Кристофер Мур - Агнец
— Твои ученики не моют руки перед едой! — изрек один фарисей — жирный, со шрамом через глаз.
Варф, понял я.
— Человека оскверняет не то, что входит в него, — ответил Джошуа, — а то, что из него выходит.
Он отломил мацу и обмакнул кусочек в оливковое масло.
— Он имеет в виду вранье, — сказал я.
— Я понял, — ответил старый фарисей.
— Не ври, ты подумал какую-то гадость. Фарисеи переглянулись, типа: «теперь твоя очередь — нет, твоя».
Джошуа медленно прожевал хлеб и сказал:
— Зачем мыть урну снаружи, если гниль внутри? — Ага. Как, например, у вас, гнилые лицемеры, — встрял я с энтузиазмом, по всей видимости — непрошено.
— Сам справлюсь! — оборвал меня Джош.
— Извини. Хорошее вино. «Манишевиц»?
Мои вопли, похоже, растрясли их немощь, потому что старый фарисей промолвил:
— Ты в сговоре с бесами, Джошуа из Назарета. Люди видели, как вот этот левит заставил кровоточить нос фарисея, а нож — сломаться по своей воле. Но никто не заметил, чтобы этот левит двинулся с места.
Джошуа посмотрел на меня, на них, опять на меня.
— Ты мне что-то забыл рассказать?
— Он был гимор, поэтому я его треснул. — («Гимор» — это библейский термин, означает «геморрой».) Я услышал, как за стенкой хихикнула Мэгги.
Джошуа снова повернулся к этим уродам:
— Левит по прозванью Шмяк изучал на Востоке искусство солдата. Он умеет двигаться очень быстро, однако он — не бес.
Я встал:
— Нас приглашали на ужин, а не на судилище.
— Это не судилище, — спокойно ответил Иаакан. — Мы слыхали о чудесах Джошуа и слыхали, что он нарушает Закон. Мы просто хотели спросить, чьей властью он все это делает. А у нас — ужин, иначе что вам тут делать?
Этого я и сам не понимал, но Джошуа ответил за нас обоих: толкнул меня на место и принялся опровергать обвинения по пунктам — еще два часа. Он измышлял притчи и бил фарисеев их же благочестием. Пока Джошуа доносил до них Слово Божье, я показывал застольные фокусы с хлебом и овощами — специально, чтоб эти ханжи попутали. В проеме вновь показалась Мэгги и замахала мне: она как-то очень яростно тыкала в парадную дверь и делала вид, будто колотит себя по голове что было сил. Видимо, последствия для меня, если я не пойму ее и на этот раз.
— Кхе-кхе, схожу-ка я проверю наших верблюдов, если вы меня извините.
И я вышел за дверь. Едва я закрыл за собой створку, на меня обрушилось извержение девчоночьей слюны от неистового женского шепота:
— Сукинтупойтысынкакогохуятыдумаешьяпытала-сьтебевсеэтовремясказать? — И она двинула меня кулаком по руке. Больно.
— А поцелуй? — прошептал я.
— Где мы с тобой сможем потом увидеться?
— Не получится. На, это тебе. — Я отдал ей маленький кожаный кисет. — Внутри пергамент, там написано, что делать.
— Я хочу вас обоих увидеть.
— Увидишь. Сделай так, как там написано. Мне нужно обратно.
— Сволочь. — Еще один удар по руке. Опять больно. Я себя не помнил, а потому вступил в дом, еще потирая избитое плечо.
— Левит, ты где-то ушибся?
— Нет, Иаакан, просто иногда я умудряюсь потянуть мышцу, даже стряхивая капли с этого монстра.
Фарисеям такое сильно не понравилось. Я понял: они сидят и ждут, когда я потребую воды, чтобы пройти весь ритуал омовения рук снова, а потом уже сяду за стол. А я стоял, думал об этом, потирал плечо и ждал. Ну сколько, в самом деле, можно читать коротенькую записку? Не целую же вечность — под их взглядами мне так показалось, хотя едва прошла пара минут. И тут он раздался. Вопль. Мэгги заголосила в соседней комнате — долго, пронзительно и громко, виртуозный вопль ужаса, паники и безумия.
Я нагнулся и прошептал Джошу на ухо:
— Делай, как я. Нет, ничего не делай. Совсем ничего. — Но…
Вопль не прекращался, а у фарисеев сделался такой вид, будто им на колени насыпали горячих угольев. Что-что, а ноту Мэгги держала хоть куда. Иаакан не успел вскочить с места, чтобы выяснить причину суматохи: моя девочка явилась лично — с той же непрерывной песней, заметим. Изо рта у нее струились потоки симпатичной зеленой пены, все платье разодрано и висело клочьями на исполосованном ногтями теле, а из уголков глаз сочилась кровь. Она вопила прямо в рожу Иаакану и дико вращала глазами, а потом вспрыгнула на стол и зарычала, пинками сшибая посуду на пол. Через комнату с истерическим криком «Бесы вселились, бесы!» пронеслась служанка и опрометью выскочила в парадную дверь. Мэгги хрипло завизжала снова и побежала по столу, мочась на ходу. (Милый штришок, сам бы я ни за что не додумался.)
— Бесы! Она одержима бесами. Их много, — закричал я.
— Семь, — между рыками уточнила Мэгги.
— Похоже, что семь, — сказал я. — Правда, Джош?
Я схватил его за шиворот и как бы заставил кивнуть. На него все равно никто не смотрел, поскольку Мэгги теперь извергала впечатляющие фонтаны зеленой пены как изо рта, так и между бедер. (И снова — милый штрих, который не пришел бы мне в голову.) У нее начался припадок ритмичных конвульсий, пробиваемый контрапунктом лая и непристойностей.
— Ну что ж, Иаакан, — вежливо сказал я, — спасибо тебе за ужин. Все было очень мило, но нам уже пора.
Я за шиворот поднял Джошуа на ноги. Мессия был несколько сбит с толку. Не в ужасе, как наш хозяин, но с толку сбит.
— Постой, — выговорил Иаакан.
— Гнойный песий пенис! — прорычала Мэгги, ни к кому в особенности не обращаясь, но все поняли, о ком она.
— О, так и быть, мы попытаемся ей помочь, — сказал я. — Джошуа, держи одну руку. — Я вытолкнул его вперед, и Мэгги уцепилась за его запястье. Я обогнул стол и схватил ее за другую руку. — Надо вывести ее из этого дома скверны.
Ногтями Мэгги впилась мне в руку, когда я поднял ее со стола, но и Джоша не отпустила, изо всех сил делая вид, что бьется в судорогах и пытается вырваться. Я проволок их обоих за собой во двор.
— Джош, побольше души, — прошептала Мэгги. Иаакан и фарисеи сгрудились в дверях.
— Мы должны увести ее подальше от жилья, чтобы изгнать бесов наверняка, — прокричал им я и вытащил эту парочку на улицу. А снаружи пинком захлопнул за собой калитку.
Мэгги успокоилась и встала на ноги. Вся грудь у нее была в зеленой пене.
— Рано расслабилась, Мэгги. Давай чуть подальше отойдем.
— Свиножуйный козоёб!
— То, что надо!
— Привет, Мэгги. — Джошуа наконец по-настоящему взялся за ее руку и потащил.
— Мне кажется, для экспромта получилось очень хорошо, — сказал я. — Сами знаете, из фарисеев — лучшие свидетели.
— Пошли к моему брату, — прошептала Мэгги. — А оттуда сообщим, что я неизлечима… Крысонасильник!
— Все нормально, Мэгги, мы уже за пределами слышимости.
— Я знаю. Я с тобой разговариваю. Ты почему вытащил меня оттуда только сейчас?
— Ты прекрасно смотришься в зеленом, я тебе когда-нибудь говорил?
— Я вынужден думать, что это было неэтично, — сказал Джошуа.
— Джош, фальсификация одержимости бесами — это как горчичное зерно.
— В чем же, интересно, она — как?
— Не понял, да? Она совсем не похожа на горчичное зерно, правда? Теперь ты зато видишь, каково всем нам, когда ты что ни попадя сравниваешь с горчичными зернами.
У дома Симона-прокаженного первым к двери подошел Джошуа — чтобы зрелищное появление Мэгги не перепугало ее брата и сестру до полного унавоживания. Открыла Марфа.
— Шалом, Марфа. Я Джошуа бар Иосиф из Назарета. Помнишь, мы встречались на свадьбе в Кане? Я привел тебе сестру твою, Мэгги.
— Дай подумать. — Марфа постукала ногтем по подбородку, ища подсказок своей памяти в вечернем небе. — Ты еще превратил воду в вино? Сын Божий или что-то в этом роде?
— Совершенно не обязательно так со мной разговаривать, — обиделся Джош.
Я высунулся из-за его плеча:
— Я дал твоей сестре порошок, от которого она вся как бы пошла пеной — такой зеленой и красной. На нее сейчас смотреть не очень приятно.
— Я уверена, что ей это к лицу, — раздраженно вздохнула Марфа. — Заходите.
И она ввела нас в дом. Я остался у дверей, Джошуа сел к столу, а Марфа уволокла сестру в задние комнаты приводить в порядок. По деревенским меркам дом был довольно велик, хоть и не настолько, как у Иаака-на. Все равно для сына кузнеца Симон неплохо в жизни преуспел. Самого его видно нигде не было.
— Зайди, сядь к столу, — сказал Джошуа.
— Не-а, мне и тут неплохо.
— В чем дело?
— Ты знаешь, чей это дом?
— Конечно. Симона, брата Мэгги. Я понизил голос:
— Си-ля-мо-ля-на-ля про-ля-ка-ля-жен-ля-но-ля-го-ля.
— Садись-садись. Я тебя храню.
— Нетушки. Мне и тут хорошо.
И тут вышел Симон — с кувшином вина и подносом с чашками в руках, обвязанных тряпьем. Вся голова его была замотана белым полотном — виднелись одни глаза, ясные и синие, как у Мэгги.
— Милости прошу, Джошуа и ты, Левин. Давно не виделись.
С Симоном мы знались мальчишками, когда оши-вались в их кузне, но он был постарше, уже тогда изучал отцовское ремесло. В общем, был слишком серьезен, чтобы водиться с мелюзгой. Я помнил его высоким и сильным, но теперь проказа скрючила его, как старую каргу.
