Дом - Беккер Эмма
Мужчины говорят, что раньше она любила секс. Раньше мы проводили ночи напролет, занимаясь любовью. Раньше я трогал все ее отверстия. Раньше она мне отсасывала. Раньше. Раньше чего? Не у всех ведь жизнь похожа на жизнь того молодого турка, отца уже трех девочек и женатого на верующей, чей пленительный рот вытворял такие чудеса, когда они были помолвлены, а на следующий день после свадьбы сказал: теперь с минетом покончено. Редко встретишь женщин, по собственной воле заколачивающих себя в гроб под названием замужество и уносящих за собой своего мужа.
Настоящая проблема — это время. Как можно противостоять времени? Быть может, мужчины выбирают бордель в качестве оружия в борьбе против этого сильного, невидимого и непобедимого врага. Он кажется им меньшим грехом, простить который будет проще, чем любовную историю на стороне, только вот презирать его тоже будет легче.
Публичный дом — часть неизбежной скромности общества: это мужчина и женщина, сведенные к своей прямой сущности — к плоти. И эта плоть чувствуется на вкус, пахнет и дергается без тени задних мыслей, без малейшей попытки думать рационально. Есть лишь плюс и минус, глупо проникающие друг в друга, потому как в этом состоит конечная цель, финишная прямая этого сумасшедшего бега. И в этой глупости, в этой плоской энцефалограмме желания одних животных обладать другими, никто из них не осознает наличия в высшей степени умственной борьбы двух человеческих существ со временем. Время. Потому что ничего другого и не существует. Есть время, а в самом конце — смерть, старшая сестра скуки, которая знает, что такое честность.
Все это заставляет задуматься. Любой, кто состоял в паре, знает или предполагает, в какой мере потеря себя может иметь двойной эффект. Мы даем себе соскользнуть туда с наилучшими намерениями, будто опускаемся в горячую ванну. И вдруг чувствуем, как уменьшается необходимость казаться. Именно вместе с этим в колыбели взаимной любви медленно стирается вежливость, обычно сглаживающая острые углы. Потихоньку мы уже ни к чему себя не принуждаем, и это хорошо, думается мне.
Или же? Ну кто не был хоть раз одним из двух: ТОЙ, ЧТО С ТВИКСОМ во рту, в бесформенных леггинсах, или тем, кто в похожей одежде вслух громит Bayern[15] во время Лиги чемпионов УЕФА, — и при этом не чувствовал вспышки неосязаемой опасности, давящей на либидо в паре? Кому как не мне знать. Это не значит, что качество секса обязательно портится, просто он становится выигранной заранее партией. Не хватает именно возможности провала.
И, видимо, эта возможность промазать обладает феноменальной привлекательностью. Помню, как однажды Маргарет провожала клиента до дверей. Я тогда услышала, как этот мужчина спросил у нее шепотом, понравилось ли ей проведенное с ним время. Стоя на кухне у приоткрытой двери и поедая шоколад, предназначенный для клиентов, я почти рассмеялась от смелости и в то же время наивности его вопроса и уже представляла, что будет стоить Маргарет ответить ему с улыбкой: «Все было замечательно, дорогой». Но вместо этого она выдержала неуютную паузу, а после вздохнула:
— Могу ли я быть полностью откровенной?
— Ну… конечно же, — ответил клиент, уже наверняка жалея, что открыл рот, тогда как мог просто своровать прощальный поцелуй и уйти полным иллюзий.
— Если бы это было, например, свидание, назначенное в Tinder, скажем так, я не уверена, что я перезвонила бы тебе.
Держу пари, что даже по разные стороны кухонной стенки я и ее клиент остолбенели в одинаковой ошарашенной позе. Я даже жевать перестала.
— Но… что же не сработало?
— Дорогой, не принимай это на свой счет. Я не говорю тебе больше не приходить. Если хочешь, ты можешь снова прийти, когда угодно.
— Я так хотел тебя, я что, был слишком быстрым?
— Было немного. Но это нестрашно. Это не мешает тебе попытаться снова. Ты не можешь прийти на встречу со мной в первый раз и с разбегу попасть в яблочко.
— Однако вид у тебя был довольный.
— Да, вид. Но раз вида тебе было недостаточно, я предпочитаю сказать тебе правду.
— Что я должен сделать? Скажи мне.
— Ах нет, я ничего тебе не скажу. Ты должен научиться, как быть со мной. Как с любой женщиной. А теперь, дорогой, нам нужно прощаться, у меня много дел.
Он вернулся через несколько дней.
Обычная ли женщина, проститутка ли — когда мужчина оказывается один на один с кем-то из них, обе они являются одним и тем же таинственным созданием, на лице которого мужчине хотелось бы видеть улыбку.
Bold As Love (instrumental), Jimi Hendrix
В работе над этой книгой не проходит ни дня, ни часа без того, чтобы я не осознала, что наверняка выбрала плохую сторону истории. Нет, не плохую — скажем так, не ту. Не самую интересную. И это подталкивает меня к вопросу, не родилась ли я не по ту сторону баррикад. Я должна была родиться мужчиной, боже мой, в этом конкретном случае: я должна была быть мужчиной.
Я была бы королем клиентов. Если бы только я могла на один день (на очень долгий день) переместить свой женский мозг в тело молодого человека — не сильно молодого, не слишком красивого. Отнюдь не слишком красивого: не этим больше всего удается восхитить проституток, не этим добиваются от них драгоценной вещи — чтобы они дали волю своим чувствам.
Я бы поднималась по лестнице, ведущей к Дому, и у меня бы гулко стучало сердце и, может быть, пенис тоже пульсировал бы. Там, будто красный ковер, расстилается щедрый мускусный запах свежевыстиранных подъюбников, облегающих горячие ноги, и детское, материнское и порочное дыхание молодых и чистых девушек, втихаря покуривающих в прачечной. Как клиент, я бы понятия не имела, откуда идет этот запах, не больше чем, будучи девушкой, я знаю о том, каким образом, через какое микроскопическое отверстие он просачивается сквозь нашу бронированную дверь. Именно эта загадка притянула бы меня, как муху, и на звонок я нажала бы дрожащим пальцем. Одна только мелодия этого звонка прервет на секунду смех и беседы и спровоцирует приглушенный тарарам, как среди школьниц, затыкающих одна другую, чтобы всем вместе произвести впечатление тихого класса.
При входе я почувствовала бы, как они все притаились за шторой, чтобы увидеть лицо нового клиента. Занавески немного всколыхнулись бы, ненароком одна из девушек, не такая осторожная, как другие, мельком показала бы длинную ногу, затянутую в черный нейлон, и несколько прядей волос.
Я не стала бы записываться заранее. Я пришла бы в такое время, когда девушки маются. Я бы точно знала — когда.
«Я позову дам», — сказала бы Инге своим радостным голосом четко, но деликатно, подчеркивая слово «дам», которым она обозначает женщин, хоть их часто и девушками-то не называют.
Я бы села ровно напротив замочной скважины, чтобы дать девушкам возможность рассмотреть меня и решить, выйти представиться или нет. Я бы стала притворяться, что не вижу их щепетильные голубые, зеленые и карие глаза, сменяющие друг друга, чтобы оценить клиента. Не стала бы слушать их перешептывания, когда одни докладывали бы свое мнение другим. Ах, какое бы это было счастье — сидеть тут в охристом свете лампы, когда внутри все сжимается, слушая глупую и возбуждающую музыку.
А потом бы медленно открылась дверь. Кто вышел бы первой? Биргит со своим решительным голосом и длинными ногами, с каблуками, которые она надевает и скидывает, словно тапочки? Или же Таис со своей полной меркантильной порочности улыбкой, круглой и упругой задницей юной кобылы и безошибочным взглядом девушки, явно находящейся здесь не ради того, чтобы с ней сюсюкались? Может, Мануэла с ее добрыми глазами, пышной грудью под немного своенравным, но всегда веселым лицом, прощающим самые неприличные просьбы? У Одилии бюст как у девы с картин Мурильо и очень широкие бедра, может, даже слишком широкие. Она прекрасна спереди и ошеломляет, когда выходит из комнаты, благодаря своему монументальному заду, весь жир на котором трясется. Или Маргарет? Метр восемьдесят золотисто-черной кожи, пахнущей жасмином. Генова! Генова — королева проституток, она придумывает разные нежные прозвища для каждого клиента, у нее выражение лица хищницы. С ней нет места сомнениям. А ямочки на ее бедрах так и хочется укусить. Есть еще Эдди с походкой респектабельной женщины, случайно оказавшейся в борделе, и элегантно вытянутыми пальцами, будто подготовленными для того, чтобы их поцеловали. Всех, шлите мне их всех. Я пожму их руки с благоговением. Я раздену их в собственной голове с самым глубоким уважением, так деликатно, что они почувствуют это.
