Кристина Паёнкова - Бегство от запаха свечей
– Ладно! Так и быть, я вам скажу. Нам по секрету сообщили, что вы находитесь под следствием. Теперь ясно? Только, ради бога, не выдавайте меня, а то неприятностей до конца жизни не оберешься.
– Спасибо большое и не беспокойтесь, я никому ничего не скажу. Простите мою резкость, сами понимаете…
Я пошла в ателье. Кроме мамы и Стефана, там был еще какой-то мужчина. Я дождалась его ухода и рассказала обо всем.
– Ты можешь учиться скорняжному делу. Ведь шить ты умеешь. Это лучший выход из положения. Стефан давно говорил, что у тебя наверняка получится неплохо, – предложила мама. – Ты быстро подготовишься к экзамену на мастера и будешь прилично зарабатывать. Меха всегда в моде. Это хорошая специальность.
– Благодарю вас, Стефан. Я знаю, это ваша идея. Жаль, что я не подумала об этом раньше. Но когда уж имеешь специальное образование, то надо стараться работать в своей области. Иначе просто жаль потерянного времени.
– Что им нужно от тебя? Подозревают невесть в чем, а ведь мы знаем, что это все неправда. И не тебя одну, многих изводят, – мама была так взволнована, что казалось, вот-вот заплачет.
– Все обойдется. Вот увидите, – я пыталась говорить уверенным тоном. – Или они поймут, что ошиблись, или найдется подлинный виновник.
Я пошла домой. Да, товарищ Фронтчак хорошо знает жизнь. Он как в воду глядел. Но теперь отступать поздно, надо идти дальше. Я должна чем-нибудь заняться. Могу готовиться к экзаменам, например. Правда, впереди еще три месяца, но они пролетят быстро. Завтра же разыщу Фронтчака. Он скажет, что мне делать.
Мама прибежала домой следом за мной.
– Я забыла спросить, тебе не хотелось бы иметь собаку? У знакомой Стефана ощенилась сука. Щенята хорошенькие – черные, мохнатые. Мне хочется взять одного, но мы должны решить вместе – ведь это дополнительные заботы…
– Я бы не прочь, но придется подождать, пока я сдам экзамены. Ведь нас не бывает дома по целым дням, жалко животное. Возьмем щенка на будущий год, так, пожалуй, будет разумнее.
– В чем ты пойдешь? Надень то американское платье, что купила у Ирены. Оно не мнется и всегда имеет вид. Расскажем им о твоих неприятностях?
– Ни в коем случае. У Баранских хватает собственных забот. К тому же мне все равно не поверят.
Мама, готовая к выходу, в синем платье и белых летних туфельках, тщетно пыталась привести в порядок свою прическу. После перманента волосы никак не поддавались гребенке.
– Пошли. Стефан говорит, что ты очень повзрослела и теперь никто не верит, что ты моя дочь.
Пан Баранский стоял на балконе и что-то рассматривал в бинокль. Когда мы вошли, он бросил бинокль, расцеловал меня, а маме наговорил кучу комплиментов. Вошла его жена.
– Как вам у нас нравится? Места много, что и говорить. Громадные комнаты. А с полами беда. Правда, с недавних пор к нам два раза в неделю приходит женщина-полотер, но все равно возни с уборкой много. Может быть, когда Збышек женится, эта квартира нам будет в самый раз.
– Тут очень мило. И вид хороший – Одра рядом. Только, наверное, много комаров? – сказала мама.
– Ты так похорошела, Катажина, – вступил в разговор пан Баранский, – что прямо не верится. Збышек рассказывал, что ты очень изменилась, но такого я все же не ожидал! Жених у тебя есть? Тебе замуж пора! А наш чудак сватается по четыре раза в год, мы уж и не надеемся, что когда-нибудь это произойдет всерьез. А ведь и ему пора. О тебе он говорит с большим уважением. А я, знаете, тут до вашего прихода в бинокль смотрел, ведь сегодня на Одре регата. Хотелось увидеть, кто победит. Красивый вид спорта – гребля!
Мы пробыли у Баранских час с небольшим. Разговор не клеился. Его поддерживали только мама и хозяин дома. Когда мы прощались, Баранские пообещали прийти в воскресенье посмотреть нашу квартиру, и пан Баранский даже попросил маму испечь печенье, которым она угощала их однажды во время оккупации.
– Очень милые люди. Сегодня разговора у нас не получилось, но я думаю, это из-за моего плохого настроения. Я все время переживала, что не могу поделиться своей бедой даже с такими близкими мне людьми. А Баранская чудачка. Когда мужа нет, она рассуждает вполне толково и держит себя свободно, но стоит ему войти в комнату – ее уверенности как не бывало; говорит, а сама все на мужа поглядывает, как он, одобряет ли?
Улыбаясь своим мыслям, мама вдруг заговорила совсем о другом: Стефан настойчиво уговаривает ее ехать с ним в Вислу. Я поняла, что мама ждет с моей стороны поощрения, и сказала:
– Поезжай, мама, раз ему так хочется. Возьми с собой денег – не понравится, переедешь на другую квартиру или вернешься домой. Когда вы закрываете ателье?
– В июле, на весь месяц. Уже получили разрешение. Но после твоего вызова в прокуратуру и всех этих историй с работой мне бы следовало остаться. Не поеду. Может, перенесем отпуск на август…
– Нет, нет, ведь вернется пани Дзюня. Вернется насовсем, иначе ее выпишут, и она потеряет жилплощадь. Управляющая домами сказала, что ее необходимо предупредить, и я ей написала. Ирена переезжает в Стжегом, квартира будет пустовать. Спасибо нашему домоуправу – хорошая женщина и прекрасно относится к пани Дзюне, если б не это… Поезжай, мама!
– Ну раз ты настаиваешь…
Я разыскала Фронтчака и обрисовала ему свое положение. Он задумался, закурил и начал молча ходить по комнате. Я смутилась и сказала:
– Если это для вас затруднительно…
– Нет, нет, – перебил меня Фронтчак, – Но я вижу лишь один выход: обратиться в комиссию партийного контроля. Если вы враг народа, пусть у вас отберут партбилет и велят повеситься. А если нет – пусть вас защитят. Пошли сразу же, нечего время терять.
Я впервые вошла в здание Воеводского комитета ПОРП. Внизу стоял милиционер. Это было для меня неожиданностью.
Фронтчак, однако, чувствовал себя здесь как дома. Никого ни о чем не спрашивая, он вошел в одну из телефонных кабин, набрал номер, сказал несколько слов и вышел.
– Сейчас получим пропуска, теперь такой порядок: ты договариваешься по телефону с тем, к кому идешь, и только тогда милиционер выдает пропуск. Это тоже усиленная бдительность.
– Товарищи Фронтчак и Дубинская здесь? – позвал милиционер, сидевший у окошка.
Мы поднялись по лестнице. Всюду сверкающий, натертый паркет, ковровые дорожки – словом, роскошь. На пятом этаже Фронтчак остановился у одной из дверей и улыбнулся мне.
– Это здесь. Войдем. Вот товарищ Альбин, – он показал на мужчину за столом. – Мы с ним знакомы меньше года, но проговорили уже не одну ночь. Расскажите ему все, как есть.
Фронтчак поздоровался с Альбином и, считая свою миссию оконченной, удобно расположился в одном из кресел с газетой в руках.
– Ну, выкладывайте, в чем дело, только спокойно, не горячась, – сказал товарищ Альбин усталым, пожалуй даже сонным, голосом. Его живые и словно бы воспаленные глаза изучали мое лицо. Он казался старше Фронтчака, возможно, потому, что был явно болен.
Я не знала, с чего начать. Боялась, что этот усталый человек меня не поймет, что он поглощен чем-то очень большим и важным и мое дело покажется ему слишком незначительным.
– Давайте, Дубинская, давайте! – подбодрил меня Фронтчак.
Неторопливо, тщательно подбирая слова, я рассказала обо всем.
– Но техникум вы не бросили? – это был первый вопрос.
– Нет, конечно. Вы представить себе не можете, как мне помогла учеба. Вместо того чтобы без конца терзать себя мрачными мыслями, я садилась за учебники.
– Сколько лет было вашему отцу?
– Сорок три.
– Молодой еще, – сказал товарищ Альбин, вздохнув. – Да, дело какое-то туманное и некрасивое. Если б можно было доказать, что всю кашу заварил один и тот же человек, мы бы с ним разделались в два счета. Боюсь, однако, что это не удастся. Поэтому прежде всего займемся вашим трудоустройством. Завтра первое число; работать вы начнете с завтрашнего дня. Вот закончим разговор, и вам дадут направление. Я сам предупрежу секретаря парторганизации. И директора тоже. Не беспокойтесь, работать вы будете, – Альбин замолчал и провел рукой по лбу, словно сгоняя муху. – А насчет остального поручиться не могу…
– Для меня работа – самое главное. Теперь, после смерти отца, мне приходится и бабушке помогать. Она хоть и получает пенсию, но… У нее только одни цветы остались.
– А она что, живые цветы разводит или делает бумажные для продажи?
– У бабушки участок, она там выращивает розы и тюльпаны. Это ее единственная радость. Еще при жизни отца она как-то сказала, что стоило шестьдесят лет мучиться, чтобы, наконец, получить возможность заняться любимым делом.
– Вы, говорите, розы выращивает? Так ведь и я тоже. Очень бы хотелось посмотреть их, может, обменяемся какими-нибудь сортами. У меня есть кое-что интересное.
– Ты, Альбин, снова за свое. Вы с этими розами, Дубинская, в самую точку попали. Мы с ним тоже благодаря цветам познакомились. Может, вместе сходим к бабушке?
