Дэвид Гутерсон - Богоматерь лесов
— Кто же вы?
— Президент клуба поклонников Карла Молдена, отец. Неужели вы меня не узнаете?
Она обернулась и подмигнула. «Надо же так измениться!» — подумал отец Коллинз.
— Кэролин! — сказал он. — Вас действительно не узнать.
— Наберите двадцать фунтов, — сказала она, — и вы станете другим человеком. Очень рекомендую беглым преступникам и шпионам.
— Но вы не преступница и не шпионка.
— Рада, что вы так думаете.
— Я ошибаюсь?
— Если бы я к ним принадлежала, я могла бы считать, что толстею осмысленно и целенаправленно.
Отец Коллинз подошел поближе к панно и заложил руки за спину.
— Вы изменили прическу.
— Пришлось покраситься в этот жуткий черный цвет, — сказала Кэролин. — И постричься. После чего осталось напялить бесформенную куртку, подкрасить глаза — и я больше не я.
— Это сработало, — сказал священник. — Я бы вас не узнал.
Кэролин растерла румяна на скулах.
— Я приехала инкогнито не просто так. Не хочу иметь дело с ее чокнутыми поклонниками. Обезумевшими христианами с остекленевшими глазами. Но мне хотелось посмотреть, что будет сегодня. И я решила, что вы меня не узнаете.
— Я рад вас видеть.
— Не лгите, святой отец.
— Как-никак вы были подругой Энн.
— Едва ли, — сказала Кэролин.
— Как вы можете так говорить? Вы…
— Я убила ее, — сказала Кэролин. — Вы не забыли?
Она снова уткнулась в триптих.
— У вас найдется несколько минут? — вдруг спросила она.
Священник подумал, что Кэролин явилась очень не вовремя. У него не было ни минуты. Через два часа здесь соберется около десяти тысяч человек. У грота уже ждали представители прессы. Маршрутные автобусы то и дело подвозили к стоянке новых паломников. Следовало подготовиться к открытию церкви, он хотел еще раз просмотреть свои записи, не говоря уже о проповеди; надо было еще раз хорошенько продумать порядок церемонии, проследить за министрантами и поработать с диаконами. К тому же через пятнадцать минут подойдет отец Батлер.
— Это не может подождать до завтра? — спросил он.
— Завтра я собираюсь в Сиэтл, святой отец. Там у меня уйма дел. Пообедать. Побродить по магазинам. Сходить к массажистке. Сами понимаете, отменить все это невозможно.
— Видите ли, сейчас я страшно занят.
— Я не отниму у вас много времени, — сказала Кэролин. — К тому же без вас не начнут.
— Это верно.
Кэролин нацепила на нос очки с тонированными стеклами, которые висели у нее на шее на тонкой серебряной цепочке. Это были очки для чтения, с изящными линзами в форме полумесяца.
— Вы отлично выглядите, — сказала она священнику. — Полны сил и энергии.
— Вы смотрите на мир через розовые очки, Кэролин.
— Честное слово, не более пяти минут, — пообещала та.
Они отправились в исповедальню, где Кэролин примостилась на краешек стула и, чтобы не выходить из роли, положила ногу на ногу, достала пилку и принялась обтачивать ногти.
— Вы помните, меня ведь тогда арестовали, — сказала она. — Но я не знаю, известно ли вам, что случилось дальше. Мы ведь не поддерживали отношения.
— Я почти ничего не знаю, — сказал священник и взглянул на часы. — Я был очень занят. У меня было полно дел. С тех пор я все время занят по горло.
Даже в очках Кэролин близоруко щурилась.
— Меня освободили под подписку о невыезде, продержав в тюрьме целых три дня. Думаю, вам бы там не понравилось. При этом мне здорово испортил настроение государственный защитник. Он сказал, что меня могут осудить за непредумышленное убийство второй степени. Из-за дурацкого перцового аэрозоля. Аэрозоля, который стал орудием убийства.
— Это не было убийством.
— Нет было.
— Произошел несчастный случай.
— Католики считают иначе.
— Выходит, вас мучает чувство вины?
— На моем месте оно мучило бы кого угодно.
— Так вы пришли ко мне из-за этого?
— Я не на исповеди.
— Что ж, как я уже сказал, это не убийство. Не стоит терзаться из-за того, что существует только в вашем воображении.
Кэролин неловко поменяла позу и перестала ожесточенно терзать свои ногти.
— И все же Энн умерла, — сказала она с нажимом. — Это факт, и мое воображение тут ни при чем. Вы же не станете с этим спорить?
— Но никто не винит вас в том, что случилось. Это просто стечение обстоятельств, все это звезды, а не сами мы, и так далее[36], правда, у Шекспира все было наоборот.
— Значит, вы не верите в судьбу?
— Пожалуй, нет.
— Вы верите в звезды?
— В метафорическом смысле.
— И что для вас стоит за звездами?
— Для меня это метафора Бога.
Кэролин повертела в руках пилку.
— Если вернуться к тому, с чего вы начали, — сказала она, — то во всем следует винить Бога.
Священник пожал плечами.
— Не исключено, — сказал он. — Хотя, как мне кажется, вы выбрали не самое удачное слово. Винить.
— Но ведь смерть Энн — это плохо?
— Да, это плохо. Здесь я готов с вами согласиться, и все же ваш довод представляется весьма грубым.
— Грубым, — сказала Кэролин. — Может, и так. Грубым, но убедительным. Он не кажется вам убедительным?
— И все же, — сказал священник, — несмотря на его убедительность, многие упорно следуют путем Господним.
Кэролин помолчала, обдумывая его слова.
— Это не аргумент, — сказала она. — Высказывания «Бог существует» и «Энн умерла» не имеют логической связи.
— Ваш разум ограничен, — заметил священник.
— Просто ваши доводы несостоятельны. Вы не убедите меня, что мир становился лучше, когда невинные младенцы погибали на штыках казаков.
Она снова потеребила пилку и принялась изучать свои ногти.
— И все же, — сказала она, — я ускорила процесс.
— Почему вы не даете мне сожалеть о случившемся?
— Сожалейте на здоровье, — сказал отец Коллинз.
— Так-то лучше.
Отец Коллинз расправил складки на ризе.
— В любом случае, — сказал он, — хватит самобичевания. Так уж вышло. Стечение обстоятельств.
— Мне не дают покоя ее последние слова, — сказала Кэролин. — Она сказала, что видит мою ауру.
— Хм…
— Что бы это значило?
— Не знаю.
— Аура… — сказала Кэролин. — Сразу вспоминается Карлос Кастанеда.
— Я никогда не мог определить для себя, что такое аура.
— Может, что-то космическое? Или я ошибаюсь?
— В критическом состоянии человеку может привидеться всякое.
— И все же никто не говорил мне, что видит мою ауру.
— Мне кажется, — сказал отец Коллинз, — это что-то вроде ореола. Что-то похожее на свечение.
Кэролин снова принялась за свои ногти.
— Тогда в этом есть что-то неземное. Представляешь себе ангела, от которого исходит сияние.
— Вполне вероятно. Я полагаю.
— Неувязка в том, что я не ангел, — сказала Кэролин. — И меня смешно с ним сравнивать.
Священник украдкой взглянул на часы.
— Простите, у меня мало времени, — напомнил он. — Но мне хотелось бы знать, чем вы занимались Кэролин? Как вы провели этот год?
— Я была в Мексике. Недалеко от Сан-Лукаса. На зиму я всегда отправляюсь в Сан-Лукас. На этот раз я задержалась там почти до лета.
Отец Коллинз вспомнил объявление о работе, которое попалось ему на глаза год назад в «Национальном католическом вестнике»: «Должность приходского священника в Эквадоре, рыбацкий поселок на море». Звучит заманчиво. Весьма заманчиво. Тихая, спокойная жизнь.
— На самом деле тоска там смертная, — сказала Кэролин и почесала шею пилкой. — Всю зиму я была как на иголках. Постоянно звонила адвокату, узнавала, не выдвинуто ли против меня обвинение, и — будем считать, что сейчас я на исповеди, — выпила несколько тысяч «Маргарит».
— Не слишком полезно для здоровья.
— Еще я спала с кем попало.
Священник сделал вид, что затыкает уши.
— И частенько была под кайфом.
— Должно быть, на душе у вас пусто и тоскливо, — сказал священник.
— Но обвинений против меня так и не выдвинули, — подмигнув, сказала Кэролин. — Оказывается, исповедаться — приятная штука, — добавила она. — Я еще не рассказала вам про липосакцию, отец. В Энсенаде я нашла одного парня, который согласился заняться моими бедрами. После этого меня страшно разнесло. Наверное, жир просто перебирается с места на место. Не операция, а грабеж.
Она открыла сумочку и убрала пилку.
— Это весьма прискорбно, — сказал священник.
— Да, и еще кое-что, — сказала Кэролин. — Недавно я немного пошарила в Интернете. Решила провести небольшое исследование.
Она вытащила из сумочки упаковку от таблеток. Было видно, что фольга надорвана, а ячейки пусты.
— Я нашла это у себя в машине, — сказала она. — Под сиденьем, когда делала уборку. Наверное, это можно считать реликвией. Это от таблеток, которые принимала Энн.
