Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний
Агнес протянула пальчик, указывая на арку в дальнем конце площади, где разместился жонглер. Группа друзей попыталась протиснуться поближе, но их остановила толпа, собравшаяся перед крытым павильончиком. Зазывала обещал им показать чудеса эквилибристики и акробатики. Друзья прошли мимо игрушечного скрипача, привязанного к человеку.
– Посмотри! – сказал Клод дочери. – Кукла заставляет своего хозяина играть на скрипке!
Около пожирателя огня, от которого несло серным духом, другой зазывала разглагольствовал о совершенствах человека с обезьяньим хвостом.
– Только что с корабля! – кричал он, не уточняя, с какого именно. – Для леди и джентльменов! Произошел от расы хвостатых галерных рабов, где в скамейках даже проделывали дырки, чтобы разместить их необыкновенные органы! Страшный сон портного, мечта любой женщины! – Играя на любви публики ко всему непристойному, зазывала просунул полы фрака между ног.
Дальше друзья имели честь лицезреть человека с извращенным чувством голода. «Этот человек с жадностью набрасывается на все, что ему дают!» – гласила надпись на плакате, изображающем его предыдущие обеды. Агнес показывала, а Клод читал вслед за ее пальчиком: «Свечка, шерстяные гетры, набор салфеток, амбарный замок с резной скважиной, кадка из-под масла, два карманных ножа, молоток каменщика, конский хвост, горшок с травами, включая сам горшок». Ныне жертвой всепоглощающего голода обжоры стала книга великого Рабле.
– Переплетенная в опоек, – заметил Плюмо.
– Вот бы сюда Ливре! – сказал аббат. – Он всегда терпеть не мог жадных читателей.
– Думаю, извозчик тоже оценил бы этого парня! – отметил Клод.
Все посмеялись над другом, которого сейчас не было рядом (он застрял на паромной переправе через Треву). Они прошли мимо африканца, весьма экзотического человека, который разговаривал сам с собой, присвистывая и прищелкивая. Это веселило зевак, собравшихся вокруг. Клод сказал: «Я где-то читал, что пение скрипки больше всех остальных музыкальных инструментов похоже на человеческий голос. Подозреваю, автор книги не был на родине этого бедняги!»
Наконец группа добралась до жонглера. Выступающий демонстрировал завидное мастерство. Люди толпились возле него, и наши друзья с трудом нашли место, откуда можно было наблюдать. Жонглер подбрасывал в воздух несколько разных предметов, взятых у зрителей. Самыми запоминающимися из них были рыба и кожаный ботинок, снятый с ноги заинтересованного прохожего. Завидев в толпе Агнес, жонглер стащил с ее головы шапочку и добавил в свой круг. Толпа зааплодировала. Клод залез в кошелек и выудил из него мелкую монету. Ему нравилось в этот вечер играть роль покровителя.
Жонглер зажег три факела и крутил ими высоко в воздухе. Затем туда же последовала сковородка, зажатая меж коленей. Из кармана сюртука циркач достал яйцо, потом еще одно, и вскоре они закрутились вместе с другими предметами. Список предметов рос. Казалось, жонглеру все труднее и труднее манипулировать ими. Он сгибался в коленях, задирал голову, напрягал мышцы на шее. Пот струился по его щекам. И в тот момент, когда зрители уже собирались взорваться аплодисментами, жонглер потерял контроль. Яйца, факелы, сковородка – все рухнуло на пол. Волна вздохов прокатилась через толпу, однако уже через секунду, быстрее, чем можно произнести «фокус-покус», несколько пар рук бешено захлопали. Толпа посмотрела внимательнее. Факелы приземлились на не замеченные раньше дрова, сверху упала сковородка. Яйца разбились в ней и теперь преспокойно жарились. Зрители побросали монеты в шляпу жонглера и начали расходиться, зажав кошельки в руках, чтобы предотвратить нелегальные проявления левитации.
Тут журналист заметил палатку, в которую обязательно хотел заглянуть. В ней помещалась копировальная машина, принадлежавшая специалисту по силуэтам. После короткого и нежного спора с Агнес Маргарита приподняла тяжелый занавес, чтобы утолить любопытство двухлетней воспитанницы. Они устраивались в темной комнате, пока Клод расспрашивал человека, следящего за процессом проявления силуэтов. Мужчина объяснил, что отражательное зеркало разбилось, а потому изображение получится перевернутым. «Законы оптики, знаете ли», – серьезно произнес он. Копировалыцик отрегулировал фокус и поймал отражение на пластинке решетчатого стекла. Затем закрепил четырьмя кнопками листок промасленной бумаги. Крышку с объектива сняли, и показался свет. На стекле проявились кормилица и Агнес. Мужчина велел им устроиться поудобнее, а потом начал обводить контуры. Он пользовался черным графитовым карандашом, который, по его мнению, обладал лучшими качествами по сравнению с мелом.
Только Клод его не слышал. Он был очарован сценой, проявившейся внутри сетчатой рамки. Он смотрел, как Маргарита весело качает его дочь, затем ласково целует ее в щечку. Это был нежный поцелуй, и его нежность тронула сердце молодого отца. Клод видел лишенное матери дитя и бездетную мать. Сцена напомнила ему икону, Мадонну с младенцем, хотя и (виной тому законы оптики) Мадонну с младенцем вниз головой. Он задумался: «Каково это, когда тебя целует Маргарита?»
Долго думать ему не пришлось. В ту ночь, после того как подвесная кровать была опущена, кормилица сама пришла к Клоду.
Часть IX
Пуговица
54
Именно Маргарита сделала первый шаг. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Клода по пути домой, но знала его достаточно хорошо, чтобы понять – юноша не станет действовать сообразно своим желаниям. Не сказав ни слова, она осталась на чердаке после того, как Агнес уснула. Затем Маргарита разделась.
Раздевание началось со снятия взятого напрокат платья. Она вытянула руки, и этот жест напомнил Клоду о расписанном ситцевом переднике Катрин. Затем Маргарита стянула с плеч муслиновый шарф. Она повесила его на цепь, при помощи которой кровать крепилась к стене. Руки кормилицы замерли на мгновение на первом крючке платья перед тем, как расстегнуть остальные. Она развязала шнурок, стягивающий обременительные кринолины. Они упали на пол. Затем она сняла расшитый корсаж, белье и другие кружева. Упала нижняя юбка. На Маргарите все еще оставался корсет. Конструкция из китового уса, кишок и кожи, изменившая формы тела кормилицы, восхищала Клода. Потребовалось всего несколько мгновений, прежде чем женщина полностью освободилась от оков взятого напрокат одеяния.
Клод взглянул на отметины, пересекающие нежный стан Маргариты.
– Больно, наверное?
– Да, – ответила Маргарита. Она положила руку Клода, одетую в перчатку, на одну из отметин. Он провел пальцем по следам вокруг ее талии, вдоль спины и вверх по груди, где объемы значительно увеличивались. Неожиданно юноша заметил, что до сих пор одет в праздничный костюм: перчатки, туфли с пряжками, брюки и выглаженная рубашка все еще были на нем.
Маргарита принялась за Клода, помогая ему раздеться при помощи рта. Она задержалась на пуговицах. С тех пор как Клод носил бархатный сюртук, пуговицы стали для него буквально проклятием. Но теперь они придали действу некую утонченность и очарование. Маргарита закончила, оставив всего одну пуговицу – на брюках. Ее она откусила зубами, повертела на языке и положила рядом с манекеном.
– Как та женщина в твоей сказке, – сказала она.
– В моей сказке? – Клод не помнил историю, которую выкрикивал из окошка соседям, обновляя свое жилище.
– Да, пуговица, откушенная проституткой в момент неконтролируемой страсти.
Клод залился краской. Маргарита нежно улыбнулась над запоздалым приступом скромности и обняла его.
Работая эмалировщиком в поместье, Клод увидел примерно пятьсот животов и в два раза больше грудей. Он корпел над гениталиями доярок, собак и королев, ставил мушки на лица шлюх и морды лошадей, Работая в магазине продавца книг, он запоминал истории о плутоватых похождениях Питера Шалуна, дона Педераста и других неугомонных персонажей, населявших Коллекцию за Занавеской Люсьена Ливре. Но искусственная жизнь с картинок и даже любовная связь с мадам Хугон были ничем по сравнению с чувствами, которые он испытывал сейчас. В течение всей ночи Клод стирал из памяти эти ужасные веяния эротической моды, которыми никогда не страдала Маргарита. Она отвечала нежными движениями своего точеного тела, бесконечно возбуждая возлюбленного. Из их окна доносились головокружительные возгласы экстаза, не идущие ни в какое сравнение с надоедливыми завываниями семейки портных этажом ниже. Соседи в ту ночь слышали такие звуки, какие даже Клод не смог бы записать в свой свиток. Агнес крепко спала в новом бочонке – прежний постигла та же участь, что и предыдущий, – и только манекен, устроившийся в нише под полом, был свидетелем движений любовников в кровати, на полу и на рабочем столе. Парочка останавливалась лишь на несколько минут, чтобы набраться сил и вернуться к совместным проявлениям страсти.
