Майгулль Аксельссон - Апрельская ведьма
Если бы Андре оставил ее в покое, она, может, встретила бы какого-нибудь ровесника, коротышку-очкарика с прыщавым подбородком и потными руками. Тогда все могло сложиться иначе. Может, они полюбили бы друг друга вместо того, чтобы заниматься друг с другом любовью. Они бы ссорились и мирились, засыпали в объятиях друг друга и могли бы довериться друг дружке.
Она с грохотом захлопывает дверцу шкафа. Как там у Муа Мартинссон? «Доверяешься мужчине? Значит, мало били тебя». Теперь надо спрятать ключ и пойти принять душ. И забыть, что на самом деле она попросту любила его, что с тех пор не любила ни одного мужчину, не вспоминая при этом об Андре.
Об этом засранце.
Телефон все звонит, пока она, остановившись на ступеньке лестницы, раздумывает, к какому аппарату подойти — наверху или внизу. Наконец, она принимает решение, но уже поздно, из нижнего холла с автоответчика слышится Кристинин официальный голос. Маргарета продолжает свой путь вниз по лестнице, может, это сама Кристина и звонит, тогда надо отключить автоответчик и взять трубку.
И в самом деле это ее сестра, понятно уже с первого слога. Только другая. Совсем другая.
— Ах ты, блин, пафосная задавака, — невнятно бубнит Биргитта. — Это какой же нужно быть паскудой, чтобы не дать человеку денег на раз проехать в автобусе? И как вообще додуматься — такое письмо написать? Что? Докатилась? Крыша поехала? Ну погоди у меня, я уж...
Маргарета машинально берет трубку — каждой клеточкой тела понимая, что потом пожалеет, и все-таки берет.
— Алло, — говорит она. — Биргитта?
Трубка на мгновение замолкает.
— Маргарета? — переспрашивает наконец Биргитта. — Это Маргарета?
— Да.
— Господи! Я думала, ты у себя в тундре. Или в Африке.
— В Африке?
— Да. Ты же вроде работала как-то в Африке...
— Да нет же. В Южной Америке. И всего три месяца. Причем давным-давно.
— Насрать. Ты что, в гостях у мокрицы?
А то не знаешь, думает Маргарета. Но вслух не произносит. Ей вдруг делается не по себе. Стыд и срам, стыд и срам, никому тебя не надо!
— Я тут проездом, — говорит она напряженным голосом, хотя хочется ей сказать совсем другое: «Спасибо за письмо и бессонную ночь, дорогая сестричка. Но не забывай, что все мы сидим в одной лодке: ты тоже оказалась никому не нужна. Даже твоему драгоценному мамусику-пусику».
— Ты на машине?
— Да, но...
— Черт, вот шикарно! Кисонька, может, ты приедешь заберешь меня, а то я совсем на мели.
Могу себе представить, думает Маргарета, и слышит собственные слова:
— Погоди. Ты где?
— В Норчёпинге.
— В Норчёпинге? Что ты там делаешь?
— Да ладно, это целая история. Потом поговорим. Тебе долго до Норчёпинга ехать-то? Часик? Лады, тогда через часик буду ждать у полиции...
— Погоди! — кричит Маргарета, но уже слишком поздно. Биргитта успела положить трубку.
Что люди делают? Маргарета, стоя в ванной, обреченно смеется над собственным отражением. Что делает воспитанная женщина, когда ее сестра попадает в беду?
Плюет. Вот что.
Эта мысль вызывает у нее легкое чувство вины. Но Биргитта же взрослый человек, пора бы усвоить, что нельзя вот так дергать людей туда-сюда. И коли ее угораздило попасть в Норчёпинг, пусть сама оттуда и выбирается.
Стало быть, Биргитта за последнее время расширила свой охотничий участок. Они изредка общались — раз в несколько лет, — и получалось, что в течение последнего десятилетия она в основном обреталась в Мутале. Хотя, возможно, это только одно из звеньев в цепочке вранья. Биргитта ведь не знает, что Маргарете известно о ее вылазках. Например, в Вадстену, где она подбросила Кристине на стол пакет с дерьмом и свистнула подшивку рецептов. Или что ее упекли на несколько месяцев в Хинсеберг.[18]Однако, попав в тюрьму или наркодиспансер, она никогда не станет звонить Маргарете и сообщать эту радостную новость. Значит, теперь у нее определенно нет ни выпивки, ни наркоты. Совершенно определенно.
В первые годы после того, как Тетю Эллен разбил инсульт, Биргитта частенько ездила в Норчёпинг, это Маргарета уже тогда узнала. Она сама видела ее в Салтэнгене как-то вечером, когда они с Андре колесили в поисках уединенной стоянки.
— Остановись! — Она положила руку на его руку. Он тормознул — просто от неожиданности, — а потом снова нажал на газ.
— Не здесь. Ты что, не видишь, где мы?
Как же. Она видела. Они — в самых гнусных трущобах Норчёпинга, а может, и всей Швеции. Здесь до сих пор уборные на улице, а в кранах — только холодная вода, тут живут непризнанные пасынки, которых так и не пустили в приличный Дом для народа. По вечерам по улицам Салтэнгена медленно разъезжали сверкающие автомобили, откуда жадными глазами зыркали по сторонам те, кто устал от слишком упорядоченной жизни.
Биргитта стояла в классической позе под уличным фонарем. Неужели она? Да. Точно. Маргарета вроде бы узнала даже ее старую замшевую куртку, накинутую поверх белой блузки, туго обтянувшей грудь. Биргитта выросла. Да и она сама тоже.
— Погоди, — снова сказала Маргарета. — Я ее знаю...
— Кого? — спросил Андре и снова притормозил. — Эту, под фонарем?
— Это моя сестра.
— У тебя же вроде нет сестер.
— Ну да, не то чтобы родная сестра, но тоже, в каком-то смысле... Дай чуть-чуть назад, я скажу ей пару слов.
— Абсолютно исключено, — отрезал Андре. — Это же проститутка.
Вода в душе даже слишком горячая, это прекрасно, но от нее наваливается усталость, а мысли становятся призрачно-легкими. Нет сил даже намылиться, она просто стоит, подняв вверх лицо. Может, лучше поспать часик-другой — просто в интересах безопасности дорожного движения, прежде чем забирать машину из ремонта и ехать в Стокгольм? Интересно, сколько стоит эта выхлопная система? И сколько у нее вообще осталось от зарплаты? Надо полагать, негусто. В этом месяце, как и во всех предыдущих, она руководствовалась все тем же экономическим принципом: сорить деньгами, пока не кончатся.
Повернувшись, она поднимает волосы, чтобы вода лилась на шею. Нет, ее не деньги огорчают. Это как раз единственное в ее жизни, с чем нет особых проблем. Тут она как шелковичный червь: как только нитка кончится, достаточно выпустить из себя еще чуть-чуть. Можно настрогать статейку про северное сияние или про магнитные бури на солнце в какое-нибудь воскресное приложение к вечерней газетенке (под псевдонимом, само собой), это она делала и прежде, или пристроиться почасовиком в какую-нибудь гимназию. С этим как-нибудь уладится. Кроме того, половину стоимости этой выхлопной штуковины она сдерет с Класа. Это вполне логично. Ему это даже нужнее, чем ей. Может, он звонил из Сараева, может, автоответчик уже мигает на ободранном письменном столе в его квартире в Сёдермальме? Хотелось бы. Она любит слушать его голос в автоответчике...
