Чарльз Сноу - Коридоры власти
— Ничего особенного не пишут, — ответил я.
— И то ладно. — Щека, сведенная нервной судорогой, разгладилась, голос стал мягче. Роджер успокоился слишком легко — так ревнивец хватается за каждую утешительную подробность, так подробности хватает на вдох, не более.
Одна газета сообщала о заседании заднескамеечников и ученых, которое закончилось ссорой последних. Вот, пожалуй, и все.
Как всегда бывает с ревнивцами, утешительная новость через минуту стала поводом для детективного расследования: кто конкретно присутствовал на заседании? Где заседание проходило? Газета была ультраконсервативная, ультраконсерваторы — враги. Роджер догадывался, кто слил информацию. Этот тип, приторно любезный, уже писал ему, уверял, что полностью на его стороне. Он что же, переметнулся? Я покачал головой:
— Не волнуйтесь, он по-прежнему с нами. Просто информация имеет цену, а газета имеет деньги.
Роджер выдохнул и нехорошо прищурился.
— Настанет время, когда таких, как он, пинками из парламента погонят.
Я заикнулся про ученых — дескать, узнать бы фамилии. Нет, Роджера фамилии не интересовали. Его только одно интересовало: парламентские настроения. Я ушел, он остался растравлять себя догадками, кто эти заднескамеечники и как они проголосуют.
Впрочем, мне было не легче. Дебаты начинаются в понедельник после обеда. Голосовать будут во вторник вечером. Нужно выдержать еще целых четыре дня. Я взял папку из корзины для входящих документов. В папке оказался доклад. Почерк — великолепный, формулировки — точнейшие. Но читать не хотелось.
Работать — тоже. Некоторое время я предавался мрачным мыслям. Позвонил Маргарет, спросил, нет ли новостей, сам не зная, что конкретно хочу услышать.
Раздался стук в дверь. Не в ту дверь, что открывается в приемную, к моим секретарям, откуда приходят посетители, а в ту, что открывается в коридор, то есть практически вообще не открывается. Вошел Гектор Роуз. Кажется, за все время совместной работы это был его второй визит без предупреждения.
— Дражайший Льюис, я готов тысячу раз просить у вас прощения за то, что столь беспардонным образом прервал ваш труд…
— Ничего похожего на труд вы не прервали.
— Нематериальный характер отдельных ваших занятий отнюдь не означает, что их нельзя прервать. — Роуз бросил взгляд на пустой стол, на стопку папок в корзине для входящих, чуть скривил губы. Сарказм из холодного стал ледяным. — В любом случае, любезный Льюис, прошу прощения за то, что, возможно, сбил вас с ценной мысли.
Хоть мы и проработали с Роузом столько лет бок о бок, я не представлял, как реагировать на каждый отдельный образчик его предупредительности. Молодые остряки из казначейства, уверенные, что Роузу на службе недолго осталось, а значит, их домашние заготовки пропадут втуне, утешились софизмом, который по популярности превзошел бы упреждающий некролог на грозного босса: «У кого-то хорошая мина при плохой игре, а у нашего Роуза — целое минное поле».
Наивные!
Роуз выдал еще несколько цветистых извинений и наконец сел. Взглянул на меня блеклыми своими глазами и произнес:
— Полагаю, вам следует знать, что вчера вечером судьба, по всегдашней своей ироничности, дала мне повод встретиться с нашим другом доктором Броджински.
— И где же вы встретились?
— Как ни странно, это произошло в кругу небезызвестных нам с вами политических деятелей.
Я моментально вспомнил газетную статью.
— Значит, вы там были!
— Откуда вам известно?
Я упомянул газету.
Роуз улыбнулся со снисходительной учтивостью.
— Не нахожу целесообразным чтение данного издания.
— Но вы там были?
— Я, любезнейший Льюис, именно этот факт силюсь до вас донести.
— Как вы получили приглашение?
Еще одна снисходительная улыбка.
— Я поставил себе соответствующую цель.
На сем Роуз отбросил велеречия и в лаконичнейших выражениях изложил суть дела. Броджински, не теряя надежды восстановить оппозицию против политики Роджера, задействовал связи со знакомыми из числа тори. Он не стал снова нападать на Роджера в открытую — теперь он предпринял атаку косвенную, то есть напал на Уолтера Люка. Постсуэцким реликтам из ультраправых Броджински внушил, что именно данный Люком совет заставил Роджера принять ошибочное решение. И вот группка реликтов пригласила Броджински отужинать. Заодно, из ложно понимаемой вежливости, был приглашен и Уолтер Люк. Гектор Роуз сам добился приглашения.
— Мне претила мысль, что наш блистательный Люк будет брошен на съедение волкам, — пояснил Роуз. — Также я подумал, что информация лишней не бывает. У меня некоторое влияние на лорда А.
(Роуз говорил о лидере реликтов, ответственном за проявление вежливости к Люку. Вряд ли лорд А водит дружбу с Гектором Роузом; с другой стороны, они учились в одной школе, что в британских чиновничьих кругах не пустой звук.)
Броджински и Люк жестоко повздорили. Оказывается, не только на Лорд-Норт-стрит вчера дошло до рукоприкладства между высокопоставленными особами.
— Ох и дружные они ребята, эти ученые, — заметил Роуз. И добавил: — Люк, если бы ты ценил судебную систему, мог бы привлечь Броджински за клевету. — И деловито выдал несколько примеров этой клеветы.
— Ну и кто в такое поверит?
— Дражайший мой Льюис, неужели вам не известно: стоит обвинить человека в чем бы то ни было — повторяю, в чем бы то ни было, — как наши друзья практически поголовно поверят обвинению? Кстати, дорогой Льюис, пока не забыл: настоятельно советую вам при случае поговорить с нашим многообещающим коллегой. Я разумею Дугласа Осболдистона. Нет никаких сомнений в том, что Броджински пытается влить этот яд и ему в ухо.
Один раз — всего один, ибо регламентированная жизнь предполагает замалчивание личных симпатий и антипатий, — Роуз дал понять, каковы его чувства к Дугласу. Он не позволил себе повторной прямоты, даже услышав от меня, что Дуглас честен и благороден, несмотря на чьи бы то ни было предубеждения.
— Ни секунды не сомневаюсь, — Роуз изобразил полупоклон, — что наш коллега во всех отношениях безупречен. Как я понял, он даже не принял Броджински. Это ли не верх благоразумия в сложившейся ситуации? Смею заметить, наш коллега наделен всеми добродетелями истинного слуги государства. И все же я настоятельно советую вам переговорить с ним. Ибо наш коллега несколько больше, чем следует, склонен верить в необходимость примирения ради примирения. Когда все утрясется, он может счесть, что безопаснее держать Броджински при себе, нежели отстранить его. Я бы назвал подобные условия примирения несколько выходящими за рамки. Милейший Дуглас, пожалуй, самую малость переоценивает здравый смысл представителей нашего района Лондона.
Мы встретились взглядами. В прямом и в переносном смысле.
— Кстати, — заметил Роуз, — некий факт считается общеизвестным.
— Какой же?
— А тот, дражайший мой Льюис, что наш добрый друг Дуглас Осболдистон не в восторге от политики своего босса. Или правильнее будет сказать — от конечной цели избранного боссом курса?
Роуз всегда оставлял простор для интерпретаций. В то утро мысли его были заняты предстоящим голосованием; конечно, он думал о голосовании не с надеждой приговоренного, как Роджер, а как игрок, постфактум вычисляющий шансы лошади. Перебрал всех, с кем ужинал накануне, высказался относительно их намерений. Членов парламента было двенадцать. Все, кроме одного, ультраправые — значит, скорее всего враги Роджеру. Из них трое наверняка проголосуют за него, в том числе лорд А (здесь Роуз проявил, как сам бы выразился, верх благоразумия, то есть ни словом, ни взглядом не намекнул, что в качестве функционера мог оказать давление). Остаются девять человек, и они точно воздержатся.
— Ситуация становится весьма неприятной, — произнес Роуз, однако концентрироваться на своих ощущениях не стал, а продолжил насчет голосования. — Наверняка будут и другие воздержавшиеся.
Не вдаваясь в подробности вчерашнего инцидента, я сообщил, что Сэммикинс намерен голосовать против.
Роуз прищелкнул языком. Посмотрел так, будто собрался вынести приговор. Затем тряхнул головой и холодно заметил:
— Полагаю, вы немедленно передадите все своему другу Квейфу. Я имею в виду информацию, которую мне удалось собрать. Излишне просить вас об осмотрительности; впрочем, боюсь, источник информации скрывать нельзя. Квейф должен знать, что будут воздержавшиеся. Можете, пожалуй, перечислить их поименно.
— Какой ему от этого прок?
— О чем вы?
— Думаете, он сумеет перетащить их на свою сторону?
— Не сумеет, — отрезал Роуз.
— Значит, он может рассчитывать только на убедительность своей речи. Каковая убедительность прямо пропорциональна оставшейся у него надежде.
