Хелен Саймонсон - Последний бой майора Петтигрю
— Я хочу знать, — начал он, после чего словно подавился. — Я должен знать. Абдул Вахид спрыгнул?
— Учитывая, что он выстрелил в моего отца, я бы не огорчился, — сказал Роджер. — Но, судя по всему, он бросился к тебе, когда ты упал, и успел тебя схватить. Это было опасно — ветер, скользкая земля. Какой-то парень, Брайан, бросился сверху на Абдула, а потом пришел кто-то еще с веревкой, и вместе они вытащили тебя и нашли носилки.
— Так он жив?
— Жив, но, боюсь, у меня для тебя плохие новости, — сказал Роджер. — Я хотел сказать позже, но…
— Амина умерла? — спросил майор. — Это его невеста.
— А, которую проткнули? Нет, с ней все в порядке. Они все сейчас у нее, в женском отделении.
— Все — это кто?
— Миссис Али, Абдул Вахид и этот малец, Джордж, который постоянно стреляет у меня монетки для автомата, — пояснил Роджер. — Потом там еще чья-то тетя — Норин, по-моему — и родители Абдула. Там собралась половина Пакистана.
— Жасмина там? — переспросил майор.
— Когда ей удается от тебя оторваться, — сказал Роджер. — Когда я сюда приехал вчера ночью, ее пытались от тебя увести, и с тех пор я никак не могу от нее избавиться.
— Я собираюсь попросить ее выйти за меня замуж, — отрывисто сказал майор. — Что бы ты об этом ни думал.
— Тебе нельзя волноваться. Яичко еще на вытяжке.
— Что-что на вытяжке? — спросил чей-то голос, и майор покраснел, увидев, как к нему подходит улыбающаяся Жасмина в нежно-желтой тунике и шароварах. Волосы ее были влажными, и от нее пахло карболовым мылом и лимоном.
— Вы наконец съездили домой и приняли душ? — спросил Роджер.
— Старшая медсестра сказала, что я пугаю посетителей своей залитой кровью одеждой. Она пустила меня в душевую для врачей.
Она подошла к кровати майора, и он почувствовал себя таким же слабым, как в день смерти Берти, когда она помогала ему удержаться на ногах.
— Он не спрыгнул, — удалось ему проговорить, сжимая ее теплую руку.
— Не спрыгнул, — подтвердила она, поцеловала его в щеку, а потом в губы. — И он обязан тебе своей жизнью, и мы никогда не сможем тебя достойно отблагодарить.
— Если он хочет меня отблагодарить, пусть женится поскорее, — сказал майор. — Что нужно этому мальчику, так это женщина, которая будет за ним следить.
— Амина еще слаба, но мы надеемся, что они поженятся прямо здесь, в больнице, — сказала Жасмина. — Мой брат и золовка поклялись, что останутся здесь, пока они не устроятся.
— Звучит прекрасно, — сказал майор и повернулся к Роджеру, который возился со своим мобильным. — Но ты сказал, что есть какие-то плохие новости?
— Это так, Эрнест, — сказала Жасмина. — Приготовься.
Она взглянула на Роджера, и тот кивнул, словно они уже успели обсудить, как сообщить больному что-то ужасное. Майор задержал дыхание, готовясь к удару.
— Ружье, пап, — сказал Роджер наконец. — Боюсь, что, пока тебя спасали, оно отлетело в сторону или что-то в этом роде и упало с обрыва. Абдул Вахид сказал, что видел, как оно разбилось о камни.
Он умолк и опустил голову.
— Его не нашли.
Майор закрыл глаза и увидел всю сцену. Он вновь ощутил запах мокрого мела, почувствовал, как дергаются его ноги в поисках опоры, как мучительно медленно скользит тело, словно море, как магнит, притягивает его, и краем глаза он видел, как ружье все быстрее скользит по мокрой траве, обгоняя их, и падает.
— Как ты, Эрнест? — спросила Жасмина.
Он моргнул, не будучи уверенным, было ли это воспоминание или видение. Запах мела исчез, и он замер, ожидая прилива горя, но с удивлением понял, что чувствует только слабое разочарование — словно случайно постирал любимый свитер с белыми вещами, и тот сел так, что теперь налезет только на собачку.
— Меня накачали какими-то лекарствами? — спросил он, не открывая глаз, и Роджер ответил, что сейчас проверит. — Просто я ничего не чувствую.
— Господи, его парализовало, — охнул Роджер.
— Да нет, насчет ружья. Я не расстроен.
— Сколько я помню, ты мечтал об этой паре, — сказал Роджер. — Ты без конца рассказывал мне, как дедушка разделил их, но однажды они снова будут вместе.
— Я мечтал о том, как обрету важность в глазах людей, которые мне тогда казались важными, — сказал майор. — Это тщеславие. Наверное, передается по наследству.
— Так и надо говорить с тем, кто всю ночь бдил у твоего изголовья, — заметил Роджер. — О, мне написала Сэнди.
— Вы же, кажется, недавно предложили руку и сердце другой женщине? — спросила Жасмина.
— Да, но прошлой ночью у меня было время подумать, и я решил, что длинное письмо, написанное у изголовья умирающего отца, может многое исправить.
— Прости, что подвел, — сказал майор. — А мог бы разжалобить ее некрологом.
— Мне жаль, что ты потерял свое ружье, Эрнест, — сказала Жасмина. — Но ты потерял его, спасая жизнь человеку, и для меня и всех вокруг ты настоящий герой.
— Вообще-то это было ружье Берти, — сказал майор, зевнул и почувствовал, что снова засыпает. — Оно лежало ближе. На дне Английского канала не мое ружье.
— Серьезно? — спросил Роджер.
— Ия рад, — сказал майор. — Теперь мне ничто не будет напоминать, что иногда оно было для меня важнее брата.
— Черт! — воскликнул Роджер. — Теперь нам придется выплатить Марджори пятьдесят тысяч фунтов!
— Страховка все покроет, — сказал майор, пытаясь держать глаза открытыми, чтобы видеть улыбающуюся Жасмину.
— Страховка? — недоверчиво переспросил Роджер. — Все это время они были застрахованы?
— Да, страховка, это само собой, — ответил майор и прикрыл глаза. — Когда умер отец, мама продолжала платить взносы, а потом это делал я.
Он открыл глаза, чтобы сообщить Жасмине важную вещь.
— Я горжусь тем, что плачу по всем счетам.
— Ты устал, Эрнест, — сказала она. — Тебе надо отдохнуть.
Она положила руку ему на щеку, и он почувствовал себя ребенком, чей жар отступает от прикосновения материнской руки.
— Я собирался попросить тебя выйти за меня замуж, — сказал он, уплывая. — Только не в этой жуткой комнате.
Когда он снова пришел в себя, повсюду уже погасили свет, только в конце коридора светилась лампа над столом медсестры. На тумбочке рядом с кроватью тускло мерцал ночник, и тихий шум труб напоминал спокойное дыхание спящих пациентов. Кто-то сидел в кресле рядом с койкой.
— Жасмина? — спросил он тихо.
Когда она приблизилась, он увидел, что это Амина в больничном халате и ночной рубашке.
— Привет, — сказала она. — Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — прошептал он. — А вам уже можно вставать?
— Нет, я сбежала, — она осторожно присела на край койки. — Мне хотелось повидать вас перед отъездом. Поблагодарить за то, что вы спасли Абдула Вахида, и за все остальное, что вы делали.
— А куда вы едете? — спросил он. — У вас же завтра свадьба.
— Я решила, что свадьбы все-таки не будет. Завтра утром тетя Норин заберет нас с Джорджем, и мы будем у нее дома прежде, чем поднимется шум.
— Но с чего вдруг? Нет никаких препятствий вашему браку. Даже родители Абдула Вахида теперь на вашей стороне.
— Я знаю, — ответила она. — Они без конца извиняются, заваливают нас подарками и обещаниями. По-моему, они уже решили, что Джордж будет учиться на врача.
— Я уверен, что они ничего не знали про ту старуху, — сказал майор. — Этого просто нельзя было предположить.
— Всякое бывает, — сказала она. — Но я буду думать, что они этого не хотели. Ее сегодня депортируют.
— Разве ее не посадят в тюрьму?
— Оружие не нашли, и я сказала им, что это был несчастный случай.
Судя по взгляду Амины, она прекрасно знала, где именно лежит вязальная спица.
— Мне не хотелось навлекать еще больший позор на Абдула Вахида, и мне нравится, что его семья теперь обязана мне.
— Вы уверены? — спросил он, и она кивнула. — Так зачем же вам уезжать?
Она вздохнула и принялась собирать катышки с больничного покрывала.
— Когда думаешь, что умираешь, все вокруг предстает в непривычном свете.
Она взглянула на него, и он увидел, что в ее глазах стоят слезы.
— Я любила Абдула Вахида всегда и думала, что пожертвую чем угодно, лишь бы быть с ним.
Она дернула за нитку, и в покрывале появилась маленькая дырочка. Майора подмывало успокоить ее нервные руки, но он не хотел ей мешать.
— Вы представляете меня в магазине? — спросила она. — Чтобы я раскладывала товар по полкам, болтала со старушками-покупательницами, вела учет…
— Абдул Вахид любит вас, — сказал он. — Он вернулся с самого края, чтобы быть с вами.
— Я знаю. Не надо на меня давить, ладно? — Она попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. — Но для любви этого недостаточно. Важнее ваш досуг, совместные занятия, выбор друзей, а самое важное — это работа. Я не могу без танцев. Если я брошу танцы, чтобы всю жизнь заворачивать пирожки и взвешивать яблоки, я возненавижу его. И хотя он говорит, что мне не обязательно бросать танцы, он ждет, что я стану работать с ним в магазине. Он тоже возненавидит меня. Лучше пусть наши сердца разобьются сейчас, чем иссохнут со временем.
