Виктор Левашов - Журналюга
Полковник оказался человеком неприятным в общении — немногословным, чаще всего хмурым. От него постоянно исходило ощущение опасности. Он сразу предупредил:
— Вы не лезете в мои дела, я в ваши. Вы ставите задачу, я ее решаю. Как — вас не касается. Приказы моим людям отдаю только я.
Кольцову не понравилась такая категоричность, но со временем он понял, что Полковник прав. При разрешении возникающих по ходу дела проблем его службе иногда приходилось выходить далеко за рамки закона — было выгоднее об этом не знать.
В конце каждой недели Полковник являлся к Кольцову с докладом. Появление его в неурочное время всегда предвещало какую-нибудь неприятность. Так было и на этот раз.
Полковник доложил:
— Позвонили из Нюды. Там появился какой-то журналист из Москвы. Донес Назарян. Он сказал ему, что его сыну дадут не год условно, а пять лет строгого режима.
Кольцов насторожился:
— Какой журналист?
— Не назвался. В контору не заходил.
— Как он попал в Нюду? Я же приказал: без разрешения никого в вертолеты не брать!
— Бортов не было. Скорее всего, по зимнику.
— Внешность?
— На вид лет около сорока, высокий, белобрысый. В себе уверен, участкового послал на…
— Это Лозовский! Вы знаете, полковник, что делать.
— А если не он?
— Летите в Нюду. Возьмите Леонида, он знает его в лицо. Если не он: кто, на кого работает. Если он…
— Понял.
Около полудня следующего дня Полковник сообщил:
— Он. Сейчас в камере в опорном пункте милиции. Задержан участковым за появление в поселке без разрешения.
— Действуйте.
— Слушаюсь.
Весь день Кольцов не мог сосредоточиться на работе — ждал звонка из Нюды. Несколько раз сам порывался позвонить, но клал трубку. Можно было нарваться — Полковник мог и обматерить.
Раз не звонит — значит, не о чем доложить.
Звонок раздался поздно вечером. Полковник доложил:
— У нас ЧП.
Это было немыслимо: Лозовский сбежал. Сбежал из Нюды, от которой сто километров до райцентра по бездорожью и сто восемьдесят до Нижневартовска. Угнал вездеход. Едет по зимнику в Нижневартовск.
Кольцов приказал:
— Пошлите своих людей на посты ГИБДД на въезде в город!
— Уже послал.
— И в аэропорт. Он может объехать посты.
— Послал. Утром буду там сам.
— Он не должен вернуться в Москву, вы меня поняли?
— Не повторяйтесь, — буркнул Полковник и ушел со связи.
Что Лозовский узнал в Нюде? С кем, кроме Назаряна, он успел поговорить? Кольцов не знал, какую угрозу несет возвращение Лозовского в Москву. Но чуял нутром: опасно, очень опасно. Лозовский неуправляем. Это Кольцов уже давно понял. Он непредсказуем. Это понял только теперь. Он не должен вернуться в Москву. И это как раз тот случай, когда необходимо идти даже на самые крайние меры.
Кольцов позвонил капитану Сахно и приказал взять под наблюдение Шереметьево, редакцию и квартиру Лозовского. Если будет возможность — перехватить. Любым способом.
В Нижневартовске Лозовский не появился. Среди пассажиров, прилетевших в Москву, Лозовского не было. В редакции его не было. На звонки домой жена отвечала, что он работает над срочной статьей на даче.
Ситуация становилась все более угрожающий.
Вошел дежурный референт:
— Геннадий Сергеевич, звонят с вахты. Какой-то человек хочет вас видеть. Говорит, что вы будете ему очень рады.
— Кто?
— Журналист Лозовский.
IVРеферент вышел встретить Лозовского на вахту, в фойе особняка принял «аляску» и шапку и по знакомой уже Лозовскому мраморной лестнице с красным ковром проводил его в кабинет президента ОАО «Союз». Кольцов встретил его стоя у стола и опираясь на него костяшками пальцев.
— Вы ранены? — спросил он, увидев грязную марлевую повязку на голове гостя.
— И довольно глубоко.
— Вам нужно в больницу, сделать перевязку и зашить рану.
— Ни в коем случае, — возразил Лозовский. — Мне нужно довезти эту рану до Москвы. Это не рана, это вещественное доказательство.
— Вещественное доказательство чего?
— Того, что у вас крупные неприятности, господин Кольцов. Настолько крупные, что я даже не уверен, можно ли назвать их неприятностями.
— Объясните.
— Охотно. Особенно если вы предложите мне сесть. По правде сказать, у меня был не очень легкий день, я чувствую себя несколько утомленным.
— Разумеется. Садитесь, пожалуйста, господин Лозовский.
— Спасибо. Так вот, о неприятностях, — продолжал Лозовский, с удовольствием погружаясь в глубокое кресло и вытягивая ноги. — Как вы наверняка знаете, каждое оружие оставляет в ране свои, только ему присущие следы. Не является исключением и такое экзотическое по нынешним временам оружие, как кастет. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Нет.
— Сейчас поймете. В Москве судмедэксперты обследуют мою рану. И сравнят ее с раной на голове одного молодого московского журналиста. Со смертельной раной. И без особого труда обнаружат идентичность оружия. Это оружие — кастет вашего телохранителя Ленчика.
— Про какого журналиста вы говорите?
— Про Стаса Шинкарева, через которого вы слили информацию о «Нюда-нефти» генералу Морозову.
— Шинкарев убит?
— Только не говорите, что вы ничего об этом не знали.
Не ответив, Кольцов обошел стол и опустился в свое кресло. Его малоподвижное серое лицо словно бы окаменело.
— У меня такое ощущение, что вы действительно ничего об этом не знали, — заметил Лозовский.
— Не знал. Я приказал заплатить ему тридцать тысяч долларов. Он согласился и обещал молчать.
— Об этом вам доложил капитан Сахно?
— Да.
— Какой интересный поворот темы! Так-так-так. Нужно будет посоветовать подполковнику Саше Муравьеву, это оперативник из убойного отдела МУРа, — объяснил Лозовский, — провести обыск на квартире Шинкарева. Впрочем, его уже наверняка провели. И у меня почему-то такое чувство, что тридцати тысяч долларов там не нашли. А вы как думаете? Готов спорить на бутылку, что не нашли. У меня в связи с этим только один вопрос: эти тридцать штук вернулись к вам или их по-братски разделили между собой капитан Сахно и ваш Ленчик?
— Вы за кого меня принимаете?
— Это я и пытаюсь понять. За кого мне вас принимать. Так вот, информация о том, что телохранитель нефтебарона Кольцова убил московского журналиста произведет определенное впечатление в определенных кругах. И ваш Ленчик сдаст вас без секундного колебания. Даже если вы не отдавали приказа убить Шинкарева, он все равно будет валить на вас. Капитана Сахно пристегнуть к этому делу будет немного трудней. Но я уверен, что подполковник Муравьев с этим справится.
— Мой телохранитель ничего не будет валить на меня.
— Вы так уверены в его преданности?
— Он был мне предан. Он служил в спецназе в Чечне. После контузии его комиссовали с нищенской пенсией. Я вытащил его из грязи. Я говорю «был», потому что Леонид убит.
— Да что вы?! — постарался как можно более искренне поразиться Лозовский. — А еще вчера утром он был довольно живым. Кто же его убил?
— Как вам удалось сбежать из Нюды? Вы сидели в камере в опорном пункте милиции.
— Сам удивляюсь. Сначала услышал удары по двери из соседней камеры, потом выстрел, потом в коридоре забегали. Я выглянул, дверь оказалась открыта, никого. Я вышел во двор. У крыльца стоял вездеход. С моей стороны глупо было не воспользоваться таким благоприятным стечением обстоятельств.
— Куда вы дели вездеход?
— Оставил на берегу возле соседнего леспромхоза. По узкоколейке доехал до Сургута. Из Сургута на самолете — сюда. Так кто же убил вашего верного телохранителя?
— Заключенный Вартан Назарян.
— Вот как? — теперь уже вполне искренне поразился Лозовский.
— Он начал стучать в дверь камеры, Леонид заглянул узнать, в чем дело. Назарян оглушил его, завладел его пистолетом и застрелил. Это и был выстрел, который вы слышали. Он попытался бежать, забаррикадировался в бесхозном балке, отстреливался. В перестрелке его убили.
— Вартана Назаряна убили?
— Да.
— В таких случаях мой друг Паша Тюрин говорит: Бог не фраер. А я скажу по-другому: отец отдал сына на заклание. И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет. Шекспир отдыхает. И это в наше-то прозаическое время! Впрочем, нет. Время, когда в центре Москвы террористы захватывают концертные залы, прозаическим не назовешь.
— Теперь вы понимаете, почему Леонид не может меня сдать?
— Понимаю.
— Я вижу, мое сообщение испортило вам настроение?
— Господин Кольцов, это ненадолго, — заверил Лозовский. — Еще часа полтора мое настроение будет довольно приличным. А вот потом испортится. Поэтому чем быстрее мы перейдем к делу, тем лучше.
