Александр Терехов - Немцы
Эбергард почуял такую… тоску! — уж лучше бы Хассо его не принял!
Хассо сидел в новом, затейливо посверкивающем легоньком костюме, в бывшем кабинете Кристианыча чем-то благородно и уместно пахло — ожидалось явление монстра на «новоселье». Хассо подчеркнуто вышел из-за стола и сел напротив за приставной столик — ведь ничего не изменилось? А что могло измениться?
Эбергард сиял и читал соответствующие разделы «Азбуки отношений»: потери — Хассо не обнял, не предложил чаю, не повел в комнату отдыха, достижения — но они же не договаривались, первый заместитель префекта очень занят, Эбергард должен понимать, он же свой, Хассо ведь не остался за столом (помахать мог весело рукой: привет! развалиться свободней в кресле в знак высокого доверия — да и остаться как-то вот поближе к важным бумагам и телефонам), не начал ведь с «что там у тебя?» в режиме «буквально одна минута!».
— Давит, — пожаловался Хассо на огромный портрет мэра, схватившегося за подбородок над его рабочим столом, — а вынести не могу. Не поймут. И поменьше попросить не могу — тоже не поймут.
— Будешь надувать щеки? — Пусть и Хассо заглянет в «Азбуку отношений»: Эбергард зашел просто так, главное говорится именно в такие визиты. — Думаешь, надолго?
— Знаешь, у меня голова кругом не идет, — Хассо с затруднением, может, последний раз в жизни, сдулся до естественных размеров, почернел, вытянул руку через стол и включил радио (ага, пещерные люди забивают камнями мамонта, провалившегося в ловчую яму, — каменный век!). — Его же кадры умеют только, — Хассо щипнул воздух пальцами, — и… — двинул в пустоту кулаком. — Всё провалено, еще одну морду мэр ему просто не утвердит. Поэтому — я. Системная биография, из семьи, в городе меня знают, — Хассо как-то потеплел, обнажив некие таящиеся чаяния. — Я не подведу. Работать буду честно. Вытащу, разгребу. Мой интерес — через полгода-год мэр всё равно слетит, и префекты слетят, и начнется какой-то новый раздел, и новым людям потребуются исполнители, рабочие лошади — и лучше я это непонятное время встречу первым замом префекта, чем главой управы, одиннадцать лет просидевшим на одном месте!
— А вытерпишь?
— Знаешь, он, конечно, немного уже пообтерся на хрен, но дело знает не до руды, если ему, блин, лепить горбатого, а не выделывать Дюймовочку по гипотенузе навылет, типа космические корабли бороздят просторы океана, то с ним работать можно, — ответил Хассо на языке, который Эбергард не понимал, и ему казалось: не понимал только он.
— Мужики звонили, говорят: давно не виделись…
— А что, — Хассо, закрыв один глаз, прицелился в календарь, — вот, после коллегии по сносу и реконструкции… И когда-нибудь… В четверг, что ли, часиков около половины восьмого, — время выбирал теперь он, так полагалось, остальные подстроятся.
Хассо не призвал: «Заходи!», не спросил: «Ну, как там у тебя с Гуляевым?», не подарил возвышающих тайных знаний, завтрашних новостей, и Эбергарду показалось: больше они не увидятся один на один, а вчетвером еще раз встретятся, последний (так всегда бывает), и — тоже никогда: другой уровень, меняются телефонные номера, расчищаются «контакты», освобождая места новым, верховным из высшего мира (где свой лунный календарь, правила посевов и опылений), готовя грядки для отборных имензерен, что не умирают, а только дают-дают-дают всходы. И плоды.
Дома — покой и размеренность, ясность, когда кто кого целует и что кому нравится. Улрике стремительно располнела и с удовольствием показывала разбухшую грудь и горестно ощупывала распухающие бока и бедра, страшилась: в Интернете сидела на форумах будущих мамочек, впитывала ужасающие подробности гибели плодов, рожениц и младенцев и непрерывно сдавала анализы; здесь, дома, всё затопили уреоплазмы, хламидиозы, папилломы; они почти не разговаривали, времени и сил оставалось только на обсуждение образцов штукатурки и цвета кафеля для второй туалетной комнаты (сантехника добиралась из Италии, фура на месяц притормозилась на таможне), Улрике обзванивала подруг, намолчавшись за годы внешнего одиночества, за безнадежность: есть «любимый», но про него нельзя рассказать и нельзя показать; Улрике торжествовала: терпела и ждала она не впустую — ее любовь, оказалось, не обманула, судьба жестоко разделяла влюбленных, но — выстояли и преодолели; кричала в телефон: уже два сантиметра, пять сантиметров! — уже бьется сердце! — каждой: «ориентировочный срок родов — четвертое марта, весна, на новоселье!» — и мечтала: три раза в неделю ты будешь приходить пораньше, чтобы посидеть с малышом, пока я сбегаю на фитнес, — не подозревая, как часто (несколько раз в день) Эбергарду хотелось выпрыгнуть с балкона, сорваться и унестись, бренча цепью, без сожаления «всё это» прекратить. Или продолжать всю жизнь. Его охватывал ужас: Улрике не может стать его семьей, семья у него уже есть, а она, эта бывшая красавица, добрая и преданная и чужая ему девушка — нет… И никогда не станет родной, частью его… Они не были вместе юными и молодыми, не были первыми друг у друга, Эбергард не знакомил ее с мамой, как невесту…
Три дня (адвокат научила: фиксируйте свои действия) он набирал Эрне — вне доступа, Сигилд сбрасывала его звонки: нет нужды! Позвонил в муниципалитет Бородкиной:
— Виктория Васильевна, установить бы местонахождение. Телефоны молчат. Боюсь, вывезли без моего согласия за пределы страны. Обращусь, конечно, в милицию, но, может, как-то по-доброму? Возвращать в Москву, конечно, не буду, но съездить хотя б навестить — а куда?
Бородкина ахала: ах, ах, не годится, мы ж договаривались — никаких односторонних действий (только адрес, «куда», твердил Эбергард, собирались в Крым, а куда в Крым?), да мы ее вызовем, хотя она, конечно, в положении; сейчас звоню, и перезвонила быстро, и уже другой:
— Всё в порядке, девочка в лагере в Крыму, надо ее оздоравливать.
Он потерпел (слова-глыбы покатались внутри, сбивая жалкие заросли и ломая защищающиеся руки, раскалывая черепа, и — ничего, в конечном счете останется только он, он сильней, просто сейчас еще не конечный счет, Сигилд дождется — свое получит и еще повоет), а потом дружелюбно спросил у руководителя муниципалитета района Смородино:
— А куда?
— Не хочет говорить. Боится, что вы ее заберете.
— Как я могу забрать двенадцатилетнюю девочку против ее воли? — Но кому он это говорил, где здесь люди?
Адвокат уточнила:
— У тебя на руках заверенные копии телеграмм? Поезжай в милицию, к инспектору по делам несовершеннолетних, пиши заявление о похищении в двух экземплярах, после регистрации второй экземпляр нам, для суда. Хочешь, я с тобой поеду?
