Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че
– Говорите сухо и спокойно. Держите себя в руках. Произносите слова очень отчетливо. Вы все решили. Вы не первая и не последняя женщина, меняющая решение. Он не понимает? Тем лучше, это выбьет его из колеи. Вы не обязаны ни объясняться, ни оправдываться. Не важно, что он подумает о вас и что почувствует. Главное – не отвечайте ни на какие вопросы. Вы позвонили, чтобы объявить о своем решении, и точка.
Закончив «накачку», Сурек пообещал, что Йозефа освободят, как только Рамон улетит. «Письменные заверения? Ни в коем случае! Достаточно моего слова!» Ему не было смысла лгать – Йозеф оказался разменной монетой, не более того.
Лейтенант вышел, оставив ее под надзором своего помощника.
В зале аэропорта Рузине[139] было пусто, и Сурек сразу увидел Рамона, сидевшего за столиком кафе на первом этаже, но, как истинный профессионал, подошел не сразу. Лысоватый Рамон в костюме и однотонном галстуке напоминал Человека без лица[140]. Никто не обращал на него внимания. Он читал, курил сигареты и время от времени поглядывал на вход, ожидая появления Хелены. Сурек подал знак девушке в справочном окне, она сделала объявление, Рамон поднял голову и заметил идущего к нему Сурека.
«Господина Рамона Бенитеса просят срочно подойти к стойке информации…»
– Кажется, это вас.
Рамон встал и пошел следом за Суреком.
– Вам звонят, – сказал лейтенант, кивнув на кабину.
Рамон плотно закрыл дверь и снял трубку.
– Это я, Хелена.
– Все в порядке? Ты опаздываешь. Послать за тобой Диего?
– Не нужно. Я не приеду.
– Что ты такое говоришь?
– Я не полечу с тобой.
– Но почему?
– Я не готова все бросить и убежать на другой конец света. Я не могу расстаться с семьей. Пока не могу…
– Но сегодня утром…
– Я поторопилась.
– Мы все решили, ты согласилась.
– Мне нужно время, Рамон.
– Никакого «потом» не будет. Сейчас или никогда. Тебе дали визу, так используй этот шанс.
– Возможно, я так и сделаю, но позже.
– Неужели ты ничего не понимаешь? Я зубами вырвал для тебя разрешение на выезд!
– Я не могу.
– А я не смогу ждать. Сейчас, в эту минуту, решается наша жизнь. Не нужно все портить. Обещаю, мы будем счастливы и проживем чудесную жизнь.
– Прошу тебя, не настаивай, я не хочу уезжать.
– Ладно, я плюну на Аргентину и останусь здесь! Никаких проблем, и виза не нужна. Поселимся в Праге. Вдвоем. Согласна? Твоя жизнь не изменится, а я привыкну.
У Хелены перехватило дыхание. Подобный вариант они с Суреком не прорабатывали. Она бросила вопросительный взгляд на полицейского, слушавшего разговор по отводной трубке. Тот покачал головой, не находя аргументов. Хелена колебалась.
– Алло, ты меня слушаешь? Почему ты молчишь?
– Ты не понял… Я не хочу жить с тобой. Все кончено. Уезжай.
Рамон почувствовал, что начинает задыхаться, закрыл глаза и постарался взять себя в руки:
– Что-то случилось, Хелена?
– Нет.
– Ты сказала: «Мне страшно, я не хочу расставаться с родиной, с родными», и я это понимаю. Но как ты можешь бросать меня по телефону? Что происходит?
– Ничего, я просто передумала.
– Не верю. Я тебя знаю и потому не верю. Нам нужно увидеться. Где ты? Дома?
– Да.
– Никуда не уходи, я еду.
– А как же твой самолет?
– Плевать я хотел на самолет!.. Они ничего тебе не сделали?
Хелена всхлипнула, пытаясь сдержать рвущийся из груди вопль отчаяния, но не сумела и выкрикнула:
– Они арестовали Йозефа!
– Что?!
Стоявший рядом с Хеленой полицейский нажал на рычаг.
Взбешенный Рамон со всего размаха ударил кулаком по стенке кабины, распахнул дверь, схватил Сурека за отвороты кителя и начал трясти:
– Что вы с ней сделали? Банда ублюдков!
Молодой полицейский бросился на помощь, но лейтенант жестом остановил его.
– Успокойтесь! – рявкнул он, глядя Рамону в глаза. – Я все объясню.
Рамон ослабил хватку.
– Следуйте за мной! – приказным тоном произнес Сурек, одергивая форму.
Они прошли за стойку и оказались в коридоре, ведущем в зал, где двое полицейских штемпелевали документы. Увидев Сурека, они поднялись и немедленно вышли. Сурек закрыл дверь и присел на край стола, указав Рамону на стул, но тот остался стоять.
– Вы что, действительно арестовали Йозефа?
– Арестовали.
– За что?
– Это внутреннее дело, вас оно не касается.
– Еще как касается! Я слишком давно имею дело с такими, как вы, и прекрасно знаю, что все решается в Москве, а вы только исполняете приказы.
– Единственные приказы, которые я исполняю, исходят от моего непосредственного руководства, а кто приказывает ему, мне неизвестно. Скажу одно: против Йозефа выдвинуты тяжкие обвинения, он в серьезной опасности. Вот почему его дочь раздумала уезжать.
– Я останусь и помогу ей.
– Это не обсуждается.
– Я не уеду, не повидавшись с Хеленой и не узнав, что будет с Йозефом.
Сурек сокрушенно покачал головой, вытащил из кармана пачку сигарет, предложил Рамону закурить и взглянул на часы:
– Ваш самолет вылетает через сорок пять минут.
– Вы ведь знаете, кто я такой, Сурек? Хотите, чтобы я позвонил Новотному или Брежневу?!
Сурек подтолкнул к Рамону телефон:
– Звоните кому хотите. Хоть Кастро, хоть в посольство.
– Я не собираюсь говорить с послом по незащищенной линии. Везите меня в Прагу.
– Вы ничего не поняли. Высокие покровители отреклись от вас. Ваше время прошло. Йозеф Каплан арестован за шпионаж. В нашей стране нет обвинения страшнее. Доктора осудят. Если его дочь сбежит, станет невозвращенкой, бросив отца на произвол судьбы, – это будет лишним доказательством его виновности. Если же Хелена останется, чтобы поддержать отца, он сможет в порядке исключения рассчитывать на помилование.
– Вы шантажируете меня, это чистое безумие!
Рамон сорвал трубку с рычага, нашел в блокноте номер телефона посольства, Сурек вышел из кабины, но остался стоять у двери. Рамон говорил по-испански, и смысла лейтенант не улавливал, но слышал, что разговор идет на повышенных тонах. Потом Рамон заговорил тише, а через пять минут все было кончено. Сурек приоткрыл дверь. Рамон стоял к нему спиной, обхватив голову руками, и вдруг содрогнулся всем телом, как будто зарыдал. «Нет, невозможно, – подумал Сурек. – Все дело в астме, у него приступ». Он кашлянул, напоминая о своем присутствии.
– Они меня сдали, – мертвым голосом произнес Рамон.
– Не преувеличивайте, просто эта проблема никак не касается вашей страны.
– Дайте мне с ней увидеться, и я уеду.
– Исключено.
– Пять минут. О большем я не прошу.
– Повторяю, это невозможно, она уже едет на свидание с отцом.
– Его действительно выпустят, если я улечу?
– Десять лет назад повесили бы, сегодня он выпутается.
– Хелену будут преследовать?
– Конечно нет. Заживет нормально, как все честные граждане.
Ту-114 взлетел с опозданием. Пассажиров на борту было немного, и никто не потрудился ничего им объяснить. Опытные бортпроводники получили указание быть предельно внимательными с лысым уругвайцем, который не отводил взгляда от облаков за иллюминатором и не выпускал изо рта сигарету, несмотря на мучительные приступы кашля.
Самолет приземлился в Москве, но он не вышел размять ноги, а когда стюардесса спросила по-испански, не нужно ли ему чего, только покачал головой. За все время полета загадочный пассажир не произнес ни слова, он не спал, ничего не ел, только выпил стакан апельсинового сока, курил, смотрел на небо или читал.
Наши воспоминания похожи на парус за горизонтом,
а твой образ подобен кораблю,
потонувшему в пучине моей памяти,
но однажды наступит рассвет,
и мы возликуем, увидев наших
красных братьев, весело
марширующих в будущее[141].
Йозеф сидел на цементном полу камеры, провонявшей мочой и аммиаком. Слабый электрический свет проникал внутрь через форточку, из-за железной двери доносились едва различимые глухие звуки. Он не знал, сколько времени прошло с момента задержания, и не мог понять, день сейчас или ночь. Стреляющая боль в левом локте усиливалась, – очевидно, он сломал руку, поскользнувшись на лестнице, когда его уводили из санатория.
Шесть человек вломились ночью в спальню, положили Йозефа на пол, заломили руки за спину и надели наручники, а когда он потребовал объяснений, ударили по лицу. Терезу грубо оттолкнули на кровать, а его забрали, даже не дав одеться. Йозеф не понял, зачем ему надели мешок на голову, он пытался вырваться, упал и пересчитал ребрами ступени. Его бросили в грузовик, долго куда-то везли, потом вели вниз по каменным ступеням (он почувствовал их холод босыми ступнями), втолкнули в камеру и только там сняли мешок и наручники.
Запачканная кровью пижама порвалась в нескольких местах, ужасно хотелось пить.
