Мария Метлицкая - Миленький ты мой
И меня вдруг охватили такой тихий восторг, такое откровение и такая печаль!.. Словно и сад, и скамья, и беседка, и шаль на скамье – все страдало и печалилось вместе с ней, с этой женщиной с резким, красиво очерченным ртом и узкой рукой.
Помню подпись в левом углу картины – «Одиночество».
Как я понимала ее! Вернее, их. Первую жену Краснопевцева, уничтоженную им собственноручно, – несчастную и жалкую пьянчужку. И эту женщину в темном саду! Мы – три сестры. Мы живем без любви и все трое несчастны.
Вторую картину я почти не разглядела. Я очнулась, словно от сна, когда Краснопевцев застонал на диване. Я быстро вышла из комнаты и вернулась в спальню. Потом долго лежала с закрытыми глазами и слушала, как бьется мое сердце.
А спустя примерно полгода Краснопевцев стал готовить свою персональную выставку. И не где-нибудь, а в Манеже! Только у академиков была такая возможность. Зайдя туда как-то вечером, когда экспозиция еще только готовилась и до открытия оставалось дней десять, я увидела в Манеже ту самую картину «Одиночество». И не только ее. Я увидела в экспозиции и другие картины и поняла, что все они принадлежат ей, Лиле.
Я замерла. Краснопевцев суетился и давал какие-то указания рабочим. Взяв себя в руки, я подошла к нему и тихо спросила:
– Что это, Краснопевцев?
И тогда я впервые увидела, как он смутился. Я увидела, как у него задергался глаз – это случалось в минуты сильного волнения и еще – когда он лихо и бесстыдно врал.
– Иди в машину! – бросил он и испуганно оглянулся.
Но никого поблизости не было. Краснопевцев облегченно выдохнул и отвернулся.
Я вышла на улицу и побрела пешком. По улице Герцена, до бульвара, и там села на лавочку. Просидела долго… Сколько – не помню. Была словно в обмороке, как неживая.
Очнулась от того, что мне стало холодно – полил дождь и на улице совсем стемнело. А я продолжала сидеть. Через пару минут совершенно промокла, но это не испугало меня – я решила, что мне нужно простудиться и умереть. И закончить со всей этой бессмысленной жизнью, со всей этой кошмарной ложью.
Я закрыла глаза, и мои слезы перемешивались с каплями дождя и моим необъятным горем.
Почему я так страдала? Я, далеко не самый честный и искренний человек? Я, лгущая всю жизнь? Что так удивило меня? Ведь я прекрасно понимала, с кем я живу! Как он достиг этой власти и как сделал карьеру. Я знала все… или почти все: кого он спихнул плечом в пропасть, кому перекрыл кислород, кому поставил подножку. Но… такой подлости и беспринципности, такой алчности и такого вранья я не ожидала даже от него! Присвоить чужой талант! Господи, какая же низость!
Это был какой-то предел, порог, за которым все изменилось.
Не помню, как я поднялась со скамейки и вышла на проезжую часть. Помню только, что ко мне подошел удивленный и тоже промокший милиционер в брезентовой плащ-палатке.
Он накинул на меня свой необъятный плащ и остановил такси.
Около подъезда стояла моя Полина – замерзшая, с огромным зонтом. Она ахнула, запричитала и повела меня в подъезд.
Дома Полина стянула с меня мокрую одежду, засунула в ванну, напустив туда горячей воды, и принесла стакан коньяку.
Потом Полина села рядом и все плакала, плакала…
– Где он? – хрипло спросила я.
– Спит, – хлюпнула носом Полина.
Я усмехнулась. Больше ни на что у меня не было сил.
Странно, но я не заболела! Даже не подхватила насморка – вот чудеса!
И я поняла, для чего я тогда ушла из сквера – я хотела справедливости. Я хотела изменить то, что собирался сделать он. Я надеялась убедить его в том, что он совершает подлость. Я хотела правды! И хотела спасти его Лилю!
Утром мы столкнулись на кухне. Полина подала завтрак и вышла.
Краснопевцев делал вид, что ничего не случилось.
– Послушай! – сказала я. – Я хочу…
Он грубо перебил меня:
– Не нагулялась?
Я остолбенела и качнула головой.
– Ну, если нет – тогда представляю тебе эту возможность! – четко сказал он и откусил бутерброд.
А дальше… Дальше ничего не произошло! Я больше не говорила с ним на эту тему. Потому что поняла: бесполезно! Нет, не так: я испугалась.
И еще потому, что поняла: он меня выгонит. Вышвырнет, как приблудного пса – за калитку. Как только я попробую открыть рот.
И это меня остановило… Я смогла убедить себя, что ничего такого в этом и нет! Кто знает Лилю? Кто помнит ее? Как люди увидят ее картины? Эти гениальные картины великой пьянчужки?
А так… При таком раскладе ее картины увидят! Увидят сотни людей. И получат наслаждение, радость и успокоение. Или обретут тревогу и беспокойство… Но равнодушных точно не будет!
Разве лучше, если их разворуют и пропьют собутыльники? Или просто снесут на помойку?
А то, что Краснопевцев присвоил их себе… Так разве я не присвоила себе ее, Лилину, жизнь? Ну или просто чужую жизнь?
Полина, кстати, тогда собралась уезжать – слегла ее мать, и она все рвалась уехать. Насовсем. Я очень испугалась: остаться без Полины? Наедине с ним? И тогда я совершила нечто ужасное. Я ее испугала. Сначала я просто умоляла ее – чуть не бухалась на колени. Но она, моя слабая Поля, стояла насмерть. Потом я стала ее шантажировать: я сказала, что наложу на себя руки. Ни больше ни меньше.
И еще… я пригрозила, что не отдам ее деньги.
Документы и деньги Полины хранились у меня. Почему? Да просто моя глупая Полина все время боялась воров! А в кабинете у Краснопевцева был сейф – огромный «гроб» из стали, где он хранил все самое ценное: деньги, мои драгоценности, что-то еще – я не ведала, ключ был у него.
Помню, Полина тогда замолчала и уставилась на меня. Во взгляде ее читалось не только страшное удивление, но и откровенный ужас: «Вы можете это сделать?»
И Полина осталась. Я победила!
Как всегда, я думала о себе. А что мне еще оставалось? Я и так была раздавлена и несчастна. И еще, совершенно одинока и перепугана.
Я знала своего Краснопевцева! И знала, на что он способен.
А выставка, кстати, прошла на «ура». Краснопевцева – в очередной раз – объявили гением, и его «лирика» была названа «самой трогательной и глубоко лиричной». Краснопевцев не только ваял вождей и героев – с одинаковой силой и талантом он писал о любви и прочих человеческих чувствах.
Гениальный скульптор. Гениальный живописец. Гениальный управленец и гениальный Учитель – вот кем был мой великолепный супруг!
Ну и разве можно от такого уйти?
У нас успехи! Лидия Николаевна уже сама садится и даже свешивает ноги с кровати. У нее улучшился аппетит и в глазах появились проблески жизни. Она попросила купить мороженое и пару-тройку глянцевых журналов – посмотреть «на коллег», как пошутила она.
