Вернуться по следам - Му Глория

Конечно же никто не хотел уходить из конюшни, все держались за Бабая, да и куда, скажите на милость, нам было идти? Где бы еще нам позволили заниматься всеми этими безумными вещами? Бабаевская схема работала как хорошо отлаженный механизм, без сбоев, без проволочек, без авралов, и, несмотря на тотальную занятость и хроническую усталость, мы успевали делать в три раза больше, чем прежде. Охота пуще неволи, да, мы все очень старались, мы любили свое дело и смертельно боялись, что он нас выкинет из этой колесницы счастья, если мы будем плохо работать или лениться.

Нет, по доброй воле из «Школы юных каскадеров» не уходил никто. И я осталась. Здесь была вся моя жизнь и вся моя радость – все это было зажато в крепком, смуглом, длиннопалом кулаке Бабая.

Глава 21

И вот сейчас я ехала на лениво рысящей Зоське, поглядывая на вспотевшие воробьиные затылки бегущих детишек.

Жизни-то моей было всего ничего, каких-то одиннадцать лет, но мне казалось, что вся она сейчас пробежала у меня перед глазами. В книжках пишут, что так бывает перед смертью, только ведь смерть грозила не мне, а серой в яблоках орловской кобыле, и почему тогда я думала не о ней?

Ну а что о ней думать? Рукопись, шестнадцати лет, с жестким, как жопа носорога, ртом, железными боками и непробиваемой тупостью. Я ее не любила. Она была упрямой и глупой (ну да, не все лошади – лапочки и умницы, а люди все, что ли, хороши?), но вот это «была» резануло меня по сердцу так, что мне пришлось долго цедить воздух сквозь сжатые зубы, чтобы унять боль.

Дети почти добежали до волейбольной площадки, но я понимала, что возвращаться рано, надо еще потянуть время, и предложила:

– А до реки слабо добежать? Справитесь?

Они молча побежали дальше. Никто не признался, что устал.

Выглянуло солнце, река заблистала за деревьями, словно тяжелое, темное стекло. Дети прибавили шагу и скоро уже косолапили, увязая в песке. Я быстро расседлала Зоську под дикой яблоней у кромки пляжа, и она сразу же набила полную пасть яблок, как хомяк. Я оставила седло тут же, под деревом, бросив кобыле: «Охраняй», и пошла за детьми.

Красномордые, потные мальчишки устало сопели, но никто не смел присесть.

– Отдыхаем, отдыхаем, тянемся, – сказала я, села, раскинула ноги и стала тянуться к носочкам, то к правому, то к левому.

Дети грузно попадали на песок и стали делать, как я.

– Молодцы. А теперь расскажите мне, как вы разминаетесь с Омаром Оскаровичем.

– Да обычно, – ответил мне желтоглазый, – сначала бегаем, потом наклоны, приседания, два кружочка гусиным шагом… и все.

– Ага. Ну ладно, мы сейчас чуть иначе сделаем. – Я решила им показать детскую разминку, которую в самом начале проводила с нами Лиля. Это был комплекс растяжек и силовых, где фигурировали такие упражнения, как «утенок», «бабочка», «зайчатки и волчатки», «лодочка». Я не была уверена в успехе, потому что дети все как один были хмурые и слишком серьезные, но уже через пятнадцать минут они улыбались и радостно переглядывались – понравилось. Но вот мы почти закончили, а возвращаться все еще было рано, рано, я «чувствовала это жопой», как говорил Геша. Почему-то мне ужасно не хотелось, чтобы эти малыши увидели, как выводят из конюшни обреченную лошадь или, того хуже, вытаскивают труп, хотя я-то сама была вполне самостоятельным ребенком и очень не любила, когда со мной обращались как с маленькой – сюсюкали, недоговаривали, скрывали что-то, пусть плохое, но важное.

Я не знала, что делать, чем их еще занять, но тут мой взгляд упал на руку одного из мальчишек. Я увидела четкий красноватый рубец, явно от шамбарьера. За седло хватался, дурачок, на галопе, подумала я, и мне в голову пришла одна скудная мыслишка. Не бог весть что, но пойдет.

– Все, закончили. Молодцы, – сказала я. – А теперь вот что. Боюсь, ваше сегодняшнее занятие сорвано. Мы просто не сможем заниматься, не сможем вывести лошадей…

Дети разочарованно загудели.

– Подождите ныть. Я кое-что придумала. Скажите мне на чистоту, кто из вас боится ездить галопом?

Дети угрюмо сбились в кучу и молчали.

– Ладно, партизаны. Вы пока подумайте, а я лошадь пойду поседлаю.

Зоська пожирала яблоки как пылесос, и я усомнилась, сможет ли она идти галопом.

– Ах ты жадный хомячище! Давай, хватит уже жрать. – Я оттащила лошадь от яблони, надела уздечку, седло, и мы вернулись к детям. – Ну? Признаваться будем?

Ответом мне было то же молчание.

– Ну я не знаю… Раз вы все такие храбрецы, вам моя мысль по душе не придется…

– А что ты придумала? – спросил меня один из мальчишек.

– Я хотела предложить вам поездить галопом со страховкой. То есть в одном седле со мной. Я буду вас крепко держать, бояться вам будет нечего, и вы поймете, что галоп – это весело и здорово.

– Ага-а-а, а вдруг ты сама упадешь?

– Я?! Упаду? Ну это вряд ли…

– Это ты не видел, как они выступают, – толкнул локтем недоверчивого другой мальчишка.

– Да я болел, когда вы все на них ходили, – стал оправдываться тот.

– Хорошо. Смотрите. – Я запрыгнула в седло, пустила Зоську крýгом и стала всяко изголяться – ложиться поперек, садиться против темпа, опираясь локтями о лошадиный круп, делать соскоки и даже встала на руки, упираясь головой в седло. – Ну? Упаду я?

– Не-е-ет! – заорали мальчишки.

– Так что? Покатать вас?

– Да-а-а! – Они всем скопом кинулись к нам, и Зоська шарахнулась в сторону.

– Тихо, тихо. По очереди. Давайте-ка посчитаемся – эни-бени-лики-паки… Ты первый, давай. – Стремена были слишком высоко для карапуза, и я попросила остальных: – Да подсадите его, что встали!

Он забрался в седло, я перехватила повод одной рукой, а другой крепко прижала пацана к себе. В казачьем седле нам вдвоем было удобно, как в кресле.

– Бери повод. Да не хватай, мягче, не держись за него, держись коленками. Коленка, коленка и попа – три точки опоры у тебя, кисти, поясница и шенкеля свободны. – Я почувствовала, как мальчишка расслабляется, становится гибче. – Мы сейчас сразу пойдем в галоп, на рыси вдвоем неудобно. Если испугаешься – хватай меня за руку. За повод не держись, не для того он, понял? Схватишься за повод – убью. Понял?

– Да. – Мальчишка глубоко вздохнул и постарался расслабиться. На темечке у него торчал смешной русый вихор, голова едва доставала мне до подбородка.

– Ну, помчали! – Я свистнула, и Зоська сорвалась в галоп – любила она похулиганить. – Йахуууууу, эгегегей!!! – вопила я и слышала подбадривающий визг малышни за спиной.

Мальчик испугался и резко ухватил меня за запястье.

– Молодец, молодец. Не бойся, я тебя держу. Отпускай ручки. Совсем отпускай, просто раскинь их в стороны, будто ты птичка. Мы же летим, чувствуешь? Летим!

– Летим, – тихо повторил мальчик и, раскинув руки, вдруг запищал: – Ура-а-а! Я лечу-у-у-у!!!

Когда мы завершили круг, мальчишки скакали, как стая диких обезьян, тянули руки и кричали: «Можно, я? Можно, я?»

– Ну что, слезай, – обратилась я к мальчонке.

– А можно еще разочек? – тихонько спросил он, снова схватив меня за руку.

– Нет. Извини. Надо же и другим покататься.

Он послушно полез с лошади, и я чуть придержала его за шиворот, чтоб не свалился.

– Кто следующий?

– Я! Можно, я? – снова завопили все скопом, но к лошади больше не лезли, а изо всех сил тянули руки, как в школе.

– Вот ты, – я подозвала того, желтоглазого, который теперь вовсе не выглядел волчонком, а скакал таким же козликом, как остальные. – А вы посчитайтесь пока сами, кто за кем. Чего время терять?

Мальчик подошел к Зоське, протянул руку, чтобы ее погладить, но она вздернула голову и заржала.

– А можно, я один проедусь?

– Нет уж. Зоська новичков не любит, сразу задурит. Слушай, если ты не боишься, может, уступишь свою очередь кому-нибудь?

Мальчишка помотал головой и ловко вскарабкался в седло, буквально по моей ноге, как мартышка по лиане.

– Сидишь?

– Сижу. А она сразу галопом побежит, да? Или попрыгает? Галоп – это же такие прыжки, да? А как ты одной рукой будешь управлять, разве так можно?