Денис Гуцко - Бета-самец
Топилин, при охраннике стыдливо прикрывшийся локтем в позе роденовского мыслителя, внимательно наблюдал за тем, как Антон запросто, без малейшего замешательства, разбрасывает указания: это давай сюда, это туда поставь.
— Нам тут лишние уши не нужны, а? — подмигнул Антон Топилину, плюхаясь рядом на лавку. — Любопытные, спасу нет.
Они выпили и синхронно впали в задумчивость. Вытерли руки о разные края полотенца. Молча закурили.
— Охота тебе все портить, Санек? Я-то что… Батя на тебя обидится.
— И мне это по фигу. Представляешь? Сам не ожидал от себя. Хочу за это выпить, — потянулся он к бутылке.
Антон недоуменно повел плечами, но выпить налил обоим.
— Нырять будешь?
— Вода холодная?
— Не то слово.
— Буду.
Качнувшись, поднялся с лавки.
Вода оглушила и обожгла, горло и грудную клетку перехватило стальными обручами. Он не слышал уже, как следом за ним, улюлюкая, в воду бросился Антон.
Пока опускался отломившейся сосулькой ко дну, успел вспомнить о «Яблоневых зорях»: болтливый огонь в буржуйке, допотопный электрический обогреватель, ворохи теплых одежек, одеяла, спальный мешок.
Вынырнули, хватая ртом воздух, кусая воздух, как гусеницы твердый и гладкий плод.
— Оххренеееть!
— А я предупреждал!
Топилин добежал до стопки простыней, выхватил одну, завернулся. Антон дрожащими руками уже плескал по стаканам коричневатый «Бурбон».
После сауны, пунцовые и дымящиеся, завалились в скрипучие пластмассовые шезлонги, обнаруженные возле кладовки.
— Я всегда удивлялся, как ты умеешь все усложнять, Санек. С Анной так разнервничался. Чего, спрашивается? Сейчас бы жила спокойно в новой квартире… если бы ты тогда…
Топилин не отвечал — да и не слышал толком Антона.
«Второстепенность невозможно преодолеть на чужой территории, — подытожил Топилин. — Это пункт номер один. Нужна собственная территория. И с самого начала нужна была своя собственная территория. Второе… второе… А хрен его знает, второе. Будет и второе со временем, когда устроишься наконец… кхм… на просторе».
— Да кому от этого лучше, Саша? — внушал Антон, придвигаясь поближе. — Тебе, что ли? Давай начистоту. Вот как на духу. Тебе что, лучше остаться без бабла? Без фирмы? Но это глупо, Саша. Я бы сказал, преступно.
— Ты меня, что ли, посадишь? — пьяно рассмеялся Топилин.
— Саша, давай уже по-серьезному.
— Ни за что.
— А почему?
— По-серьезному нам с тобой, Антоха, нужно было разбираться лет… обалдеть, сколько лет тому назад, слушай. Сейчас кроме как по-смешному, я боюсь, уже не получится.
— Что ты опять буровишь, Санек? — теперь рассмеялся Антон, приобнял корешка за плечо, стиснул по-мужски. — Хватит, а?
Топилин спихнул его руку.
— Нет, ты точно там, на дачах, мозг подморозил.
Если бы Давид, вместо того чтобы завалить Голиафа…
— С Анной, кстати, давно виделся?
— А не пошел бы ты, Антоша…
— Ну, всё, всё! Не лезу.
Если бы Давид, вместо того чтобы завалить Голиафа, решил с ним побрататься — и зажил бы при непобедимом филистимлянине, восторгаясь его мощью и собственной сметливостью, история вышла бы обалдеть какая смешная. Потому что в финале какой-нибудь залетный ангел непременно поведал бы потучневшему корешу Голиафа альтернативный сюжет.
— Так про что я?
— Про бабло, про что.
— Да. Тебе лучше с нуля начать, да? Сейчас. Когда у тебя серьезные отношения. А у нее взрослый ребенок. А там, Бог даст, свои пойдут. А?
Все-таки правильно сделал, что пришел. Где-то в глубине, в самом темном закутке души, притаилось последнее сомнение. То самое, которое так красочно и подробно, ночь напролет пересказывает ему Антон. Нужно ли отматывать до нуля… не лучше ли воспользоваться ситуацией, если уж поворачивается подходящей стороной.
— Что бы ты тут ни плел, а я тебе нужен, Саня. Как в самом начале. Даже больше теперь. Согласись.
Сомнение испарилось, как плевок на раскаленной буржуйке. Только с нуля, Саша. Только заново.
— А мне, дорогой мой корешок… прямо тебе скажу… ты мне тоже очень нужен. Я тебе обещал как на духу, вот слушай. У Ани, конечно, капризы. Пройдут. Но пока они пройдут… И этот Владик ее. Упертый, — шезлонг под Антоном жалобно пискнул. — Нет, я не то чтобы наседаю. Не особо. Но она, Саня, сама неправа. Всё обговорено же было. А она берет и все рушит. И что мне тогда? Всем только лучше будет, Саш. Ты при деньгах, устраиваешь себе новую жизнь. На здоровье. И у меня все как надо, все по-божески. Даже если она от меня… лично, — он дважды ткнул себя куда-то в ребра, — ничего принять не захочет… Понимаешь, все равно же, если ты со мной останешься, это ж тоже не просто так. А? Это же тоже чего-то стоит. Правильно?
Скорей всего, Антон по-своему понимал молчание Топилина.
А притихший Топилин представлял, как могла бы выглядеть жизнь, в которой Антон Литвинов обрел наконец душевный покой.
Вот Александр и Анна Топилины просыпаются в семейной спальне. Напротив окно, раззолоченное полуденным светом. На полу по обе стороны от кровати цветными пушистыми горками свалены халаты. На тумбочках фужеры из-под «Маргариты». Нет, лучше бокалы из-под вина. Конечно. Донышки испачканы присохшими остатками, похожи на красные бессонные зрачки. Дверь открывается, и входит Антон. А следом за ним какие-то люди в синих комбинезонах. Нет, лучше в белых. В кипенно-белых комбинезонах с нагрудным кармашком, на который нашит обновленный логотип фирмы «Плита». Нет, «Альфа-Плита».
— Мы на секунду. Не помешаем, — бросает Антон и, указывая на потолок одному из пришедших с ним людей, говорит вполголоса: — Вот. Подшпаклевать. Там, где трещина. Обои сменить. И шторы подберите построже.
Человек бодро кивает, шуршит карандашом в блокноте.
— Будет лучше, вот увидишь.
Следующий эпизод: обветшалый частный дворик, заваленный расчлененными ржавеющими велосипедами, узлами безвестных механизмов, граблями и лопатами. Беседка из побуревших растрескавшихся реек. В беседке стол, накрытый клеенкой, на которой кое-где просматриваются еще васильки и маки. За столом сам Топилин, подле него Влад с томиком Пастернака… Да ну нет, какого Пастернака — с Томиком Рубцова… «В горнице моей светло, это от ночной звезды». И никакого капюшона. Анна с глазастым младенцем на руках и ее растерянные, но изо всех сил улыбчивые родители. Чайник, накрытый войлочной бабой. Или самовар? Самовар лучше — и чтобы из краника капало в специально подставленную, треснувшую в позапрошлом годе, чашку. Четко так капает, с полновесным бульком. Когда чашка наполняется, кто-нибудь переливает набравшуюся воду обратно в самовар. Калитка отворяется, и входят родители Сергея. Входят и останавливаются, перетаптываются с ноги на ногу.
— А вот и мы! — слышится из-за их спин голос Антона. — Принимайте, хозяева, гостей!
— Э! Санечек! Хорош отъезжать! — Антон тряс его за плечи. — Давай очухивайся. Я в сауну. Идешь? Давай, подтягивайся. До скорой встречи.
22
Но живым я его больше не видел.
Я проснулся от противного зудящего звука, влетавшего в открытую дверь. Или оттого, что замерз — и дрожал тяжело, как железный советский будильник. Или от совокупности всего противного и тяжелого, что обыкновенно окружает и наполняет похмельного мужчину средних лет, ночевавшего в пластмассовом шезлонге перед заводским бассейном, облепленного сырой простыней и несколько часов не ходившего по нужде. Добежал до душевой кабинки, отлил. Подошел к лавке, по которой растянулись блюдца с закусками. Глотнул «Бурбона» из горла.
— Полегчает. Жди, не умничай, — велел я себе и принялся напяливать одежду.
Всё было сырое, и пахло хлоркой.
Трезвонил — настойчиво, но с почтительными паузами — охранник, пришедший на смену. Очевидно, был предупрежден своим предшественником, отосланным домой, о неординарной ситуации на объекте: до сих пор начальство не устраивало ночных кутежей, да еще без охраны. Я несколько раз позвал Антона, морщась от бабахающего из-под потолка эха, и, все еще дрожа, отправился на проходную впустить охранника.
Вернувшись, заглянул в натопленную сауну. Пусто. Одежда Антона осталась сложенной на краешке лавки. Значит, не ушел. Снова звал его. Кричал, что собираюсь уходить. Попробовал вспомнить номер мобильного. Тут же десятки голосов в голове принялись выкрикивать числа, как будто я заглянул в комнату, в которой проходил чемпионат по лото. «А зачем я его ищу?» — удивился я. Даже сел от удивленья. Или оттого, что меня с самого пробуждения покачивало. Или просто захотелось присесть на дорожку.
— Вот и все, корешок! — крикнул я.
Разжевал ломтик лимона, надеясь хоть немного освежить рот.
За пиджаком пришлось идти в кабинет Антона, по переходной галерее, через вестибюль с новогодними гирляндами, мимо бывшего своего кабинета, через общую приемную с искусственной елкой.
Если выходить через проходную, придется идти мимо охранника. Идти мимо охранника не хотелось. Магнитный ключ от пожарного входа валялся у Томы на столе, поверх черновых смет. Спустился по дальней лестнице, прошел на площадку.
