Станислав Говорухин - Повести. Рассказы
— Шота, а если немцы заметят?
— Не заметят, ночью пойдем.
— А сколько взрывчатки тащить?
— Сколько скажут…
— Лейтенант сказал, что на эту гору уже пробовали подниматься…
— Два раза пробовали, не вышло, — покачал головой сван.
Артем был мрачен. Его подбрасывало на продавленном сиденьи.
— Ничего не выйдет, — морщился Артем. — Три человека! За старика обидно, хоть бы две связки было!
— Будут две связки, — неожиданно сказал молчаливый шофер. — Я пойду, — и он облегченно вздохнул, словно подвел черту своим размышлениям.
— Брось! — махнул рукой Артем. — Мне альпинисты нужны.
— Баранов меня зовут, — глядя вперед, сказал шофер. — Вадим Баранов.
— Какой Баранов? Погоди… — Артем с недоверием и в то же время с нарастающей надеждой смотрел на него. — Мастер спорта Баранов, да?
— Да, я это, — шофер продолжал невозмутимо смотреть вперед.
— Это ты в тридцать шестом поднялся на Шах-Тау?
— Да, я это…
— Что за черт! Что ж ты раньше-то молчал?
— Думал, — усмехнулся Баранов. — Мальчишка вон не знает толком и то испугался…
Их резко подбросило. Артем боком навалился на шофера и как бы случайно обнял его за плечо, и впервые счастливо улыбнулся. Он и мечтать не мог, что у него в группе будет альпинист-профессионал. Да еще какой!
А шофер по-прежнему молча, сосредоточенно смотрел вперед.
У самой реки, перед палаткой трое альпинистов подбирали снаряжение. Артем проверял рюкзак, который набил Спичкин. Он безжалостно выбрасывал одну вещь за другой. Спичкин переминался перед ним, оправдывался:
— В горах ночью холодно… И есть хочется…
Артем в это время вынул две консервные банки, одну отложил в сторону.
— Сам начальник снабжения выдал… — упавшим голосом сказал Спичкин.
— Банка тушенки — это триста граммов взрывчатки. Жрать будет некогда, понятно?
— Понятно… — нехотя протянул Спичкин. — Будем питаться кузнечиками.
— Отставить шуточки! — повысил голос Артем и посмотрел на Шота Илиани. — Все рюкзаки проверю лично!
У походного госпиталя стоял газик. В моторе копались двое — Баранов и пожилой солдат с обвислыми светлыми усами.
— Зажигание все время барахлит, — говорил Баранов. — И фильтры почисти…
— Один черт, взорвать придется, — пробурчал пожилой солдат.
— Взорвать и дурак может, — спокойно сказал Баранов. — Можно и просто — с обрыва… А ты спрячь. Загони куда-нибудь за скалы — век не найдут. Только место заметь. Что мы, фрицев на всю жизнь, что ли, в долину пустим? — Баранов поднялся от мотора, продолжал: — А так машина хорошая, трудяга. Держи ключи, — он протянул пожилому солдату ключи от зажигания.
А сам тем временем направился к госпиталю.
Три длинных брезентовых барака стояли параллельно друг другу. И еще несколько палаток вокруг. Там — операционные, там — врачи и медсестры.
Баранов вошел в барак. На койках и просто на тюфяках на полу лежали раненые. Какой-то солдат, прыгая на одной ноге, перебирался на койку к товарищу. А тот уже расставлял шахматы на доске.
Кое-кто тихо, вполголоса переговаривался, но большинство лежали неподвижно, уставив бледные, бескровные лица в потолок.
Баранов прошел меж коек, остановился у самой крайней. Лежавший на ней боец спал. Осунувшееся, изможденное лицо покрыто бисеринками пота, голова и грудь перебинтованы.
Баранов молча стоял над ним и смотрел. Подошла медсестра, высокая, красивая женщина лет тридцати.
— Первый раз нормально спит… — полушепотом сказала она. — Вы-то как себя чувствуете?
— Нормально, — усмехнулся Баранов. — Вожу начальство.
А раненый вдруг что-то почувствовал, повернул голову, открыл глаза.
— Вадим… — он слабо улыбнулся.
Баранов присел на койку, на самый краешек, скупо улыбнулся в ответ:
— Как дела?
— Худо… Видно, не поднимусь, — раненый снова попытался улыбнуться.
— Ну-ну, еще попрыгаешь… Завтра вас в тыл вывозить будут. Мы еще с тобой после войны в горы пойдем.
Раненый молчал, дышал с трудом, потом негромко проговорил:
— А говорят, нас отрезали…
— Врут… — Баранов посмотрел прямо ему в глаза. — Испорченный телефон. Чуть что, сразу — отрезали… Погоди, через неделю мы из них пыль выколачивать будем…
Раненый молчал. Около койки стояла медсестра, слушала.
— Плохо… — вдруг выдохнул раненый, глядя куда-то в сторону. — Если сюда придут, даже застрелиться не смогу.
И от этих слов медсестра вздрогнула, прикусила губу.
— Завтра вас в тыл повезут, понял? — повторил Баранов и поднялся. — Это я тебе обещаю… Выздоравливай. Из госпиталя напиши. Пока…
Баранов прикоснулся к руке бойца, безжизненно лежавшей поверх одеяла, повернулся и быстро пошел меж коек к выходу. Медсестра догнала его у выхода.
— Погодите, Баранов.
Баранов остановился, молча смотрел на нее.
— Вы пойдете на вершину, да? — спросила она. — Я знаю… Главврач сказал, что укомплектована группа альпинистов… И что не хватает людей… В общем, я решила… Я тоже пойду…
— Не советую, — коротко ответил Баранов и снова пошел.
Медсестра догнала его, схватила за руку.
— Да погодите вы! Я же говорила вам, что знаю альпинизм… У меня приличный опыт.
Баранов молча и с какой-то неприязнью смотрел на нее.
— Вы три недели с контузией пролежали и идете… А я… Не смотрите, что я худая, я сильная…
Баранов усмехнулся, приложил руку к груди.
— Верочка, это решает командир группы… А я серьезно вам не советую, — он небрежно козырнул и быстро пошел прочь.
Уже густели, наливались холодом сумерки в долине. И со всех сторон нависали над ней черные вершины гор.
Пятеро альпинистов стояли в шеренгу, и рядом с каждым лежали на земле рюкзак, ледоруб, автомат. Комполка оглядел всех, кашлянул в кулак:
— Товарищи бойцы… Голубчики… Знаю, что трудно, можно сказать невозможно… А вы сделайте… Люди вам в ноги поклонятся…
Альпинисты стояли, опустив руки, молчали. Федорцов вынул из кобуры пистолет, протянул Вере.
— С автоматом тяжело, а это в самый раз…
В это время на дороге к лагерю показалась лошадь, запряженная в повозку. Лошадь бежала быстрой рысью.
Комполка пожал каждому руку, повернулся уходить.
Повозка подкатила, громыхая. У лошади ходуном ходили бока. Семен Иваныч спрыгнул на землю и сразу закричал сварливо:
— А скальные крючья забыли, растяпы! И теперь за вас думай!
Артем взглянул на Баранова. Тот недоуменно пожал плечами, сказал:
— Брали… Сам брал…
Семен Иваныч тем временем выбрал из повозки связку крючьев и покосился на Веру.
— И бабу с собой берете? — тем же недовольным тоном пробурчал он. — Плохая примета…
— Спасибо, позаботился, — сказал Артем.
— Сколько набрал? — спросил Семен Иваныч.
— Пять! — весело ответил Шота и поднял с земли рюкзак. — Как раз одного не хватает!
А Семен Иваныч вдруг снова заорал, теперь на Спичкина:
— Кто ж так ледоруб держит, а?! Назад клювом! — Потом он опять повернулся к Артему. — Когда выходить решили?
— Через полчаса. Пусть совсем стемнеет.
— Это хорошо… Может, немец и не заметит… — Семен Иваныч пошел к повозке, достал оттуда пару огромных альпинистских ботинок.
И, увидев эти ботинки, Артем улыбнулся.
Ночь в горах наступает сразу. Нет вечерних смутных сумерек и до появления желтой луны — холодно и черно.
Три пары альпинистов медленно двигались по разорванному леднику. Впереди Баранов в связке с Семеном Иванычем, за ним Артем с Шота Илиани и замыкал группу Спичкин с Верой.
В темноте люди осторожно посвечивали фонариками — угольно-черные, извилистые трещины встречались то и дело. Их перепрыгивали.
— Где шляется эта луна! — шепотом ругался Семен Иваныч.
Он двигался медленно, тяжело. Силы осталось в этом человеке еще много, но ловкости нет. Прыгать даже через небольшие трещины ему трудно. Он снимал каждый раз рюкзак, автомат.
Баранов страховал его, посвечивая фонариком.
— Быстрее, — негромко торопил Артем.
— Вам хорошо, соплякам! — пыхтел Семен Иваныч.
Вера все время поучала Спичкина:
— Крепче ногу держи… Ты ее не ставь, а в наст втыкай…
— Жарко, — отдувался Спичкин. — Два свитера надел, уф!
Где-то далеко сорвался камень, гулко застучал вниз, увлекая за собой другие камни. Камнепад. И потом снова тихо. И вдруг где-то ухнул, словно пушечный выстрел, ледник. Это образовалась новая трещина.
Хлопнул выстрел, и белый шарик ракеты, шипя и разбрызгивая искры, взлетел в черное небо. Ледник и контрфорс осветились мертвенным светом. Шестеро альпинистов застыли на белом, изрытом трещинами льду.
