Чарльз Сноу - Коридоры власти
Относительно триумфа Кейва в палате общин двусмысленностей не было. Речь не имела отношения ни к политике Роджера, ни к возможным ее последствиям. Просто Кейв удачно защитил точку зрения правительства по вопросу второстепенной важности. Для всякого, кто не занимается политикой профессионально, речь Кейва либо прошла бы незамеченной, либо забылась в два-три дня, однако на парламентской бирже акции его подскочили сразу на десятки пунктов. В другое время Кейва поздравили бы, выпили бы за его здоровье — и только. Чувства Роджера были бы вполне предсказуемы — каждому доводилось присутствовать при профессиональном успехе коллеги, приятеля, соперника и союзника, каждый знает, каково это.
В тот вечер, однако, белой завистью не ограничилось. В триумфе Кейва не было ничего загадочного, зато никто не знал, что происходило на заседании кабинета за несколько часов до этого триумфа. Конечно, ни Коллингвуд, ни остальные не стали бы обсуждать в гостях кабинетные дела. Каро и Диана, не отличавшиеся ни способностью мыслить абстрактно, ни деликатностью, привыкли, однако, делать выводы из недомолвок. Они поняли, что нынче утром в кабинете обсуждали предстоящие Роджеру дебаты. И что кабинет предпринял известные шаги. Небрежно, будто интересуясь шансами фаворита ближайших скачек, Каро спросила Коллингвуда о голосовании в будущий вторник.
— Вопрос рассматривается, — отвечал Коллингвуд. И наставительно добавил: — И вопрос этот у нас не единственный. Мы не можем уделять ему все наше время.
Далее Коллингвуд выдал следующую информацию: необходимые механизмы запущены; всем сторонникам правительства рекомендовано присутствие на заседании; малочисленные инакомыслящие обрабатываются.
Разговоры за столом смолкли. Гости слушали Коллингвуда. Посвященным не составляло труда понимать его язык — а посвященные тут были все. Правительство не уступит. Сильнее на партию надавить нельзя. Вообще ничего больше сделать нельзя.
Опять же, думал я под уверенный скрип Коллингвуда, что им остается? Они слишком далеко зашли, они вынуждены теперь использовать испытанные технологии. Однако мы так и не узнали, что же случилось утром.
Вероятно, Коллингвуд и другие министры не могли бы просветить нас, даже если бы хотели. Дело не в секретности и не в личных соображениях — так уж в кабинете работа построена.
Слухи, что Лентон, когда считает нужным, прекрасно председательствует, и раньше просачивались. Лентон-де чаще своих ближайших предшественников позволяет министрам предлагать темы обсуждения, поощряет упорядоченные дискуссии и даже устраивает в конце неофициальное голосование. Чаще, но не каждый раз.
Лентон — умелый руководитель. Для премьера слишком любит держаться в тени. Одновременно он жесткий политик и не заблуждается относительно границ премьерских полномочий. С появлением же на политической сцене Коллингвуда эти границы буквально отодвинулись за горизонт. Премьера с придыханием называют первым среди равных. Пожалуй; только в данном случае этот первый куда равнее прочих.
Дело не в харизме. И даже не в личностных качествах. Благоговейный страх? Конечно; только изнанка у него приземленная. Премьер заведует должностями. Может сместить, а может и назначить. Скромняга Лентон не исключение. Высшие чиновники, я в том числе, в составе правительственных комиссий наблюдали разных премьеров — так вот, подчиненные всегда, перед любым премьером трепещут.
Раз Лентону неинтересно, чтобы кабинет принял решение, кабинет решение не примет. Требовать определенности способен только храбрец, а таковые в кабинете не водятся — они до кабинета просто не добираются. Лентон, при желании оперативный, воду в ступе толочь тоже умеет. Правда, при этом брызги летят, но Лентон внимания не обращает. Главное, что технология отработанная.
Видимо, примерно так случилось и нынче утром. Кроме Коллингвуда, никто не знал, что премьер думает о Роджере и его политике. Мое мнение: премьер считает политику Роджера разумной, но не видит смысла усердствовать в ее продвижении. Вот если бы Роджер расположил к себе или обошел ядро партии, правительству от этого была бы польза. На этом можно было бы выиграть следующие выборы. Но если Роджер взбаламутит оппозицию, если превысит полномочия и станет продвигать только часть законопроекта за авторством Гетлиффа, спасать его незачем. В конце концов, надо ведь кем-то жертвовать. Премьер, пожалуй, не слишком бы огорчился, если бы пожертвовали именно Роджером. Ибо всякая скромность имеет пределы. Лентона, этого милейшего человека, вряд ли радует наличие коллеги куда более яркого и вдобавок несколько более молодого.
Я прикинул, что ни в кабинете, ни на заседаниях, ни в частных беседах нашей теме излишнего внимания не уделяется. Может быть, премьер переговорил с Коллингвудом; впрочем, вряд ли. Эти конкретно политические технологии — пожалуй, самые жесткие из существующих — слов не требуют.
Вот Коллингвуд, прямой как палка, и сидел по правую руку от Каро, сидел с лицом непроницаемым, без намека на смущение, если не неприязнь, какие неизбежно испытываешь к человеку, которого намерен предать. Прозрачные глаза смотрели в одну точку. Требуемая ситуацией любезность расходовалась на Кейва строго дозированно — так достают заранее отсчитанные чаевые коридорному. Кейв был герой вечера, Кейв попал в кандидаты на скорое продвижение. Впрочем, толика прогностически обоснованной любезности пролилась и на Роджера. Никто бы не заподозрил в Коллингвуде неприязни к Роджеру. Коллингвуд своим поведением показывал, что полагает шансы Роджера превышающими нулевую отметку и будет в известном смысле доволен, если Роджер выкарабкается.
Не стал он запираться и когда Каро задала прямой вопрос: кто будет выступать во время дебатов?
— Роджеру предоставят заключительное слово, — сообщил Коллингвуд. — Откроет прения министр военно-морского флота.
— Этого вполне довольно.
Для Каро и для меня — Диана, видимо, была в курсе — впервые за вечер прозвучало серьезное предупреждение. Министр военно-морского флота — легковес; выходит, Роджеру нечего рассчитывать на поддержку министров кабинета.
— А вы, Реджи, произнесете речь? — Когда дело касается Роджера, Каро настырна.
— Вообще-то речи не мой конек, — ответил Коллингвуд так, будто косноязычие — величайшая из добродетелей. Он редко выступает в парламенте, даже в этих случаях не поднимает глаз от бумажки и так запинается, что впору заподозрить его в малограмотности. Однако ему как-то удается доносить свои соображения до комитетов заднескамеечников. Видимо, это он и имел в виду, когда воззрился на Роджера и не без самодовольства уронил: — Но я ведь кое-что для вас уже сделал.
Роджер кивнул. Внезапно я заметил — и остальные гости тоже, — что Роджер не сводит глаз с Монти Кейва. Напускная сердечность, самообладание, доброжелательность улетучились. Роджер смотрел на Кейва напряженно; приязни в его взгляде уже не было, но сухой остаток пока не дотягивал до неприязни. «А вы, Монти?» — как бы спрашивал Роджер.
Мы проследили его взгляд. Кейв был невозмутим. Все давно поели, но он отрезал себе еще сыру. Губы, красные, мокрые, капризные, как у всех толстяков и гурманов, вытянулись трубочкой. Кейв поднял глаза. Эффект был, как если жуешь булку и вдруг попадаешь зубом на гвоздь.
Даже Каро потеряла самообладание — правда, только на секунду. Ее голос, резкий, решительный, еще резче и решительнее показался в полной тишине.
— А вы, Монти, вы будете выступать?
— Меня премьер-министр не просил, — отвечал Кейв.
Это означало: Кейв не может выступить, даже если бы и захотел. Интонация была спокойная, умиротворяющая, и, однако, что-то резануло слух.
Каро не удержалась от следующего вопроса:
— А больше вы для Роджера ничего сделать не в силах?
— Не представляю, что бы это могла быть за услуга. Разве только вы подскажете?
— Как же нам тогда быть? — выкрикнула Каро.
Я понял: этот вопрос уже ставился. Когда? Нынче утром в кабинете? Не трудно представить: Лентон нижет клише на клише, журчит вербальная водица в обводных каналах, а вопрос — вопрос в старом русле остался, если, конечно, вообще был, если от него политический курс зависел или там карьера. Не трудно представить молчащего Кейва. Он отлично знает: Роджеру необходимо не просто его согласие — ему необходима поддержка. Вот он, надежда авангарда тори, лучший оратор, пожалуй, будущий лидер. Такого, как он, ждали. И дождались.
— Как же нам быть, Монти? — повторила Каро.
— Боюсь, все зависит от Роджера. Придется ему рассчитывать только на себя, — мягко, с продуманными интонациями ответил Кейв.
Все стало ясно. Несколько лет я терялся в догадках относительно истинного отношения Кейва к Роджеру. Кейв не одобрял детали отдельных проектов Роджера, однако оставался на его стороне. Он-то знал, зачем эта мелочность, зачем поводы для разногласий. Политики склонны себя переоценивать; не таков Кейв. Он не простил Роджеру «приспособленчества» в Суэцком вопросе. Но главное: Роджер — соперник. Через десять лет с ним придется бороться за первое место. А если теперь применить выжидательную тактику, претендент на это место будет всего один.
