Бен Хетч - Всюду третий лишний
– Ну, парень, ты даешь. Так ты и вправду придумал эту историю с пантерой?
Они спросили меня, почему же я бросил репортерскую работу, коли она настолько фантастически прекрасна и необычна, а я не мог придумать подходящего объяснения, поскольку подходящего объяснения и не существует.
Меньше чем через двадцать четыре часа я буду с Люси.
8 января 2001 года
Мы с Люси собираемся в Яронгский парк пресмыкающихся, который находится в тридцати милях к востоку от Бангкока. Она в душе, а я сижу у окна в номере пятизвездного отеля и смотрю вниз на город. Небо затянуто дымкой едкого тумана, и даже сюда, на высоту, доносится рев двигателей громадных трейлеров.
Вчера ночью мы ходили смотреть секс-шоу и видели, как женщины вытаскивали из интимных мест бритвенные лезвия. Это была идея Люси смотреть секс-шоу. После этого мы ужинали в тайском ресторане. Отношения между нами какие-то странные, и установились они сразу же, как только она прибыла сюда. Мы исключительно вежливо ведем себя по отношению друг к другу. Вместо бесед мы занимаемся делами, о которых вслух говорить не принято.
– Посмотри на этих старых толстых англичан с прелестными тайскими девушками, – как-то сказал я. – Ведь им вряд ли исполнилось семнадцать.
– Их было не меньше нескольких десятков в самолете. Лысые и страшные. И к гадалке ходить не надо, чтобы сказать, зачем они сюда приехали. Мужчины, – сказала она, посмотрев мне прямо в глаза. Это был самый ясный намек, данный мне, на то, что мне следует быть более контактным.
Вернувшись в отель, мы с интересом начали обсуждать последние события. Громкое исполнение мелодий хит-парада этой недели звучало как увертюра к представлению с крокодильими поединками. Когда стихла музыка, три индуса, низко кланяясь, появились на бетонном пятачке, со всех сторон окруженном болотом, кишащим громадными крокодилами. Старший из них представил публике себя и двух других участников, полил водой бетонную поверхность пятачка, чтобы сделать ее скользкой, а затем, схватив одного крокодила за хвост, вытащил его на пятачок. Сэнди, главный участник представления, взял в руки деревянный выкрашенный красной краской шест и стал гладить им крокодила по голове, заставляя его раскрыть пасть. Когда зубастая пасть громадной рептилии раскрылась, третий участник представления всунул в нее голову.
– Итак, вы видите, что горло Мусы не защищено ничем. Раджу следует проявлять осторожность, поскольку Пиноккио может неожиданно повернуться и откусить ему ноги, – объявил из динамиков сочный мужской голос.
Кроме нас с Люси представление смотрели всего шесть зрителей, поэтому аплодисментов почти не было слышно. Затем Муса, по лицу которого было видно, что трюк вызвал обильный приток адреналина в его кровь, взял из рук Сэнди деревянный шест и ткнул им крокодила в шею, а тот в ответ обратил свою широко разинутую пасть в его сторону. Сэнди скрутил в трубочку банкноту и, зажав ее зубами, положил крокодилу в пасть. Затем он поцеловал морду Пиноккио – из динамиков в этот момент раздался звонкий чмок – и вынул зубами банкноту из разинутой пасти крокодила.
Я все время пытался мысленно сформулировать вопрос, который намеревался задать Люси: «Люси, я хочу кое о чем тебя спросить…», «Люси, я пытался дозвониться до твоего отца и просить у него, как это было принято раньше…»
Радж подошел к крокодилу сзади, поднял его голову и приложил свой подбородок к подбородку Пиноккио. Крокодил махнул хвостом, ударив Сэнди по лодыжке.
– Ой-ой-ой! – раздался голос из динамиков. – Крокодил наносит хвостом удары страшной силы. Утром на ноге у Сэнди будет огромный кровоподтек.
– Люси, – сказал я. – Я хочу сказать тебе кое-что.
– Не могу поверить, что ежедневно с двух до четырех часов пополудни они рискуют своими жизнями всего лишь для восьми зрителей, – произнесла Люси, не глядя на меня.
И вновь Муса сунул голову в крокодилью пасть.
– Когда крокодил захлопывает пасть, величина давления при смыкании челюстей достигает тысячи фунтов на один квадратный дюйм, – прозвучал голос из динамиков. – Если Пиноккио вдруг решит, что наступило время обеда, то, дорогие мальчики и девочки, голова Мусы останется в его пасти.
– Люси, – сказал я.
Она снова не обернулась ко мне и продолжала смотреть на королевскую кобру, которая, грациозно распрямляясь, выползала из корзины. Когда она выпрямилась, Сэнди взял змею за кончик хвоста и, повернув за шею, изогнул ее тело в форме буквы S. Змея начала вырываться, стараясь укусить его.
– Сэнди должен быть предельно осторожен – яд королевской кобры, дорогие мальчики и девочки, настолько сильный, что может убить и слона. Малейшая оплошность, и Сэнди через час будет покойником, – пояснил комментатор.
– Люси, – снова сказал я, и она, повернув голову в мою сторону, пристально и внимательно посмотрела мне в глаза, стараясь найти в них что-то, что, по всей вероятности, уже нашла, потому что в это мгновение я понял, что ей все известно.
Радж загипнотизировал змею, совершая перед ней какие-то магические пасы. Вдруг она бросилась на Раджа, но Сэнди успел ухватить ее за туловище около хвоста, а Раджу, спасаясь от ее зубов, пришлось нырнуть с бетонного пятачка в кишащее крокодилами болото.
– Радж, тебе не следовало подходить так близко, – раздалось из динамиков.
– Я все поняла в тот самый момент, когда увидела тебя. Теперь мы квиты, – сказала Люси и снова отвернулась от меня.
– Но где же Пиноккио, дорогие мальчики и девочки? – донеслось из динамиков.
– Не будем больше говорить об этом, – сказала Люси.
– Радж, бери сковородку и ставь ее на огонь. А Муса стоит рядом и готовится предложить тебе откушать. Скоро наступит время обеда, Пиноккио, ты ведь знаешь это.
– Да нет, это не то, что ты… – начал было я.
– Все, – сказала Люси. – Только, Кит, никогда впредь не проверяй меня таким образом.
30 января 2001 года
На следующий день после свадьбы отца, то есть через две недели после нашего возвращения и через неделю после нашего переезда на другую квартиру в Илинге, я с самого утра лежал на диване в сильном похмелье. Люси неожиданно вернулась домой из похода по магазинам, потому что у нее схватило живот, да так сильно, что она едва не потеряла сознание в супермаркете, когда выбирала провизию для обеда.
Мы оба уже обзавелись своими местами для отдохновения в гостиной, наподобие того, как раньше укладывались на разные стороны кровати. Люси садилась в кресло, а я укладывался на диван. Преимущество дивана заключалось в том, что на нем можно было вытянуться, а преимущества кресла было в его близости к радиатору. Оставшуюся часть дня и вечер мы провели в безделье. Люси немного поспала после обеда, будучи не в силах дочитать статью в журнале «Обсервер лайф»; всем своим видом она старалась показать, насколько ей плохо, а я с увлечением стал смотреть мировой чемпионат по дартингу.
Не знаю почему, но мы пошли в пункт проката видеокассет. Было очень холодно, тротуары были покрыты коркой льда, и мы шли, взявшись за руки и перебирая ногами так медленно и осторожно, что непроизвольно и не сговариваясь подумали о том, что вот так же мы будет ковылять в старости.
– Ну что ж, – сказал я как бы про себя, – вот и отлично.
– Не надо спешить, – сказала Люси, – смотри под ноги и старайся не поскользнуться. Думай о том, что мы скоро будем дома, включим отопление и отогреемся.
Когда мы вернулись домой, я позвал Люси к себе на диван, чтобы полежать обнявшись с ней.
– Может, лучше ты сядешь ко мне? – предложила Люси, и весь вечер мы провели в борьбе за место, куда поставить ноги; я постоянно отдавал ей приказы сделать то, принести это, стараясь, чтобы голос мой звучал так же, как тогда, когда мы жили в любви и покое и когда я был уверен, что Люси не ответит на мои приказания негодующим криком. Она недавно закончила гладить мои вещи, разогрела мне в тостере три лепешки и два раза приносила чай. В такие дни я становился по-мальчишески шаловливым и подобные мелкие заботы со стороны Люси еще больше распаляли меня. Сначала я во всю мочь своего красноречия нахваливал Люси за проявляемые ею усилия, однако, как только она, растрогавшись моими речами, начинала говорить, сколь она добра ко мне, я тут же давал ей новые приказания. И сегодня, покончив с глажением, вся красная от парящего утюга, она подошла к дивану и легла на меня. Мы обнялись. Через минуту она сказала:
– Ты самый счастливый мужчина из всех, живущих в Илинге. Готова поспорить на что угодно, никому, кроме тебя, рубахи не гладят.
Я ответил, что знаю это, а затем добавил:
– Спасибо тебе, стерва.
Люси, рассмеявшись, выскользнула из моих объятий и, бросив на меня недобрый взгляд, сухо произнесла:
– Чтоб больше я этого никогда не слышала.
Это была наша прежняя шутка; и я, помню, пытался убедить ее разрешить мне называть себя стерва, а для этого я постоянно употреблял это слово и вставлял его в разговор в самые, казалось, неподходящие моменты. Мы делали вид, что настолько привыкли к употреблению этого слова в качестве ласкового обращения, что это подчас смущало и озадачивало окружающих. Когда я вдруг фамильярно называл ее стервой, а она отвечала столь весело и беззаботно, все, кто был рядом, с ужасом смотрели на нас, а мы оба испытывали чувство неловкости из-за того, как они воспринимают наши отношения, считая мое обращение ней жестоким.
