Дом - Беккер Эмма
Обзор книги Дом - Беккер Эмма
В романе «Дом» Беккер рассказывает о двух с половиной годах, проведенных ею в публичных домах Берлина под псевдонимом Жюстина. Вся книга — ода женщинам, занимающимся этой профессией. Максимально честный взгляд изнутри. О чем думают, мечтают, говорят и молчат проститутки и их бесчисленные клиенты, мужчины. Беккер буквально препарирует и тех и других, находясь одновременно в бесконечно разнообразных комнатах с приглушенным светом и поднимаясь высоко над ними. Откровенно, трогательно, в самую точку, абсолютно правдиво. Никаких секретов. «Я хотела испытать состояние, когда женщина сведена к своей самой архаичной функции — доставлять удовольствие мужчинам. Быть только этим», — говорит Эмма о своем опыте. Роман является частью новой женской волны, возникшей после движения #МеТоо.
Annotation
В романе «Дом» Беккер рассказывает о двух с половиной годах, проведенных ею в публичных домах Берлина под псевдонимом Жюстина. Вся книга — ода женщинам, занимающимся этой профессией. Максимально честный взгляд изнутри. О чем думают, мечтают, говорят и молчат проститутки и их бесчисленные клиенты, мужчины. Беккер буквально препарирует и тех и других, находясь одновременно в бесконечно разнообразных комнатах с приглушенным светом и поднимаясь высоко над ними. Откровенно, трогательно, в самую точку, абсолютно правдиво. Никаких секретов. «Я хотела испытать состояние, когда женщина сведена к своей самой архаичной функции — доставлять удовольствие мужчинам. Быть только этим», — говорит Эмма о своем опыте. Роман является частью новой женской волны, возникшей после движения #МеТоо.
Беккер Эмма
Vous qui passez sans me voir, Jean Sablon[1]
Season of the Witch, Donovan
«Солнце светит слабо…»
Breezeblocks, alt-J
Monolith, T. Rex
Spicks and Specks, Bee Gees
Little Bird, The White Stripes
(Sometimes You Gotta Be) Gentle, Heavy Trash
I'm So Green, Can
If There Is Something, Roxy Music
Beware My Love, Wings
Who Loves the Sun, The Velvet Underground
Bluebird is Dead, Electric Light Orchestra
Mambo Sun, T. Rex
Июнь 2014
«Подобных заведений…»
«В первые дни я старалась…»
«Таких, как Полетт…»
«На следующий день я оказываюсь…»
The Hell of It, Paul Williams
Come on, The Rolling Stones
Is She Weird, The Pixies
Au coeur de la nuit, Telephone
Twist and Shout, The Mamas and the Papas
Dead Leaves and the Dirty Ground, The White Stripes
Love Me or Leave Me, Nina Simone
Summertime, Janis Joplin
Ballrooms of Mars, T. Rex
Memory of a Free Festival, David Bowie
Wir müssen hier raus, Ton Steine Scherben
Venus in Furs, The Velvet Underground
Jack on Fire, The Gun Club
Words of Love, Buddy Holly
Tainted Love, Gloria Jones
Strange Magic, Electric Light Orchestra
Always See Your Face, Love
Bold As Love (instrumental), Jimi Hendrix
БЛАГОДАРНОСТИ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
Беккер Эмма
Дом
Для Луи Жозефа Торнтона, восхитительного мужчины и отца
Для Дезирэ ля них и для всех нас
Emma
BECKER
LA MAISON
Та трещина, тончайший шрам, что расходится исключительно в зловещую, бесконечно длящуюся улыбку. Черная, зияющая, беззубая улыбка, странным образом наделенная чувственностью. Может, лишь к этому, в конце концов, ведут все наши переживания. И в качестве ответа на все — лишь безудержная, немая веселость этого липкого отверстия. Луи Калаферт. Север
Vous qui passez sans me voir, Jean Sablon[1]
Вчера я была с сыном. Пока я заправляла его постель, он методично, одну за другой, выбрасывал вещи из шкафа для одежды. Я хотела найти кружевной плед, достаточно большой, чтобы накрыть его постель, и первым, что попалось мне на глаза в ящике комода в коридоре, было покрывало три на три метра, которое я купила тогда, когда закрыли Дом. Смятое как попало, так и не постиранное, оно пылилось здесь уже месяцев пять.
«Не поможешь мне расстелить покрывало на кровати?» — спрашивает у меня Инге в Красной комнате. Плед только из сушилки, он еще теплый на ощупь, будто живой. Это я забросила его в машинку, потому что один из клиентов опрокинул на него масло. По разные стороны огромной кровати мы с Инге старательно разглаживаем складки ладонями. Мы разговариваем.
О чем? Не могу вспомнить. Я в хорошем настроении: большая часть намеченного по расписанию выполнена, да и все близится к концу, так или иначе. Инге проветривает комнату, и ветер заставляет трепетать шторы из органди. Свет снаружи великолепен, как это бывает в конце лета, в нем пока нет оранжевых отливов, зато есть почти сверхъестественный блеск. «Мне надо вниз, до скорого», — говорю я Инге, накидывая черное пальто. Инге, как обычно, напевая, говорит что-то в ответ, но я уже в подъезде, где все еще витает, хоть и ослабевший, запах стирки и голых тел.
Именно этот запах и сохранило покрывало — это чудо, приобретенное мной за бесценок — пять евро — в тот момент, когда Дому пришлось закрыться и хозяйка решила продать нам все почти задаром, прежде чем хозяева других борделей придут копаться в наших вещах.
Я принесла его домой, как щенка, оставленного у автотрассы, и долго убеждала себя в том, что постирать его невозможно, потому что моя машинка слишком мала. Однако нежелание стирки полностью объяснялось страхом навсегда потерять этот запах. Без него я держала бы в руках просто непомерно большое покрывало сомнительного вкуса, кучу ткани, занимающую место в шкафу, которую я так никогда и не решилась бы выбросить. А теперь вот оно — лежит с внушительной складкой посередине. Если не пригладить его безукоризненно, кровать кажется перевернутой с ног на голову. Малыш все еще занят опустошением своего шкафа, и я падаю на до сих пор пахнущие складки. Голова моя вертится как волчок, окруженная красочными воспоминаниями. Да, в этом запахе есть аромат того стирального порошка, и я могла бы достать именно эту марку, если бы нашла время, энергию и потеряла бы совесть до такой степени, чтобы решиться навязать своей семье душок борделя, где я отработала два года. Но как добавить к нему кислую нотку аромата потных мужчин, изгибающихся и постанывающих девушек, испарину, слюну и другие соки человеческого тела, высохшие в этих волокнах? А еще зловещую, порой невыносимую пахучесть голубого мыла, которым мужчины пользовались в ванной. Даже если бы я так и не постирала покрывало, в комнате оно потихоньку впитало бы запах малыша, а призраки Дома (а с ними и я) улетучились бы, и эта вышитая ткань длиной и шириной в три метра превратилась бы в нетронутый холст, пахнущий подгузниками и чистой кожей ребенка.
Мне бы хранить это покрывало как средневековую книгу, чрезвычайно осторожно вынимая определенным образом: приглушив свет, медленными движениями. Когда я принесла его к себе, я была уверена, что Дом не закроет свои двери, что в последний момент что-то или кто-то спасет нас, что для любви и ненависти появятся другие побрякушки и что даже если Дом исчезнет, то лишь для того, чтобы вновь расцвести в другом месте. Благодаря всему тому, чем я заставила свою квартиру: кровати Беляночки, зеркалам. ночным и журнальным столикам, полотенцам и маленькому вентилятору, — Дом должен был выжить. Но вещи имеют потрясающее свойство незаметно растворяться в новой обстановке.
Приехав к нам в гости как-то раз, моя бабушка в полном восторге спросила у меня, где мы отыскали такую потрясающую и крепкую кровать. Застигнутая вопросом врасплох, я стала рассказывать о блошином рынке в Райниккендорфе, хотя все в этой кровати выдавало, что она из борделя. Ну кому могло понадобиться зеркало, инкрустированное в изголовье кровати, с романтической отделкой по контуру — изображения голубок и лаврового листа в цвету? Однако тут, в моей комнате, кровать растеряла весь свой глупейший эротизм, приняв скромный вид неожиданно качественной находки. Когда я заявила, что она обошлась нам менее чем в тридцать евро, бабушка повторила, что кровать была действительно прелестной. Как же нам удалось занести ее в комнату?