Сергей Алексеев - Чудские копи
А Лешуков понаблюдал за Ремезом, увлеченным писаниной, и внезапно ощутил первый, но уже значительный толчок неприязни.
– Может, и похищать меня пошлете? – с вызовом спросил он.
– Забудьте это слово, – проронил бывший прокурор. – Помогать бедной матери поедем вместе... Где же все-таки Абатуров?
Он попытался дозвониться, но телефон начальника службы безопасности не отвечал.
– Да, не забывайте, – спохватился Лешуков. – У дочери есть телохранитель! Что делать с ним? Брать с собой?
– Я вас сегодня не узнаю!.. Он напьется пьяным, заболеет, заснет. Проститутки, клофелин...
– Но там еще бабушка, то есть мать Балащука! Ее тоже брать прикажете? Или клофелинить?
– Надо подумать, – застопорился Ремез. – Лучше найти с ней контакт.
– О чем это вы? Похищают дочку и внучку! Шум, визг, гам, убалтывать некогда, ограничено время.
Ему хватило минуты на размышление.
– Вы повезете мать и дочь, а я останусь и с ней поработаю. Сделаю из нее если не соучастницу, то своего человека. Нейтрализую в крайнем случае, чтоб сидела и помалкивала, если внучку любит.
– Она очень своенравная бабушка, – с мстительным удовольствием проговорил чекист. – Даже Балащук побаивался. Говорят, очень строго держала детей. Невзирая на свое вдовство и их сиротство. Короче, жалостью не баловала. Так что с лету заслужить ее доверие....
– Ну какая же бабушка будет против счастья своей внучки и дочери, Лешуков? Нет, вам бы выспаться...
– Стоп, – спецпомощник подскочил, забыв на минуту о зреющих в душе чувствах, – у меня и впрямь какая-то заторможенность... А что с внуком делать?
– Каким еще внуком?
– Забыл сказать... У Софьи Ивановны внук объявился. То есть племянник Глеба Николаевича. Я почему начал о чудесах?.. Но вы перебили. Это сын старшего брата по матери, Никиты.
Ремез скинул очки и вытаращился:
– Вы что тут городите? Никита у них погиб на шахте, вместе с отцом. Не раз их могилы видел!.. Тем более, Никита был холостым!
Неприязнь у Лешукова всегда обретала форму тихого, глубоко скрытого под веселость злорадства.
– Каким-то чудом он спасся, потом женился... И недавно приходил к матери, вместе с женой. Вот и оставил внука. Зовут Родион, возраст – лет четырнадцать, типичный альбинос. Я его сам в бинокль видел. Кстати, никаких документов у него нет. Соседка говорит, будто Никиту с семьей по дороге какие-то ушкуйники ограбили.
– И здесь ушкуйники?! Слушайте, я уже сам скоро в них поверю.
– Не волнуйтесь, – иронично проговорил Лешуков. – У нас теперь есть знакомый психиатр... Ограбили и отняли все, вплоть до одежды. Ну и будто бы свидетельство о рождении...
– Ясно. Казанцев приставил тайного наблюдателя. За дочь боится и одновременно собирает информацию. Это мы уже проходили...
– Вряд ли. Подросток...
– В том и суть! Нынче такие подростки! У меня внук с четырех лет компьютер освоил. А теперь, в четырнадцать, программы пишет!
– Но что с нашим внуком делать?
– Придется брать до кучи...
– Нереально. Как я повезу троих? Тем более, с пересадками? А как содержать потом? Всех вместе? Но мы не знаем их внутренних отношений. А если внучок на самом деле подсажен Казанцевым?
Прямой, негнущийся Ремез заходил кругами, словно мелькающий столб за вагонным окном. И каждый оборот добавлял его лицу серую, пугающую решимость.
– Может, нейтрализовать на какое-то время? – предложил Лешуков. – Внук копает под домом земляное убежище. Каждый день с вечера и до утра там. Ночами выносит грунт...
– Земляное убежище? – Законник остановился. – А это вариант...
– Вход через пристройку. Войти с улицы, блокировать люк в полу чем-нибудь тяжелым...
– И глубокое?
– Соседка спускалась, говорит, метра два...
– А грунт?
Чекиста смутил его непроницаемый взгляд, поэтому он не понял вопроса.
– Что – грунт?
– Грунт какой? Глина? Песок?
– Нет, что-то типа суглинка, с камнями...
– Может обрушиться. – Ремез глянул на часы. – Бабушку с внуком возьму на себя. Все, пора! Детали обсудим на месте.
Из Новокузнецка они выехали на двух машинах, без водителей, разными дорогами и должны были встретиться в назначенный час и в условленном месте. Специалистом по конспиративному искусству был чекист, и тут бывший прокурор всецело ему доверял, слушался, соглашался, но это уже никак не могло погасить выедающей глаза неприязни, вызванной насилием. Несмотря на корпоративные интересы, Лешукову на самом деле было отвратительно делать то, что сейчас от него требовалось, и вот по пути в Осинники у него сначала возникло некое ностальгическое чувство по времени, когда компанией владел Балащук.
Спецпомощник выполнял его иногда очень непростые поручения, но всегда ощущал впереди молодую, крепкую спину, надежное прикрытие и был уверен в безопасности собственных чувств. Он никогда не стыдился своей службы в КГБ, где преследовал инакомыслие, не раскаивался, ибо тогда его прикрывало могучее и надежное государство. И ради этой безопасности он спокойно сносил даже унижения, коим довольно часто подвергал его нынешний шеф, принимая их за условия своего нового способа существования и отлично разбираясь в психологии, все прощал: молодой, азартный президент страдал скрытым комплексом неполноценности и таким образом все время доказывал свое превосходство. Ну и бог с ним, чем бы дитя ни тешилось. Терпел же государственное самоутверждение...
Но за последние дни, когда Лешуков вплотную столкнулся с тяжелым, словно асфальтовый каток, и волевым Ремезом, невзирая на триумвират, медленно подминающим под себя власть в компании, вдруг впервые обнажилась собственная беззащитность. Похищение сестры Балащука и дочери Казанцева еще укладывались в его сознании как особая, но всетаки оперативная комбинация. Но прозрачный намек на то, что подземелье, вырытое внуком, может случайно обвалиться, вдруг отозвалось щемящей душевной тоской. Пусть даже косвенная причастность к этому безвозвратно все изменит...
И к этой тоске внезапно притерлась еще одна мысль: что, если Абатуров не просто ушел со связи и где-то запропал? А уже давно почуял то же самое, оценил последствия и спрыгнул?..
Догадка показалась ему настолько реальной и так оцепенила разум, что он остановился на обочине и некоторое время сидел за рулем в звенящем, холодном отупении. Время на размышления можно было считать уже не часами и минутами, а километрами, которые оставались до Осинников. Просто сбежать, как это сделал бывший милиционер, Лешукову не позволяло достоинство чекиста. При этом он отчетливо понимал: как только они сойдутся с Ремезом в условленном месте, назад пути не будет. Бывший прокурор вынудит, заставит его подчиняться, а вся сила контрразведчика заключалась в умении тайного противостояния противнику...
