Десятые - Сенчин Роман Валерьевич

Долгую секунду, за которую успел поверить, что помогло, слив принимал воду, а потом она фонтаном брызнула обратно. Горячая, грязная. В лицо, на рубаху, на стены… Сергеев с руганью отпустил жгущий руку шланг, тот змеей заметался по плитке.

Да, приключение он действительно нашел неслабое. Провозился часа два. Помог найденный на улице кусок проволоки, довольно толстой и крепкой.

Справившись с засором, решил помыть полы. Не мыл с самого заезда. В качестве тряпки пришлось использовать самую заношенную майку.

Под кроватью обнаружил целые хлопья пыли. И песок повсюду… На пляже ведь один раз побывал – откуда… Наверняка Рефат – или кто там – прибрался кое-как. Суки…

Нужен был веник и совок. Тряпкой всё не насобираешь. Еще и слив в раковине, где тряпку полоскает, забьет…

Довольно долго и как-то даже мучительно выбирал, к кому сходить за веником. К Алине? Но во-первых, она может расценить это как продолжение неуклюжих приставаний, а во-вторых, у нее веника может и не оказаться. Видел, как однажды сметала мусор перед дверью прямо ковриком… К Дине не хотелось – вообще не хотелось с ней общаться, тем более что-то просить. К пышненькой он не сунется… Оставалась Оляна. Правда…

– Да веник просто на десять минут! – пришиб Сергеев сомнения.

Штормик сидел на стуле, смотрел на него с неодобрением.

– Что? Помог бы, паразит…

Накинул куртку, спустился. Постучал.

– А вы сами прямо подметать-убирать? – удивилась она.

– Ну а как… Я один, никто за меня не сделает.

– Удивительный вы. Обычно мужчины – лучше в грязи утонет, чем бабским делом заняться. И мой из таких.

Сергеев вздохнул, покивал; взгляд сам собой сползал с ее лица в вырез халата, ниже, к ногам…

Оляна развернулась, пошла на кухню. Хорошая фигура, если б не знал, что рожала, никогда не сказал бы: всё девичье. Что ж – молодая.

– Вот, нате.

– Я буквально на десять минут.

– Да не к спеху… Может, помочь надо?

– Хм… Постараюсь сам справиться.

Сергеев навел идеальный порядок. По крайней мере, сделал все что мог, чтоб квартирка стала чистой, свежей. Оборудовал Штормику места для еды и туалета. Поставил вариться куриную грудку, принял душ, переоделся в чистое, включил стиралку.

Дело было уже к вечеру. Поужинал. Покурил на террасе, радуясь тому, что ветер почти стих. Хотелось сказать себе: «Завтра начинаю новую жизнь».

Нет, не сказал. Понимал, никакой новой не получится. Надо продолжать эту. По возможности разумней, созидательней, без глупых ошибок.

Хотел лечь, но пересилил желание. Сел за стол, открыл ноутбук. Решил продолжить сценарий. Пусть фильма не будет, но сценарий останется и, возможно, пригодится…

Есть такая поговорка: «Главное чтобы на складе было». В смысле, напиши, и рано или поздно напечатают, снимут, прочитают, увидят. Да, главное создать. Идея, которая в голове, бесполезна; идея, выраженная в слове, музыке, красках, живых картинках, – действенна. Часто бывает действенна. Или, вернее, зачастую. Ну ладно – иногда. Но все же бывает.

Сергеев перечитал тот абзац, на каком остановился дня три назад. Там его герой, архитектор Никитин, пытается прорваться к главному архитектору города Кузькову. Надо выяснить, почему снова не утвердили его проект детского сада в виде сказочного теремка, но с предусмотренными аварийными выходами, не превышающей нормы высотой…

Никитина не пускает через турникет охранник.

«– Мне необходимо пройти! – рычит Никитин. – Я должен поговорить…»

Так, но ему нужно получить пропуск на ресепшен… Сергеев открутил страницу на экране вверх… С другой стороны, необязательно всё показывать. Нет, если у него пропуск – хоть бумажный, хоть электронный, он спокойно проходит без всякого общения с охранником. Надо сделать так, что ему пропуск попросту не дают. Значит, его возмущение должно происходить на стойке ресепшен… Или в бюро пропусков…

Сергеев завис, стараясь представить, как его Никитин пытается получить пропуск. Не представлялось. Накатила усталость. Опустошение, скорее. Понял, что сейчас ничего дельного не напишет. Не стоит себя насиловать – бесполезно.

Закрыл файл, опустил экран ноутбука на клавиатуру… Покурить и лечь. Выспаться. Ветра совсем не слышно. Тихо. Это хорошо, что тихо… А утром – бодрым, сильным – продолжит.

Но утром не продолжилось. Снова сидел, упершись глазами в многоточие, и не мог двинуться дальше. Громко глотал кофе, причмокивал, облизывал губы. Сейчас, сейчас… А пальцы висели над квадратиками-буквами и не могли выбрать нужные.

Выходил на террасу. Ежился от морозца – да, теперь уже морозца, – выкуривал сигарету, рассматривал знакомые предметы, сараюшку, поле, прозрачное пространство моря. Да и все вокруг побелело. Сначала подумал, что это снег. Нет, это был густой иней. Зато воздух высох – словно вся влага в нем замерзла и опала на траву, на землю, на крыши домов, машин…

Дал Штормику с треть пакета «Вискаса», сварил себе два яйца, покрошил их, смешал с майонезом. Колбасы порезал, пластик сыра… Поесть. Но не плотно, чтоб не разомлеть. Поесть и все-таки попытаться. Как-нибудь закончить этот текст, который с таким увлечением начал.

– Не с увлечением, – сказал себе; сказал с возмущением и снова удивился потребности спорить хоть с самим собой. Добавил мягче: – Какое тут увлечение…

Да, это было не увлечение. Оно возникало в процессе, а начал с другим чувством. Что не может не написать. Что необходимо. И для него, и для всех. Кто-то ведь сказал о себе: «Без меня народ неполный». Самоуверенно, конечно, но зато честно… И без его сценария – еще дней десять назад Сергеев знал это точно – русская культура неполна. Есть в ней пустая ячейка, незаполненная сота…

Как они тогда себя ощущали, первокурсники. Каждый с режиссерского курса считал себя новым Тарковским или новым Шукшиным, новым Кончаловским, новым Сокуровым, Абдрашитовым, новым Пичулом… С операторского – новым Юсовым, Лебешевым, Клименко… Каждый с их сценарного – конечно, новым Шпаликовым, ну или Арабовым, Мережко, Бородянским; девушки бредили Кожушаной…

Сергеев сейчас перебирал эти фамилии, повторял как заговор какой-то, пытаясь приобщиться к тому миру, к которому когда-то был близок, но так и не вошел в него. Поскребся, потыркался и отлетел в мир другой, похожий, но только внешне. Пластик можно сделать похожим на мрамор, но мрамором он не станет…

Да и кто особенно вошел? Единицы, и большинство из этих единиц – дети разных народных. Кино вообще дело потомственное, и деньги дают в основном под фамилии. Кому нужна неизвестная фамилия? Кому нужен на афишах и в титрах «Олег Сергеев»? А фамилия всенародного любимца привлечет внимание, пусть это и не сам любимец, а его сын, внук, племянник. Да и из них тоже быстро делают любимцев.

Открывал сценарий, таращился в строчки, распалял себя, злил и закрывал. Ходил по кухне, ложился на кровать, вставал, шел курить.

Пробежаться бы. Напитать мозг кислородом, расшевелить. Но наверняка сыро – теперь не от дождя, а от растаявшего инея, – и значит кроссовки снова облепит плотная, крепкая как бетон глина. И опять как-то мыть…

В один из перекуров услышал шаги по противоположной лестнице. Повернулся. На террасу как раз поднялся сосед из крайней квартиры. Сергеев удивился – думал, сидит где-нибудь в СИЗО за котел. Кивнул. Сосед остановился у своей двери, потом сделал несколько шагов в его сторону. Сергеев напрягся, выпрямился – лицо соседа не предвещало хорошего.

– Эт-т… – заговорил сосед; «т» получилось протяжным и оборвалось, не перейдя к «ы», и он начал снова, на «вы»: – Это вы протокол подписали?

– А что? – Отвечать вопросом на вопрос показалось Сергееву слабостью, он кивнул: – Да, я. Но это ведь обязанность.

Сосед покачал головой. Вроде как соглашаясь, а вроде чтоб отвлечь внимание. Часто, Сергеев видел в фильмах, разные уголовники так делают – кивают, улыбаются, смотрят в сторону и в этот момент бьют…