Лаура Эллиот - Теперь я твоя мама
Какое-то мгновение он молчал, понурив голову.
– Если бы мне не хотелось расплакаться, я бы рассмеялся над парадоксальностью ситуации, – сказал он. – Увидимся в суде, Карла.
Она наблюдала за его удаляющейся фигурой. Камышница исчезла из виду. Вероятно, она испугалась группы девушек, которые, несмотря на ветер, щеголяли в тонких блузках с голыми животами. Их голоса разносились над водой, а пронзительный смех говорил о том, что их вечер только начинается.
На следующий день Орла Кеннеди позвонила ей, чтобы сообщить, что Дэвид нарушил условия освобождения под залог. Он пренебрег запретом и посетил Исобель Гарднер без ведома ее социального работника. По этой причине он будет находиться под стражей до суда.
Глава восьмидесятая
Джой
Отец пишет ей каждый день. Обычной почтой. Он приказывает ей крепиться. Он докажет свою невиновность, так что бояться ей не стоит. Иногда Джой верит ему, но потом ее мысли устремляются в другом направлении и она думает, что он останется в тюрьме навсегда. В суде у него не будет ни единого шанса, если там окажется Карла Келли, несчастная и обиженная. Судья будет ее марионеткой. Джой ненавидит ее. От ненависти ее бросает то в жар, то в холод, и появляется ощущение, что какие-то маленькие насекомые ползают под кожей. Доносчик, сука, лгунья, шпионка, разрушительница семей, самозванка… мать… мать…
Патрисия пытается уговорить ее простить и забыть. Но как она может? Ее сердце превратилось в ледышку и останется таким, пока отца не выпустят. Она порвала письмо Карлы Келли. Слишком поздно… слишком поздно… слишком много лжи. Невозможно простить. Доносчик, сука, лгунья, шпионка…
Мэри, лежащая на соседней койке, не соглашается с ней. У нее был вывих бедра, и иногда они с Джой вместе ковыляют по коридору.
– Прощение, – говорит она, – записано в книге раскаяния. Когда ты будешь готова простить себя, тогда твое прощение распространится и на других.
Как Джой может простить себя? Она позволила матери умереть, она заставила Дилана усомниться, а теперь ее отец попал в тюрьму, потому что она послала за ним. Все очень просто.
Ей снится мать. Ее мать-воровка. Джой знает, что она мертва, однако она выглядит такой живой, когда стоит перед домом с открытой Судебной книгой. Ангелы летают у нее над головой. Шесть ангелов в белых одеждах и с мерцающими крыльями. У них такие светящиеся детские лица! Джой хочется летать с ними, но гипс тянет ее к полу. Мать улыбается, когда поднимает взгляд от Судебной книги и смотрит на ангелов. Она не видит, что Джой пытается взлететь. Ангелы взмывают ввысь и исчезают, а мать опускается вниз. Джой хочет вырваться из этого сна, но потом понимает, что на самом деле она не спит. Сны наяву… Она слышит, как Мэри сопит на соседней кровати. По коридору протарахтела тележка с завтраками. Ночь за окном сменяется серым рассветом. Мать опускается все ниже и ниже. Она еще улыбается, но вскоре ее лицо исчезнет в крошащейся глине.
Джой нажимает на красную кнопку возле кровати, но к тому времени, как прибегает медсестра с уткой, уже слишком поздно. Джой стошнило на кровать. В палате больше нет ни ангелов, ни призраков.
– Просто плохой сон, – говорит медсестра.
– Он был реальным. – Джой опускается на стул, пока меняют постельное белье. – Я не спала.
Вторая медсестра берет в руки ее медицинскую карту.
– Галлюцинации, – делает она вывод. – Я поговорю с доктором Ноланом о болеутоляющих.
– Медики! – ворчит Мэри, когда Джой садится на постель, бледная среди накрахмаленных простыней. – Они Умеют вправлять кости, но бессильны, когда дело доходит до толкования прекрасных загадок разума. Это мать передала тебе сообщение.
– Она мне не мать.
– Она свободный дух. Поэтому она счастлива.
– Откуда вам знать, что она счастлива?
Мэри принимается напевать что-то себе под нос, собирая черные волосы в пучок и закалывая их. Она точно знает, куда нужно засунуть каждую блестящую заколку. Мэри тянется за зеркалом только тогда, когда нужно нанести макияж.
– Зря, – говорит она, как всегда, когда смотрит на свое отражение. – В моем возрасте нежелательно с утра смотреть в зеркало.
Джой поднимает руки над головой и тут же опускает их. Это вызывает боль, но очень скоро физиотерапевт заставит ее хромать по коридору туда-сюда и выполнять самые невероятные движения. Неспешное течение жизни в больнице мешает нормально думать. Она опускает голову на подушку и закрывает глаза. В голове проносятся обрывки воспоминаний.
«Я записываю твое имя в Судебную книгу». Сколько же раз она слышала эти слова? И она слышала их снова в карете скорой помощи, когда рот матери искривился. Она крепко держала Джой за руку, и с ее губ срывались какие-то еле понятные слова… написано кровью… написано в книге.… Что же она говорила? Или и то и другое?
– В книге? – произносит Джой. – Или кровью?
– Написано в книге, – отвечает Мэри. – Кровь больше не течет. Она нашла свой источник.
Джой глядит на нее. Лицо Мэри покрыто морщинами, но скоро оно изменится. Ее губы заалеют блестящей помадой, а серьги вспыхнут, словно звезды. Каким-то непостижимым образом ее морщины разгладятся и исчезнут. Люди видят ее живые черные глаза и не замечают, что она довольно-таки старая. Мэри – ее настоящее имя. Она никому, кроме Джой, этого не говорит. Как экстрасенсу ей приходится поддерживать определенное реноме.
– Нехорошо, если пойдет слух, что Миранда Мей скачет по больничным коридорам, словно какой-то кузнечик, – шепчет она.
Джой пообещала сохранить ее секрет. Но похоже, что все остальные в больнице тоже его знают. Медсестры просят ее дочитать по ладоням, а вчера она, завесив простынями все окна, гадала доктору Нолану на картах Таро.
– Написано в книге раскаяния. – Мэри надевает блестящие серьги. Вот-вот начнется изменение. – Что она велела тебе сделать?
– Она ничего не сказала.
– Язык не всегда необходим для обмена знанием. Тебе следует читать знаки, которые она оставила после себя.
– Доброе утро. Подъем!
Пациенты терпеть не могут медсестру, которая приходит по утрам. Она приносит с собой частичку внешнего мира, напоминая об уличных пробках, толчее в общественном транспорте и дрянной погоде.
– Так-так, что у нас здесь? – Она останавливается в ногах кровати Джой и удивленно глядит на нее. – Слезы? Так не пойдет.
– С ней все будет в порядке, – говорит Мэри.
Слыша уверенность в ее голосе, Джой снова чувствует себя сильной. Она шепчет имя Сюзанны. Сюзанна… Сюзанна… Имя кажется незнакомым. Произнося его вслух, она рвет первую ниточку, которая связывала ее с ложью.
Когда завтрак подходит к концу, а врачи возвращаются с утреннего обхода, она звонит Патрисии.
– Я хочу встретиться с матерью, – говорит она. – Попросите ее приехать сюда.
– Семья определяется не только кровью, – говорит Мэри, пока они ждут Патрисию. – Ты всегда будешь для них на первом месте.
– Но я принадлежу ему и ей, – возражает Джой.
– Ты принадлежишь себе, дитя.
– Что-то незаметно. У меня много родственников, и все хотят, чтобы я стала частью их.
– Наука не в силах измерить, сколько любви могут вместить наши сердца. Не бойся. У тебя в сердце достаточно места для тех, кто принадлежит тебе.
– У меня нет места для нее, – говорит Джой. – Она обманула меня, заставила отца влюбиться в нее. Я ее ненавижу.
Мэри что-то бормочет под нос и закрывает глаза.
– Что? – спрашивает Джой.
Но Мэри только улыбается и глубже зарывается в простыни. Патрисия приходит и помогает Джой перебраться в кресло-каталку.
– Карла приехала, – говорит она. – Она ждет тебя в комнате для свиданий. Удачи.
Она вывозит Джой из палаты.
– Я справлюсь сама, – говорит Джой, когда они останавливаются перед нужной дверью.
– Ты уверена?
– Да. Это ненадолго.
Когда Патрисия уходит, Джой несколько секунд сидит не шевелясь. Ей нужно собраться, но гнев все кипит и не хочет проходить. Доносчик, сука, лгунья, шпионка… От этих слов у нее начинает болеть голова. Она толкает дверь и заезжает внутрь. Карла Келли сидит в кресле. У нее на плечах яркий цветастый шарф. Очков нет, а волосы длиннее, чем раньше. Она встает, когда видит Джой. На щеках вспыхивают красные пятна. Руки у нее дрожат, как тогда на кладбище. Тогда светило солнце, воздух был неподвижен и прозрачен…
Внезапно ярость улетучивается. Джой понятия не имеет, куца она делась. Она цепляется за нее, пытается вернуть, но злость исчезает, растворяется, а на ее месте медленно возникает воспоминание о том, как «бокстер» занесло и он влетел в парковую изгородь. Ощущение, словно висишь вверх ногами. Понимание, что умрешь, и слишком поздно… слишком поздно узнать силу материнских объятий, которые укрыли бы от опасности.
