Иэн Бэнкс - Мертвый эфир
— Не скажу.
— Значит, кто-то, кого я знаю. Не Эмма, нет?
Крейг лишь рассмеялся.
— Значит, новенькая?
— Кен, не суй нос в чужие дела.
— Хорошо, не буду. Только признайся, что новенькая, и все.
— Может быть, — говорит этот подлец (как потом выяснилось), слегка улыбаясь.
— Нашего возраста? Младше? Старше? Дети есть? Как познакомились?
Открыв дверь, он сокрушенно покачал головой:
— Да ты сам стал прямо как долбаный журналист, вот что я тебе скажу.
— Надеюсь, она стоящий кадр! — крикнул я ему вслед, когда он уже вышел из гостиной и поднимался по лестнице.
Честно сознаюсь, что в его отсутствие действительно вел себя словно находился у себя дома. После выкуренного в одиночестве косячка и выпитой бутылки «Риохи» я прошелся по кнопкам его телефона и отыскал функцию «Последний набранный номер». Но все, что я выведал, — это номер компании, доставляющей на дом пиццу, черт бы ее побрал.
Что бы еще предпринять? Конечно, можно бы прошерстить список его телефонных номеров или придумать что-нибудь еще в том же роде. Подобное не слишком меня смущало… хоть я и чувствовал себя немного виноватым за то, что обманул доверие своего хозяина и общепризнанного лучшего друга (по Шотландии).
В конце концов, не все ли ему равно, ведь он так и не вернулся домой до самого утра, когда я отправился на работу.
— Миз Бойсерт сегодня работает дома.
— Чудесно. Не могли бы вы дать мне номер ее домашнего телефона?
— Извините, но она просила ее не беспокоить.
— Значит, она занята не совсем работой, так?
— Простите?
— Послушайте, можно узнать ее домашний телефон или нет?
— Извините, нет, мистер Нотт. Хотите, я передам сообщение?
— Хорошо, скажите ей, что она стерва.
— Понятно. Вы действительно желаете, чтобы я передала ваши слова, мистер Нотт? Я, конечно, сделаю это, если вы настаиваете, но…
— Ладно, забудьте.
Полдень в ту пятницу, когда Селия должна была возвратиться в Лондон, пришел и прошел, но — ни пакета, ни телефонного звонка. Никогда еще я не чувствовал себя настолько несчастным при мысли, что свидания еще ждать и ждать. Я даже начал жалеть, что в одну из наших предшествующих встреч не выпросил у нее — как средство от депрессии — трусиков или чего-нибудь в том же духе. Сейчас было бы хоть что-то. Мне захотелось узнать, нет ли в интернете какого-нибудь форума или сайта, где были бы выложены старые журналы и каталоги, для которых она снималась в качестве модели. Такие форумы или сайты наверняка существовали (у меня уже давно появилось ощущение, которое рано или поздно приходит, должно быть, к большинству пользователей: вряд ли найдется что-нибудь такое, что вы в состоянии вообразить, а его нет нигде в интернете), но едва меня посетила такая мысль, как я тут же решил, что это мне ни к чему.
Крейг провел весь уик-энд со своей загадочной незнакомкой. Эд оказался в отлучке. Телефон Эммы не отвечал, на Эй-ми я махнул рукой, а Фил занялся ремонтом своей берлоги. Так что я пересмотрел уйму фильмов на DVD.
— Кен, какой будет ваша версия случившегося? Вы на полном серьезе утверждаете, будто ничего не произошло?
— Кен! Кен! Это вы не сами присылали угрозы к себе на радио?
— Можете ли вы утверждать, что Лоусон Брайерли получил то, чего заслуживал?
— Кен, а чё, парень, который вам угрожал, правда говорил с мусульманским акцентом?
— Кен, не ради ли рекламы устроена вся эта шумиха? Правда ли, что вашу передачу прикрывают?
— Кен! Мы дадим вам возможность высказаться, да, высказаться, заплатим за эксклюзивное интервью. И напечатаем лишь тот текст, который вы сами утвердите. Да еще с фотографиями!
— Кен, правда ли, что вы свалили на пол и запинали еще и двоих охранников, а заодно девушку, помощницу режиссера?
— Кен, вас могут привлечь за неуважение к суду, каковы ваши комментарии?
— Кеннет, можете ли вы сказать, что ваши действия, имевшие место в прошлый понедельник, равно как и ваша последующая позиция, представляют собой скорее разрывающее шаблон наджанровое произведение искусства, а не просто очередной эпизод политического насилия в средствах массовой информации?
— Кен, так отделал ты того мудака или нет?
— Привет, друзья и подруги! Чудесное утро, не правда ли?
(Последняя реплика принадлежала уже мне.)
— Кен, связана ли как-нибудь занятая вами позиция с вашей широко известной неприязнью к Израилю? Нельзя ли сказать, что вы переусердствовали, доказывая обратное?
— Кен! Ну давай же, Кен! Ты ведь один из нас! Шевелись, отвечай на вопросы! Или слабо? Сам знаешь, что будет, если не ответишь. Припечатал ты того парня или нет?
— Кен, правда ли, что вас уже судили за хулиганство? В Шотландии?
— Мистер Нотт! Вы часто критиковали политиков за отказ давать прямые ответы на вопросы журналистов, не ощущаете ли вы себя теперь в какой-то степени лицемером?
— Хотел бы ответить на все ваши вопросы, ей-ей. Прямо до жути, и можете это процитировать. Но не могу. Жаль, просто до слез.
(Это, понятно, опять я.)
— Кен! Кен! Сюда, Кен! Посмотри сюда! Улыбочку, ну же, давай!
— Нет уж, приятель, я в этом не силен.
— Тогда в чем, черт побери?
— В чем бы оно ни было, я это уже перерос. Пока, ребята, увидимся, — И Кеннет вошел в здание радиостанции.
На вахте я помахал пропуском перед носом охранника и сел в лифт, чтобы подняться к себе, на третий этаж. В лифте я испустил радостный вопль, затем прислонился к стенке и расслабился.
В тот понедельник, по прошествии целой недели со дня моей ставшей уже почти мифической драки с этой грязной фашистской вонючкой, с этим отрицателем холокоста Лоусоном Брайерли, я решил встретить наконец представителей прессы храбро, лицом к лицу. Выйдя из дома Крейга, я прошелся до метро, а поднявшись на поверхность и дойдя до Со-хо-сквер, увидел впереди, на широком тротуаре перед входом на радиостанцию, свору представителей прессы. Я расправил пошире плечи, мысленно прорепетировал парочку годящихся на любой случай ответов и бодрым шагом направился в самую гущу этих типов.
Когда б они смогли догадаться, что им не удастся выдавить из меня ни слова, даже столкнувшись лицом к лицу, то, может, сдались бы еще даже раньше, чем если бы я их просто избегал, ибо в этом случае у каждого из них оставалась бы надежда подстеречь меня один на один, и тогда я, может быть, растерявшись, ляпнул бы нечто эдакое, чего они, собственно, только и дожидались. И можно было бы вернуться в редакцию с поживой. Разумеется, такой исход все равно не помешал бы им наврать с три короба, в том числе включить в свои бредни цитаты из якобы сделанных мной заявлений, — именно на это и намекал парень, сказавший: «Ты сам знаешь, что будет, если не ответишь», — но, по крайней мере, моя совесть осталась бы чиста.
Задуманное мной не имело ничего общего с тем, чтобы не отвечать на разумные человеческие вопросы; вся штука заключалась в том, чтобы игнорировать тупые, дурацкие, типа: не я ли присылал угрозы самому себе, не избил ли я помрежиху, не был ли судим в прошлом за хулиганство (будь это правдой, они давно бы об этом разузнали и даже раздобыли бы фотокопию обвинительного приговора)? Скорей всего, то даже не были кем-то запущенные слухи, о которых могла пронюхать пресса. Такие вопросы журналисты придумывают в надежде, что их жертва может ответить: «Разумеется, нет!» Но все дело в том, что ответ хоть на один вопрос мог оказаться столь же опасным, как кровопускание в пруду, кишащем акулами. Только распалишь аппетит этих живоглотов. Начни говорить, начни отрицать, и обнаружишь, что уже никак не в силах остановиться.
Но удержаться оказалось ох как не просто.
А мусульманский акцент! А насчет закрытия моей передачи? Вот подлые беспринципные ублюдки! (А какой болван задал вопрос, не является ли моя потасовка произведением искусства? Неужто мы дожили до того, что «Филосо-фикал ревью» теперь тоже шакалит по подъездам? Скорее всего, дело обстояло именно так. Вот уж действительно постпостмодернизм.)
И все-таки, если на минутку отвлечься от моральной стороны дела, трудно не восхититься их изобретательностью и преданностью своему делу. Я даже ощутил гордость из-за того, что мне досталась такая словесная взбучка, ведь это значило, что мной занялись самые искушенные акулы пера, настоящие гончие борзописцы из премьер-лиги, неутомимые охотники за жареными новостями, а не какие-то репортериш-ки из разряда щенят, у которых едва прорезались зубы; ну да и я тоже не оплошал.
Все шло своим чередом: и работа над моей передачей, и сама жизнь. Крейг объявил, что вечером в понедельник его тоже не будет дома, и я подумал, что теперь вполне мог бы вернуться к себе на «Красу Темпля». Так я и поступил, и ничего не случилось. Ленди вернулась со станции техобслуживания и мирно провела ночь на открытой автостоянке; на нее никто не напал, никто ее не поджег, никто не похитил.
