Карен Уайт - Танцующая на гребне волны
Она значительно помолчала, явно готовясь сообщить что-то еще.
– Так почему они все-таки думают, что останки погребли там намеренно? – не выдержала я ее интригующей паузы.
– Потому что… – протянула она.
Я поерзала.
– … помните, я говорила вам, что они нашли фрагменты черепа? Так вот, в этих фрагментах они нашли пулю, соответствующую отверстию в одной из костей. Британская оккупация была вполне мирной – если не считать мародерства и освобождения рабов – и никаких случаев физического насилия в документах не значится. Стало быть, это был единственный инцидент, либо намеренно скрытый, либо пропущенный по недосмотру.
– Вот это да… – выдохнула я. – Но как мог такой случай – особенно в период мирной оккупации – оказаться пропущенным по недосмотру?
Глаза ее блеснули, и я подумала, что она упустила свое призвание археолога или историка.
– Пуля была слишком мала, чтобы быть выпущенной из мушкета – так что это, скорее всего, пистолетная пуля. Эти типы были на вооружении обеих армий в то время, но пистолеты использовались только при рукопашных схватках. Поскольку таковых на острове не было – возникает вопрос, не так ли?
– Вы хотите сказать, что они подозревают криминал?
– Они не отрицают такой возможности. Но пуля – это еще не самое интересное, что они нашли в могиле.
Она снова сделала паузу, и на этот раз вмешалась Бет.
– Ну говори же наконец, мама!
– Вместе с телом было захоронено нечто похожее на сумку, с какими ходили врачи. Конечно, невозможно сказать, принадлежала ли она захороненному там человеку или ее туда бросили. Но они считают, что и человеческие останки, и остатки сумки относятся к одному и тому же периоду. Кожа сумки совсем разложилась, но инструменты в ней в полной сохранности.
Я нахмурилась, припоминая что-то увиденное мной в книге.
– Бет, откройте, пожалуйста, оглавление и найдите раздел о войне Джеймса Мэдисона – так еще назвали войну восемьсот двенадцатого года. Там есть рисунок, где британский доктор помогает больному малярией ребенку. Интересно, есть ли там упоминание фамилии или полка или что-то еще…
Она перелистала страницы и начала читать.
– «Хирург из полка Королевской пехоты ухаживает за ребенком, больным малярией. Утверждают, что он спас по крайней мере одну жизнь во время их краткого пребывания в феврале 1815 года до их эвакуации в марте после подписания Гентского договора».
Я вспомнила, что читала этот отрывок. Мой нос немедленно ощутил сильный запах мокрой шерсти.
– Как там могла быть вспышка малярии в феврале? Разве малярию не москиты разносят?
Тиш кивнула:
– Да, но некоторые формы этой болезни, если они не совсем залечены, могут развиться снова позже. Я думаю, инкубационный период может длиться до тридцати лет, но скорее всего год.
Я вспомнила, что где-то об этом слышала.
– А как лечили малярию в восемьсот пятнадцатом году?
Тиш задумалась, сложив губы куриной гузкой.
– Это суровое испытание для моей бренной памяти… Но думаю, хинин появился позже. Вероятно, они по-прежнему использовали хинную корку – раздобыть ее было не так-то легко, если ты не британский врач с запасом лекарств, привезенных с родины, где ее можно было купить… – Она постучала пальцами по рулю, привлекая мое внимание. – Я знаю, Пирс Батлер, муж актрисы Фанни Кембл, владелец плантации Хэмптон – Пойнт, умер от малярии после Гражданской войны. Эта болезнь на самом деле уравнивает все классы.
Я вздрогнула – какое счастье, что я не пришлась по вкусу москитам.
Бет в зеркале встретилась с моим взглядом.
– Фамилии нет.
Я кивнула.
– Но здесь говорится, что он был хирургом в полку морской пехоты. Возможно, нам удастся найти список медицинского персонала, служившего в британских войсках на Сент-Саймонсе?
– Под командованием адмирала Кокберна, – добавила Тиш. – Я знаю историю Сент-Саймонса. И не забудьте, у нас есть инициалы, вырезанные на могильной плите – «Т» и «Э». У Хирша доступ к информации лучше, чем у нас. Если мы сегодня ничего не найдем, я могу попросить его проверить, есть ли кто-то с такими инициалами в списке медперсонала. Он поручил кому-то найти для нас нужные файлы.
Она достала из сумки айпад.
– В архиве они не разрешают ручки или сумки, но разрешают лэптопы и бумагу для заметок. – Она снова нырнула в сумку и достала две пачки бумаги и два карандаша. – Это для вас.
Я скосила глаза и взглянула на экран ее айпада. Она впечатала туда «Т.Э. Морская пехота, 1815». А потом «лихорадка», «малярия» «война 1812 года».
– А при чем тут лихорадка? – недоумевающе спросила Бет, заглянув сзади через ее плечо.
– Так называли тогда малярию, дитя мое, – назидательно ответила Тиш.
– Ну, я тогда не жила…
– Спасибо, милая… – хихикнула Тиш.
– Не забудьте Джеффри Фразье, – напомнила я, слушая их. Кажется, обе получали огромное удовольствие. – Или любое упоминание этой фамилии.
И я сосредоточилась на дороге, слушая, как Тиш медленно впечатывает шесть букв, и испытывая возбуждение и легкую дурноту.
Я нашла место для парковки неподалеку от Ходжсон Холла, где размещались архивы Исторического общества Джорджии. Поднимаясь по крутым ступеням здания в итальянском стиле, Бет сказала:
– У них здесь хранится Библия семьи Демеров, но в основном сборные коллекции бумаг из семейных архивов первых поселенцев на Сент-Саймонсе. – Она открыла большую деревянную дверь в череде таких же, и мы с Тиш вошли вслед за ней в помещение, где работал кондиционер.
– Боюсь, что большая часть, если не все затребованные нами документы не в открытом доступе и не на флешке, а просто в коробках, так что нам придется пробыть здесь долго. Я предлагаю каждой из нас взять по коробке и выписывать все фамилии, какие нам попадутся. А потом мы сверим их со списком Тиш.
Потолки в большом зале, куда мы вошли, были высотой в три этажа, и висело объявление: «В этих стенах не позволяется ни есть, ни пить, ни курить и никаких других развлечений».
– Они действительно превратили историю в развлечение, – усмехнулась Бет. Тиш подошла к конторке предъявить удостоверение личности с фотографией и регистрационную карту.
Мы предъявили для осмотра сумки и прошли в читальню. Это была четырехугольная комната с высоким потолком и огромным окном, аркой опоясывавшим антресоли. Здесь был только один посетитель – пожилой мужчина, с увеличительным стеклом изучавший толстенную книгу. Рядом у него лежала бумага и карандаш. За большим столом, угнездившимся среди множества маленьких, сидела библиотекарша. Судя по карточке с фамилией, ее звали Кэти Бланкоу. Она строго на нас посмотрела, будто предупреждая взглядом о соблюдении тишины, и мы дружно достали мобильники, чтобы выключить их.
