Джон О'Хара - Жажда жить
— Он пьет?
— Нет, как ни странно. У Ламара вообще нет дурных привычек, разве что резинку постоянно жует. Не курит, не пьет, по бабам бегать возраст не позволяет. Но крадет деньги. Свою собственную наличность миссис Лихтенвальнер для надежности носит в кармане фартука, а вот домашние деньги приходится всякий раз перепрятывать, иначе Ламар заметит, где они лежат, и поминай как звали. Стоит мне оставить серебро или банкноты на столе, как через десять минут их нет. Как пьяницы чуют запах выпивки, так Ламар чует запах денег.
— Ну и что он с ними делает?
Ответ Пола заглушил удар грома, и ему пришлось со смехом повторить:
— В банк кладет.
— Что-о? В твой банк?
— Так точно, сэр. Ламар ворует деньги и кладет их в наш банк. Когда я проверял его текущий счет в последний раз, на нем было больше двух тысяч зеленых. Неплохо для человека, получающего шесть сотен в год. Как-то в прошлом году я сказал ему: «Ламар, ты бережливый человек, так что, наверное, когда тебя не станет, накопится кругленькая сумма, можно оставить кому-нибудь. Ты не думал, чтобы написать завещание?» «А я, сэр, — говорит, — уже написал. Все, что у меня есть, отходит миссис Лихтенвальнер, которая вытащила меня из канавы». С таким же успехом он мог сказать, что это ты вытащил его из канавы. А ведь поначалу мне пришла в голову сентиментальная мысль, что Ламар крадет наши деньги, чтобы нам же их и завещать. Выглядит красиво. Но Ламара никто не знает.
— Может, он считает, что этот как раз миссис Лихтенвальнер заправляет всем в доме, и таким образом он покупает ее благорасположение?
— Слабое звено этой версии в том, что миссис Лихтенвальнер не знает, что она наследница, а Ламар просил меня ничего ей не говорить. Нет, думаю, дело в том, что вначале миссис Лихтенвальнер давала ему еду, а отец — какие-то безличные вещи вроде денег. Понятно, что едой Ламар отплатить ей не может и, объявляя своей наследницей, выказывает признательность в форме одновременно достойной и практичной. Другого объяснения я найти не могу.
— Весьма тонкий анализ, — заметил Сидни.
Неторопливо покачиваясь в белых плетеных креслах, они некоторое время наблюдали, как льет дождь. В какой-то момент ослепительно сверкнула молния, а вслед за ней раздался мощный удар грома.
— О Господи, да это же совсем рядом, — пробормотал Сидни.
— Говорят, звук пробегает милю за восемь секунд, — откликнулся Пол.
— В таком случае молния ударила не дальше чем в паре сотен ярдов отсюда.
— Одного моего приятеля убило молнией, когда он играл в гольф в Ридинге. Об этом писали в газетах. Не читал?
— Что?
— Я говорю, приятеля, Лу Вайсингера, молнией убило. Он играл в гольф на поле Беркширского клуба. То ли в конце мая, то ли в начале июня.
— Извини, Пол, отвлекся. Подумал, каково это — слушать такую канонаду часами, без перерыва.
— Ты про бои, наверное?
— Ну да. На днях я проходил флотскую комиссию, скоро должен прийти результат. Примерно через неделю.
— С чего это ты в таком возрасте, да еще с женой и тремя детьми, в армию решил податься? Война для молодых, а не для людей в возрасте вроде нас с тобой.
— Я так не считаю. Думаю, мне сильно повезло, что меня берут. Убивать мне, конечно, не улыбается, но, честно, мне кажется, каждый в жизни должен пройти хоть одну войну.
— Все это философия, и меня она не особо интересует.
— Да ну? — удивился Сидни. — Ты ведь немец, а немцы — раса воинов.
— Говорят, да, и, верно, во мне сто процентов немецкой крови, но на войну мне наплевать. И отцу тоже. У меня двое дядьев на Гражданской войне были, а еще раньше какие-то родичи участвовали в революционной.
— На какой стороне?
— На обеих. Кто-то по материнской линии, кто-то по отцовской.
— Нет-нет, я о другом. По какую сторону баррикад? Континентальная армия Вашингтона или гессенцы — наемники англичан?
— Ах вон оно что. Может, и были гессенцы среди моих родичей, точно не скажу. Но я сейчас о тех, кого немного знаю. Они сражались на стороне колонистов. И если тебя интересует, на чьей я стороне в этой войне, уж не на германской ли, не надо заниматься моей генеалогией. Лучше прямо спросить.
— Хорошо. Так на чьей?
— Не на германской. Если Германия и другие страны — враги Соединенных Штатов, то нет, я не на их стороне. Вот если бы немцы сражались ну, допустим, с итальянцами, тогда я был бы за них, так же как за Йель против Гарварда. Ну может, не так же, поспокойнее… А я что, Сидни, под подозрением? Похоже, что так.
— Ну что ты. Признай, однако же, что к войне ты довольно равнодушен.
— А чего ты ожидал? В Национальную гвардию, когда начались военные действия в Мексике, я не попал. Это можно было предвидеть, и все же я попытался, просто так, на всякий случай.
— Ну да, тут тебе вряд ли что светило.
— Вот-вот, и я о том же и никаких аплодисментов за предпринятую попытку не жду. И все же сунулся, чтобы потом не было разговоров. — Сверкнула молния, друзья замолчали в ожидании удара грома. Пол грузно переменил позу, скрестил ноги и потер лодыжку. — Пожалуй, вот что тебе стоит усвоить, Сидни: мои предки расселились в этих краях, и по прошествии ста лет их именами стали называть городки и селения еще до того, как Тейты только задумались о переезде из Англии. Даже больше ста, скорее двести. Девичья фамилия моей матери — Альбрехт. Нынче вечером я дам тебе книгу — семейную историю Альбрехтов. Полистай перед сном, весьма поучительно. Насчет Колдуэллов ничего не скажу, пожалуй, мы осели здесь позже их, но если завтра у тебя будет время, можно съездить кое-куда, я б показал семейные надгробья с датами жизни и смерти.
— Я понял, Пол, — улыбнулся Сидни. — Извини.
— Ладно, покончим с этой чушью. Я тоже хорош. Расхвастался родословной перед тобой вместо того, чтобы сорвать злость на каком-нибудь сукином сыне, который и ответа-то не заслуживает… Какие планы на вечер?
— Да просто поболтал бы с тобой. А вообще не думал, — сказал Сидни. — Тихо-то как здесь.
— Поболтать — отличная идея, но, если хочешь, можно было бы организовать пару столов в бридж или в покер сыграть… Да, между прочим, ты ведь вроде не член масонского клуба?
— Нет.
— Сегодня в «Святыне» покер, но там строго — пускают только членов.
— Вроде бы жарковато для покера, а?
— Пожалуй, даже вентиляторы не очень помогают… Ладно, не хочу тебя сбивать с пути истинного, к тому же и для этого дела сегодня жарковато, но можно поехать в Ридинг, по дороге освежиться, а там кто знает? Может, и развлечемся. В конце концов, слишком жарко для таких забав не бывает.
— Ладно, посмотрим, как после ужина настроение будет.
— Я две недели провел с родителями, так что вполне созрел для амурных утешений.
— Давай сменим тему, идет миссис, как ее там, — остановил его Сидни. — Под дождем освежимся.
— Ужин будет готов через пять минут, — послышался из-за стеклянной двери голос миссис Лихтенвальнер, — так что не угодно ли молодым людям вымыть руки?
— А на ванну уже времени нет? — осведомился Пол.
— Раньше было, а теперь нет. Вовремя надо думать, вместо того чтобы болтать. Я приготовила творожники, а они ждать не будут, пока вы там плещетесь. Не знаю, как вы, мистер Тейт, но Пол меньше часа в ванне не проводит. Бедняжка, мылиться-то ему сколько приходится.
— Да, когда она меня намыливала, — с непроницаемым выражением проговорил Пол, — мы славно время проводили, но теперь у нее кто-то другой появился.
— Замолчите, Пол Райхельдерфер, что это вы такое говорите, — запричитала миссис Лихтенвальнер. — В последний раз я вас мыла в трехлетием возрасте.
— Да будет вам, перед Сидни нет нужды притворяться, он все мои тайны знает.
— Все до единой, — подтвердил Сидни.
— Ну вот, и вы туда же, мистер Тейт. А ну как кто-нибудь услышит, Ламар или кто еще. Поднимайтесь в ванную, живо.
Поговорить за едой друзьям не удалось — став у кухонной двери со сложенными на груди руками, миссис Лихтенвальнер повествовала о заботах прожитого дня, о разговоре с недавно нанятой служанкой (которой не было разрешено подавать еду), о текущем ремонте дома — и все в мельчайших деталях.
— Вы сегодня поздно вернетесь, Пол? В церкви служба, я буду дома около девяти, дверь запирать?
— Да, миссис Лихтенвальнер, скорее всего мы задержимся. Может даже, загуляем до завтра. Не исключено, что поедем в Ридинг, разомнемся кое-где.
— Право, мистер Тейт, он думает, что водит меня за нос такими речами. Говорит ужасные вещи, да так, что они кажутся еще более ужасными, и, видно, я должна считать, что раз они такие ужасные, то он на них не способен. Но знаете, что я вам скажу — вполне способен. Ими-то он и занят, а думает, что провел меня. Да ни за что. Я слишком долго живу на свете. И знаю мужчин, с которыми он проделывает эти делишки. Я по именам могу их назвать. Бездельники из «Святилища», бездельники из бильярдной.
