Юрий Вяземский - Если столкнешься с собой... (сборник)
Переделав все дела, Ольга закрыла дверь на засов и зачем-то еще на крючок, на который никогда дверь не запирала, погасила свет, в темноте прокралась в комнату, разделась и легла в постель.
Дальнейшее она помнила очень смутно, будто заснула, и ей приснился сон.
Кто-то невидимый, сильный и грубый вдруг схватил Ольгу за горло, стиснул так, что обожгло пятки, и закричал ей в ухо свистящим шепотом: «Только этого тебе не хватало! Мало тебе?!»
Ольга не помнила, как оделась, как выбежала в сад, как добралась до хибары, как у хибары споткнулась, зацепившись ногой за ступеньку, и ударилась лбом о косяк.
У хибары невидимый и грубый вновь схватил ее за горло и зашипел: «Мать двоих детей! Позор-то какой! Мать двоих детей – воровка!»
Как она вошла в хибару, как вытащила оттуда березовые чурки, как уложила их в коляску, как выкатила ее с участка на аллею – ничего этого Ольга не помнила.
«Я не виновата! – оправдывалась Ольга. – Меня довели!.. Я назад все везу!.. Потому что нельзя так издеваться над бедной женщиной! Нельзя все на нее взваливать! И требовать, чтобы она еще соображала, что делает! Я все объясню!..»
Ольга не помнила, что перед самым «ездунским» домом в коляске вдруг что-то звонко щелкнуло, глухо хрумкнуло, левый край кузова вдруг опустился к самым колесам, березовые чурбаны выкатились на землю…
Когда Ольга пришла в себя, она уже пересекла асфальтовую дорогу и бежала в темноте по аллее к даче, волоча за собой сложившуюся в гармошку коляску. Она пробежала еще несколько метров, потом перешла на быстрый шаг, потом шаг замедлила, потом остановилась, пихнула коляску в канаву, а сама села на край канавы и заплакала.
Она плакала громко и навзрыд, хрипло всхлипывая и прерывисто вздыхая, и думала с какой-то удушливой радостью, с бесстыдным каким-то упоением: «Боже мой! Как все просто! Как все, оказывается, удивительно просто! Если бы всегда так. Запихнуть все в коляску и отвезти обратно. И все можно начать сначала!»
Ольга засмеялась.
Потом опять заплакала.
Потом вытащила из канавы коляску и пошла к себе на дачу.
В доме было тихо; дети спали.
«Господи! Как же хорошо! – подумала Ольга, войдя на террасу, в изнеможении опустившись на табуретку и уронив на стол голову. – Мне давно не было так хорошо. Так спокойно… А завтра утром пойду к Полынину, и он мне починит коляску. У него золотые руки. И он самый добрый, самый замечательный человек на свете!»
В таком положении и с такими мыслями Ольга заснула.
Часа через полтора Дашка разбудила ее своим плачем. В полудреме Ольга встала из-за стола, машинально выхватила из кастрюли бутылочку с кефиром, вошла в комнату, нащупала в темноте Дашкино личико и сунула ей в рот соску, положив бутылку на валик из пеленок, а сама разделась и юркнула в постель.
«Господи! Как она сладко пахнет! И сама ест, лапонька!.. Разве могу я жаловаться на судьбу, когда у меня такое вот… двое таких чудных детей… здоровеньких девочек… которые всегда будут со мной… ни с кем не изменят… Разве это не счастье?.. А через месяц Гоша должен приехать… Только коляску починить… И завтра утром не забыть сварить Дашке гречку…» – подумала Ольга, засыпая во второй раз.
X
Конец лета в тот год был дождливым и холодным, и Ольга с детьми рано перебралась с дачи в город.
А осенью в дачно-строительном кооперативе «Красный энергетик» случилось происшествие. Пострадал один из членов-пайщиков. Его сын-студент в отсутствие родителей привез на дачу компанию своих сверстников. То ли молодежь вела себя неосмотрительно, то ли электропроводка подвела – правлению кооператива так и не удалось выяснить подробности, – но ночью на даче вспыхнул пожар. Из людей, к счастью, никто не пострадал – успели выскочить, однако, пока вызвали пожарных, пока те приехали, дача сгорела.
Тот самый дом с просторной верандой и флюгером-петушком, возле которого летом срубили две старые березы.
Ольге Моржухиной об этой истории сообщила Лена Иваницкая, а той – Ленина бабушка, которая обычно жила на даче до первых морозов.
1981Рассказы и эссе
Ночной сторож
Рассказ
Он долго лежал на сырой, холодной земле, затаив дыхание и широко открыв глаза, потом осторожно поднял карабин и стал целиться, положив ствол карабина на ветку. Еловые иглы кололи ему руки и лицо, но он не обращал на них внимания.
До часового было не более тридцати метров. Он стоял, прислонившись спиной к дереву, и не двигался. Любой другой на месте Станислава не заметил бы часового, принял бы его темный силуэт за утолщение ствола и пополз бы в темноте навстречу смерти. Но Станислав был слишком опытным разведчиком, чтобы так легко попасться в западню. Темная, безлунная ночь не мешала, а помогала ему: она делала его еще более чутким и осторожным.
Станислав боялся темноты. Этот страх был развит в нем с детства. В детстве он вообще всего боялся, и мальчишки били его, даже те, которые были моложе, а он не мог дать им сдачи, потому что был хилым и трусливым маменькиным сынком. Он презирал себя за трусость и слабость, но ничего не мог с ними поделать. Он и разведчиком-то стал для того, чтобы доказать себе, что он все же не такой постыдно трусливый и ничтожный человек.
Станислав снял карабин с предохранителя. Убить часового надо было с первого же выстрела, чтобы он не успел крикнуть и не привлек внимания других часовых. Станислав мог бы, конечно, незаметно прокрасться мимо часового и не убивать его, но это был фашист, который охранял других фашистов, пришедших убить его, Станислава, его отца, мать, бабушку, сестру, всех близких и дорогих ему людей. Он должен был убить его как солдат Армии Защиты Мира. Станислав понимал это и все же перед тем, как выстрелить, еще раз повторил про себя: «Это не человек, это фашист», и лишь затем задержал дыхание, чтобы не дрожала рука, и нажал на курок, вернее, на спусковую кнопку, которая была на ультразвуковом карабине вместо курка.
Раздался легкий щелчок, и часовой исчез. Он не закричал, не взмахнул руками, как это обычно делали в кинофильмах подстреленные люди. Он просто исчез. Только ствол дерева, у которого он стоял, стал заметно тоньше и прямее.
Станислав огляделся по сторонам. Все было тихо. Тогда он поднялся, постоял немного, прижавшись спиной к дереву и как можно шире открыв глаза, – так ему было менее страшно, потом пошел дальше, вытянув вперед руки, чтобы не натыкаться лицом на ветки.
Дважды за ночь ему уже пришлось испытать его, этот неожиданный удар веткой в темноте, когда не понимаешь, кто и откуда тебя бьет, когда хочется кричать от страха и когда от страха же не можешь кричать, потому что он стискивает тебе горло…
Несмотря на молодость, Станислав был очень опытным и известным разведчиком. Вот уже три года он ходил в разведку и пока еще ни разу не возвращался, не выполнив задания. В каких только рискованных операциях он не участвовал! Его посылали за «языками», в глубинные рейды по вражеским тылам, ему поручали взрывать мосты, нападать на обозы, выслеживать и отлавливать самых жестоких и опасных фашистов, которых потом судили справедливым судом и расстреливали. Но все эти операции Станислав проводил днем, когда в лесу не было так темно и страшно и когда ветки неожиданно не стегали его по лицу…
Лес кончился. За ним была линия высоковольтной передачи, а за ней дорога.
Станислав тут же заметил последний фашистский пост. Часовой сидел в небольшом кустарнике под высоковольтной линией, так что пробраться мимо него по открытой местности к дороге и остаться незамеченным было невозможно, а пускать в ход ультразвуковой карабин так близко от фашистского штаба с его ультразвуковыми пеленгаторами было опасно. Станислава могли обнаружить, а это могло сорвать генеральное наступление. Ведь даже глупому ясно, что таких знаменитых разведчиков, как Станислав, посылают в ночную разведку только накануне генерального наступления.
Тяжело вздохнув, Станислав пошел лесом вдоль высоковольтной в сторону ручья: только там можно было незамеченным пройти под линией электропередачи к дороге.
Это было самое глухое и темное место во всем лесу. Станислав с ужасом думал о том, как ему придется продираться сквозь колючий кустарник, росший по берегам ручья. Он вдруг вспомнил, что два года назад именно в этом месте в ручье захлебнулся старый сумасшедший; рассказывали, что он спустился к ручью напиться, но в этот момент у него случился припадок, он упал головой в ручей и захлебнулся. Рассказывали также, что с тех пор по ночам возле ручья стали раздаваться какие-то странные звуки: то ли всхлипывания, то ли стоны – каждому мерещилось свое.
Станислав вспомнил об этом, и его охватил такой ужас, что он бросился к ближайшему дереву и прижался к нему спиной, стиснув в руках карабин и широко открыв глаза.
