Василий Голованов - К развалинам Чевенгура
Свой современный вид – если верить путеводителю – Сен-Мало приобрел лишь после Второй мировой войны, или, что точнее, в результате войны. На протяжении всей своей истории Сен-Мало оставался крепостью совершенно неприступной ни с суши, ни с моря, пока напасть не обрушилась на него с неба. Во время высадки десанта союзников на севере Франции в августе 1944-го полковник вермахта фон Аулок, командир гарнизона Сен-Мало, получил категорический приказ защищать город до последнего солдата. Этим участь города была предрешена. В течение недели авиация союзников полировала фугасными и зажигательными бомбами пространство «внутри стен» и, разумеется, фактически разрушила город до основания. Из 865 домов старого города уцелело лишь 182. Остальные дома, если судить по сохранившимся в музее истории города фотографиям, были разбиты до подвалов. После победы население терпеливо разобрало обломки, сложило кирпич в штабеля и, дожидаясь реконструкции, выстроило новый город вне стен, тем самым постепенно подготавливая Сен-Мало к новой будущности крупнейшего курорта на севере Франции. Пространство «внутри стен» было полностью реконструировано к 1957 году; таким образом, город не утратил своей красоты и легендарной славы, но в то же время приобрел смягчающее его исконную суровость измерение «внутри стен» или «вне стен» – целые кварталы отстроенных вдоль моря уютных вилл, многие из которых, как корабли, несут над входной дверью собственные имена. «Рай», «Парадиз», «Приют спокойствия» определенно ассоциируются с той эпохой, когда сама постройка этих вилл символизировала для хозяев окончание ужасных испытаний войны и возвращение к прекрасной мирной жизни. Но некоторые носят куда более воинственные и в некотором смысле задиристые названия, как вилла «Аустерлиц». Вообще, квартал этих вилл, немного отплывших от старого города, очень красив из-за небольших, но кропотливо и с любовью устроенных садиков, окружающих каждый дом. И лишь вдоль береговой линии дома лепятся вплотную друг к другу: частные виллы, гостиницы, кафе, выходящие прямо на море, к роскошным пляжам чистого, шелкового песка.
Когда Мишель Ле Бри лет двадцать назад обратился в городской муниципалитет с идеей именно здесь проводить фестиваль книг о путешествиях, он, вероятно, держал в уме своеобразную романтическую легенду, в течение веков окружавшую «город корсаров и мореходов», которая должна была привлечь сюда авторов со всего мира. Но он, разумеется, не мог и предположить, что сам этот фестиваль станет закваской мощного туристического бизнеса, призванного обслужить 50 000 человек, приезжающих в последние годы к его открытию, чтобы поглазеть на живых писателей, получить автограф знаменитости, послушать живые споры о литературе и рассказы об удивительных путешествиях, а заодно и отдохнуть с пользой для себя как «внутри стен», так и за их пределами, с удовольствием потребляя все, что может предоставить в это время года морской курорт – утренние пробежки по пляжу, прохладные купания, дайвинг, большой аквариум, морские прогулки на пароме и под парусом, рыбные ресторанчики с обильными plats de mer43 или crêperies44 с лучшими во Франции бретонскими блинами, испеченными с добавлением ржаной муки и начинкой из-чего-только-не.
Впрочем, майский слет «Удивительных путешественников», сопровождающийся книжной ярмаркой и просмотрами самых невероятных фильмов, – не единственная наживка, при помощи которой Сен-Мало приманивает публику, стараясь продлить курортный сезон. Каждые четыре года в ноябре из Сен-Мало в Пуант-о-Питр стартует одиночная парусная гонка океанских яхт. Другая океанская регата, проводимая с той же периодичностью, но с участием не только одиночек, но и командных экипажей, связывает Сен-Мало и Квебек. Рок-фестиваль проводится ежегодно два раза – в разгар курортного сезона и в феврале. Осенние месяцы скрашивает фестиваль мультфильмов «Набережная пузыриков». Может быть, в Сен-Мало есть и другие, возможно даже порочные, развлечения, но я ничего не успел узнать о них – ведь я не турист. В каком-то смысле я был участником того непрекращающегося спектакля, который демонстрирует город, чтобы обеспечить себе достойное и безбедное существование.
Несколько свободных часов по прибытии мы имели возможность сколько угодно таращиться на достопримечательности и при лучшем знании города могли бы, наверно, успеть еще на какую-нибудь морскую прогулку. Но спешить не хотелось. Стемнело. Мы как раз гуляли в пространстве «внутри стен», которое и после реконструкции совершенно естественно смотрелось как – ну, разумеется, подвергнутый разного рода перестройкам и осторожным вторжениям, – но все-таки настоящий средневековый город. В кафе, куда мы зашли перекусить, меня удивила скромная карта вин, выдержанная в очень скупом местном колорите. На грифельной доске значилось всего три позиции:
Vin chaud – 2,50.
Kir breton – 2,60
Cidre – 8,50.
Ни горячее вино, ни яблочный сидр меня не интересовали. Но «кир» – вследствие самого невероятного названия этого напитка – заинтриговал меня.
– А не кирнуть ли нам киру, Кирюха? – озвучил я нахлынувшие языковые ассоциации.
– Ты хочешь попробовать? – чуть взволнованно спросила Ольга.
– Нет, пробовать будешь ты. Я помалу не пью, а с утра у меня выступление. Но кто-то из нас двоих должен донести до родины, что такое настоящий бретонский кир. В конце концов, кто из наших друзей может сказать, что накирялся киром?
Пришлось заказать кир.
Ольга пригубила жидкость цвета красного вина, потом, уже смелее, отпила глоток побольше, прокатила жидкость по всем вкусовым рецепторам своего языка и с видом неопределенного удовлетворения произнесла: «У-у!
– Что это?
– По-моему, смесь сидра и смородинового вина.
Я обнюхал рюмку:
– Похоже. Не пей много, голова будет болеть.
– Ты же сам настаивал…
– Разумеется, настаивал. Ну и что? Кир и есть кир, ничего в нем нет мудреного, попробовала – и хватит…
Вечером в гостинице я с помощью дежурной пытаюсь понять, как мне действовать завтра утром.
– Смотрите, – говорю я как можно ласковее, чтобы привлечь ее в сообщницы. – Завтра в 10.00 у меня первое выступление в L’Univers. Что такое L’Univers? Университет?
– В Сен-Мало нет университета, – решила помочь мне дежурная. – L’Univers – это просто кафе, там, Intro Muros. Как только вы входите в ворота Сен-Винсенн, оно тут будет. Чуть-чуть справа.
– А школа торгового судоходства – это где? Там у меня следующее выступление в 15.00.
– Это там же, Intro Muros, в двух шагах. В случае чего спросите, где выход к Ветреному пляжу. Оттуда улочка налево. Поднимаетесь по ней… Да там все близко!
Перед сном мы с женой покурили во дворике гостиницы, сидя на стульях под пальмой.
– Пальма, – вздохнула Ольга. – А ведь это север Франции. Интересно, тут бывает снег? И вообще, на какой это широте, как ты думаешь?
– Не знаю, – сказал я. – Эта пальма все сбивает. Я бы сказал, что не южнее Воронежа45.
– Значит, снег должен быть.
– Не знаю, – сказал я. – Эта пальма… Гольфстрим…
V. Очень много странных людей«Юниверс» оказался далеко не обычным кафе, хотя при виде вынесенных из-под тентов столиков и расслабленной публики, греющейся на солнышке, поднимающемся из-за форта Королевы, я испугался, что сейчас сюда принесут микрофон, что-то объявят, и придется орать на всю улицу непонятно что, тем более что переводчик или переводчица, которых мне обещали еще до отъезда устроители фестиваля, так и не объявились, а мой собственный французский, как показал вчерашний день, обнаружил опасную склонность к глубокомысленным провалам. По счастью, в глубине кафе оказался отличный конференц-зал со столом и микрофонами для каждого участника. Там же меня ждала переводчица. Анастасия. Настя. Она мне сразу понравилась: молодая, красивая и русская, что немаловажно. Русская с Украины. Эмигрантка. Значит, ей не потребуется усилий, чтобы понимать меня. Это самое главное. Если бы переводчицей оказалась француженка, знающая русский язык, все было бы иначе. Зал был на удивление полон.
Тема первого заседания называлась почему-то «Моя библиотека». Это была единственная тема, которую можно было предвидеть заранее (должны же у писателя спросить, кто его любимые авторы?) и для которой я сделал даже подобие заготовки, набросав в тетради список имен, слишком, впрочем, очевидных, чтобы хоть как-то выявить мою индивидуальность. Маркес, Борхес, Мелвилл, Сэлинджер, Фолкнер, Сент-Экзюпери, Юнг, Рокуэлл Кент, Лао-цзы, Толстой… Ведущая представила нас. Рядом со мной сидел классик турецкой литературы Энис Батур, гордо неся свою благородную голову, украшенную густой, но аккуратной, с серебряной проседью бородой. Чуть дальше – Эжен Николь, представленный как замечательный автор трех романов и последней, восхитительной книги «Аляска». Еще дальше – Шариф Мадждалани, весьма утонченный автор, воспитанный в старом православном семействе Бейрута, который, не будучи путешественником в прямом смысле слова, совершил неповторимое духовное паломничество по следам своего деда по материнской линии. Я был представлен последним. Собственно говоря, в «списке авторов» обо мне почти ничего не сообщалось, кроме того, что я родился в 1960 году в Москве, много путешествовал по Северу и являюсь автором книги «Éloge des voyages insenses…». Желтая бабочка взмыла над столом в руке ведущей. Краем глаза (или уха) я уловил едва заметное шевеление в публике, которое бывает, когда говорят о чем-то знакомом. Странно… Я не успел додумать свою мысль, потому что ведущая закончила представление и внезапно в очень скором темпе повела настоящий допрос, не давая ни одному из уважаемых авторов ни секунды на раздумья.
