Станислав Говорухин - Повести. Рассказы
— Артем, что ли? — старик недоверчиво смотрел на лейтенанта. — Я думал, тебя война в другие места забросила.
Он протянул Артему руку, и стало заметно, что двух пальцев на ней нет.
— Не узнал? Богатым буду, — улыбнулся Артем. — Ты никак в горы собрался, Семен Иваныч? Хозяйство проверяешь?
— Сожгу все к чертовой матери, — мрачно сказал огромный человек и швырнул в сторону связку крючьев.
— Сжигать не надо, — ответил Артем. — Еще пригодится.
— Кому? Немцам? — старик угрюмо взглянул на лейтенанта. — Ты-то чего заявился?
Он перевел взгляд с лейтенанта на газик, в котором сидел шофер. Тот дремал, откинувшись на спинку сиденья, надвинув пилотку на глаза.
— Дело есть, Семен Иваныч, — сказал Артем.
— Ха! — усмехнулся Семен Иваныч. — Ваши дела теперь — драпать быстрее! Немцы, говорят, в долине уже.
— Во-первых, еще не в долине. А во-вторых… сюда войти легко, а выйти…
— Кутузов! Стратег великий, — ехидно усмехнулся Семен Иваныч. — Ладно, говори зачем пришел?
— Беженцев нужно вывести из долины…
— Через перевал, что ли, проводить?
Артем вздохнул, сел на землю:
— То-то и оно, Семен Иваныч… Немцы закрыли перевал.
— Довоевались! — старик со злостью отшвырнул ледоруб.
И теперь стало заметно, что и на второй руке у него тоже не хватает двух пальцев.
— Обложили вас со всех сторон, как зайцев! А ведь я писал! В высшие инстанции письма посылал. Надо создавать специальные воинские части. А надо мной смеялись: «Война будет вестись на территории противника!» А теперь вона как! Нам своих егерей надо! Чтоб лучше ихних были!
— Будут лучше, Семен Иваныч, — ответил Артем, и лицо его стало жестким.
— Будут? Когда? У нас всегда так: на охоту идти, собак кормить…
— Ты, вроде, даже радуешься? — Артем взглянул на него холодными глазами.
— Пошел ты! — выругался Семен Иваныч.
Все это время шофер сидел неподвижно, лениво прислушиваясь к разговору, казалось, происходящее его вовсе не касается. Потом он не спеша вылез из газика, прошел во двор, не замечая Артема и старика. Подошел к груде альпинистского инвентаря, остановился, стал рассматривать.
Семен Иваныч взглянул ему вслед, спросил:
— Кто это?
— Шофер. Комполка возит, — ответил Артем и присел на корточки. — Вот смотри… Если пройти по этому гребню, подняться по стене… — он прутом рисовал на земле.
— Это как же ты по нему поднимешься? — скептически усмехнулся Семен Иваныч.
— Ночью…
— Хе! Попробуй… Только сперва завещание напиши, — старик ладонью пригладил густую шевелюру.
— Я думал тебя позвать, — упавшим голосом сказал Артем и пальцем вмял в землю окурок. — Добровольцев ищу.
— Шестьдесят мне, силенок не хватит…
— Насчет силенок ты брось!
— Бросать нечего. По этой стене подняться — гиблое дело. Ты в сороковом сам пробовал без автоматов и взрывчатки…
— Надо подняться, Семен Иваныч.
— Вот и поднимайся…
Шофер тем временем осмотрел снаряжение, носком сапога легонько подкинул лежавший на земле ледоруб, повернулся и той же ленивой походкой направился обратно.
Семен Иваныч снова проводил его длинным взглядом.
— Значит, при немцах жить будешь? — чуть ли не угрожающим тоном спросил Артем.
— Придется… — спокойно ответил старик. — Уходить-то некуда…
— Беженцам тоже некуда уходить…
— Ты меня не агитируй! Старый я… Пальцы вон все отморожены, — и Семен Иваныч сунул под нос Артему огромные волосатые руки с четырьмя обрубками вместо пальцев.
— Ну что ж, на нет и суда нет… — еще более угрюмо сказал Артем. — Тут дело добровольное, — и он поднялся, пошел к газику.
Шофер молча наблюдал за ними.
— А снаряжение забирай! — сказал вслед Семен Иваныч. — Все одно пропадет к чертовой матери.
Артем и шофер молча пошвыряли в газик крючья, мотки веревок, ледорубы.
А старик ушел в дом.
Артем прощаться не стал.
Когда машина рванула с места, Семен Иваныч вышел из дома. Газик пылил по дороге, становился все меньше и меньше.
Могучий, сутулый старик стоял на дороге и смотрел вслед до тех пор, пока машина совсем не пропала из вида…
Та же петляющая дорога, и тот же газик стремительно несся по ней, подпрыгивая на ухабах.
— Ах, досада, — вслух сокрушался Артем. — С этим стариком любую вершину взять можно…
Шофер долго молчал, потом неожиданно, будто размышляя вслух, сказал:
— На смерть-то кому ж охота идти…
Артем посмотрел на него, вздохнул:
— Война теперь… Везде война.
Шофер не ответил. Чуть прищурившись, он смотрел вперед и вел машину на сумасшедшей скорости.
Газик примчался туда, где части полковника Федорцова ожесточенно отбивались от наседавших немцев. Выли и разрывались снаряды, и эхо доносило в долину тревожный глухой гул.
В укрытии на патронном ящике сидел пожилой капитан и в раздумье тер небритые щеки. Перед ним стояли лейтенант Артем и шофер. Шофер курил, слушал с безразличным видом.
— Альпинисты… — медленно повторял капитан. — Где ж я тебе их достану?.. Может, у Савельева в роте? — Он повернул голову в глубь укрытия, где сидел политрук с забинтованной головой и чистил пистолет.
— Там вроде нету… — ответил политрук, не поднимая головы.
Грохот боя то нарастал, и тогда от взрывов сыпалась земля и вздрагивали стены, то затихал, словно отдалялся.
— Немцы закрыли перевал, — сказал Артем.
Капитан недоверчиво взглянул на него, понял, что лейтенант не шутит.
— Н-да… когда они?
— Сегодня утром.
— Слышал, политрук? — капитан снова повернулся к политруку.
Тот продолжал чистить пистолет, а потом, не отвечая на вопрос, сказал:
— Кажется, есть один… Шота Илиани, сван… Если он и не альпинист, то все равно горы знает, вырос тут…
— Славка! — крикнул капитан, и через секунду в укрытие влетел худенький белобрысый солдат, вытянулся у входа.
— В роту Пилипенко! Шота Илиани ко мне!
Худенький солдат исчез.
Пулеметы захлебывались, торопились послать еще и еще новую порцию свинца на каменистое, выжженное солнцем поле, по которому редкими цепями бежали немецкие автоматчики.
И руки солдата прикипели к гашетке, и лицо окаменело. Темное горбоносое лицо с полоской усиков и черным чубом, закрывавшим мокрый от пота лоб.
И дальше по извивающейся линии окопов были видны согнутые спины бойцов, которые стреляли, стреляли, быстро перезаряжали винтовки — и снова… По всей линии вскипали белые вспышки выстрелов, непрерывные, яростные. Черными фонтанами вскидывалась земля. Солдаты подтаскивали к минометам новые и новые ящики.
А немецкие автоматчики бежали, падали, потом залегли…
Потом начали медленно отходить назад.
И после адского грохота странной, даже неуместной казалась тишина, воцарившаяся на черном каменистом поле, изрытом воронками. Здесь и там видны были трупы немецких автоматчиков.
Привалившись спинами к стенам окопов, полулежали, отдыхали измотанные боем солдаты.
И вот уже горбоносый, черный солдат с усиками, тот самый, что стрелял из пулемета, стоял в укрытии перед капитаном. И рядом с ним — молодой двадцатилетний солдат, высокий, с припухлыми, еще мальчишескими губами. Большие глаза его сейчас были растерянными. — Задача трудная, но… выполнимая, — Артем посмотрел на солдат.
— Ну что молчите? — нетерпеливо спросил капитан.
Шота Илиани мягко улыбнулся, и черные глаза его весело блеснули:
— Попытаемся… Почему нет? Тяжело, конечно… Плохая гора, очень…
— А ты? — И капитан посмотрел на молодого солдата.
— Я? Какой я альпинист… На Ай-Петри один раз ходил, и все, — солдат опустил голову.
— Так… — тяжело выговорил капитан. — Значит, отказываешься? Привык в ординарцах бегать…
— Товарищ лейтенант сказал, что дело добровольное, — не поднимая головы хмуро ответил солдат.
— Добровольно с мамой в магазин ходят, а здесь — армия, понятно? — повысил голос капитан.
Солдат молчал.
— Рядовой Спичкин, я спрашиваю, понятно?
— Есть добровольно, товарищ капитан! — глухо ответил Спичкин.
— Стыдно! Мне за тебя стыдно! — отрубил капитан.
Спичкин поднял голову, испуганно смотрел на капитана, Артема, молчаливого шофера.
Неутомимый газик мчался обратно. В нем теперь — четверо. Впереди шофер и лейтенант, сзади — два добровольца. Шота Илиани и рядовой Спичкин. Он уныло смотрел на бросающуюся под колеса дорогу, потом спросил свана:
— Шота, а если немцы заметят?
