий крепко пеняет младшему сыну, не имеющему радужной будущности. Казалось, он в безграничном отчаянье и прячет лицо, стыдясь, что своим горем может поделиться только со шлюхой.
В: Что ты ответила?
О: Как могла утешала — дескать, какие его годы, мол, знавала я ущербных, кто нынче в полной силе, надо б и нам попробовать, но он ни в какую. Потом соскочил с кровати и вспылил, когда я позвала обратно, — мол, оставь меня, прилипала! — но тотчас рассыпался в извиненьях: мол, я ни при чем, то он как мраморный статуй, от поцелуев моих не растает, ну и всякое прочее. Вот ежели б, говорит, ты набралась терпенья, через пару деньков я б сделал новый заход, а то нынче в чужом месте с незнакомой дамой шибко переволновался, но зато уж вполне уверился в твоих прелестях, хоть их не отведал. Вот и все.
