Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
— Когда она спустится с гор, я, пожалуй, ее навещу. Думаю, стоит попробовать.
— Далекие пальцы повстанческих отрядов подняты в страстном приветствии.
— Повстанческие бригады читают «Почему в Киеве дороги книги?» Лескова.
— Три мятежа назад воздух был чище.
— Тихое шуршание расклеиваемых мятежниками плакатов приводит нам на память Оклахому, где все как прежде.
КОРТЕС И МОНТЕСУМА
По той причине, что Кортес высадился на берег в день, означенный в древних писаниях, а также потому, что он был одет в черное, что его доспехи отливали серебром, по некоторой уродливости чужаков, взятых как целое, — по всем этим причинам Монтесума принял Кортеса за Кецалькоатля, великого бога, иже покинул Мексику в незапамятные годы на плоте, сплетенном из змей, дав на прощание клятву вернуться.
Монтесума дал Кортесу чашу для питья, вырезанную из яшмы.
Кортес обвил шею Монтесумы ожерельем из стеклянных бусинок, нанизанных на благоухающий мускусом шнурок.
Монтесума предложил Кортесу глиняное блюдо с маленькими, обжаренными до золотистого цвета кусочками мяса, однако Кортес отказался от подношения, он знал, что эти маленькие кусочки мяса — человеческие пальцы.
Кортес прислал Монтесуме огромную корзину испанского хлеба — того самого, о котором посланцы Монтесумы сказали после первой своей встречи с испанцами: «Что касается их пищи, она подобна пище человеческой, она белая, довольно легкая и чуть сладковатая…»
Кортес и Монтесума гуляют по набережной. В воздухе роятся зеленые мошки. Кортес и Монтесума держатся за руки, время от времени один из них высвобождает руку, чтобы смахнуть мошку.
Монтесума получает с гор сводки новостей, исполненные рисуночным письмом. Он предает их огню, чтобы Кортес не узнал, что там написано. Кортес подравнивает перед зеркалом черную бороду.
Донья Марина, индианка-переводчица, спит с Кортесом во дворце, предоставленном ему Монтесумой. Кортес просыпается, они пьют шоколад. «У нее очень усталый вид», — думает Кортес.
Кортес и Монтесума гуляют по набережной, держась за руки.
— Ты знаком с отцом Санчесом? — спрашивает Монтесума.
— Санчес, да… — говорит Кортес, — Что он там еще придумал?
— Сокрушает идолов, — говорит Монтесума.
— Да… — неопределенно кивает Кортес, — да. Он занимается этим везде, куда нас ни занесет.
Позднее вечером, во время концерта Кортеса кусает в лодыжку зеленое насекомое. Затем жук заползает в его бархатную туфлю. Кортес снимает туфлю, ощупывает ее изнутри, находит и извлекает жука. «Оно ядовито?» — спрашивает он донью Марину. «В высшей степени», — отвечает донья Марина.
Монтесума лично оперирует раздувшуюся лодыжку Кортеса. Он вынимает острый как бритва нож, взрезает укушенное место, высасывает из раны яд, сплевывает. Вскоре они с Кортесом снова гуляют по набережной.
Монтесума пишет своей матери: «Новообретенная откровенность нашей аристократии пришла как долгожданное облегчение. В прежние дни представители аристократии изо всех сил старались слиться с толпой, притвориться заурядными обывателями, теперь же они с не меньшим тщанием выставляют напоказ себя и свое высокое положение, не останавливаясь для того перед способами самыми омерзительными. Они снова щеголяют в алых перевязях с плеча на бедро, даже и тогда, когда прогуливаются по бульварам, снова вошли у них в моду огромные напудренные парики, снова на запятках их лимузинов появились ливрейные лакеи, да не по одному, а парами. Шум и гвалт от беспрестанных визитов, наносимых ими друг другу, не стихает от полудня до предрассветных часов…
Как я уже говорил, это разнузданное поведение нельзя не приветствовать. Ибо все мы уже устали от необходимости разбираться в бесконечном многообразии их притворства, устали разыскивать их тайные логова, отслеживать их перемещения — короче говоря, утомились необходимостью думать о них, необходимостью помнить об их существовании. При всем сходстве их новообретенной самоуверенности с безумными излишествами прошлого, она представляется меньшим из зол. Возникает, однако, любопытный вопрос: что сподвигло аристократию выйти из тени безвестности? Почему именно сейчас?
Здесь у нас многие придерживаются мнения, что это является прямым следствием нашествия дьяволов, столь досаждающих нам в последнее время. Не трудно видеть, что на фоне дьяволов выход аристократии из тьмы забвения на свет неизбежно представляется обстоятельством более или менее терпимым — что, конечно же, они и сами не могут не понимать. За все годы, отделяющие нас от последней Сумятицы, не видели мы такого количества плюющих и харкающих, громко портящих воздух, засыпающих все вокруг своими волосами дьяволов. Одновременно с дьяволами появились тараканы, тараканы огромные, как гладильная доска. Нельзя не упомянуть и испанцев…»
Группа враждебных Монтесуме аристократов проводит тайную встречу в Веракрусе под особым покровительством бога по имени Тескатлипока, «Дымящее зеркало». Спокойное обсуждение переросло в яростный спор, хлещет проливной дождь, опоздавшие к началу еле втискиваются в переполненную комнату.
Несмотря на свое положение любовницы Кортеса, донья Марина имеет еще одного любовника — весьма высокопоставленного индейца. Исповедуясь отцу Санчесу, она затрагивает и это обстоятельство.
— Его зовут Китлахуак? Здесь усматривается некая политическая выгода. Я не могу отпустить твои грехи, но непременно помяну тебя в своих молитвах.
В садах Теночтитлана боязливо шелестят новые, диковинные слова: гильотина, белый перец, искренность, темперамент.
Солдаты Кортеса проламывают стену за стеной — для того лишь, чтобы найти за этими стенами все те же мумифицированные трупики собак, кошек и священных птиц.
Кортес и Монтесума прогуливаются по набережной, держась за руки. Кортес нанял сыщика, чтобы следить за Монтесумой. Монтесума нанял сыщика, чтобы следить за отцом Санчесом.
— В Теночтитлане имеется всего лишь пять достаточно способных сыщиков, — говорит Монтесума. — Есть и другие, но я не прибегаю к их услугам. Лучше всего видения — лучше самых лучших сыщиков.
На вершине великой Куэ, то есть пирамиды, Кортес с размаху бьет по изображению бога Уицилопочтли, что значит «Синий колибри», и сдирает с него золотую маску. На месте низвергнутого идола воздвигается образ Пресвятой Девы.
— Головы испанцев, — говорит донья Марина, — Хуана де Эскаланте и пятерых других были надеты в ряд на копье. Головы их лошадей были надеты в ряд на другое копье, установленное чуть ниже первого.
Кортес кричит.
Вбегают стражники, сперва — Кристобаль де Олид, за ним следует Педро де Альварадо, чуть позже к ним присоединяются де Ордас и де Тапиа.
Кортес взбешен. Он выбегает из дворца на площадь, где его встречает и приветствует Монтесума. Два владетельных аристократа стоят слева и справа от Монтесумы, поддерживая его руки, широко раскинутые в приветствии.
Они обнимают Кортеса руками Монтесумы. Еле сдерживая гнев, Кортес шепчет Монтесуме на ухо.
Монтесума подносит руку к груди, извлекает из складок одежды длинную кактусовую колючку и до крови колет себе в ухо.
Донья Марина гуляет по набережной со своим любовником Китлахуаком, Владетелем Дворца Унавоженных Вод.
— На заре своей юности, — говорит Китлахуак, — я учился в школе вместе с Монтесумой. Он резко отличался ото всех нас своим поразительным целомудрием. Весьма религиозный человек, весьма образованный — я готов заложиться, что именно об этом они и беседуют, Монтесума и Кортес. Теология.
Донья Марина продевает ладонь между его поясом и спиной.
Берналь Диас дель Кастильо, которому предстоит написать «Истинную историю завоевания Новой Испании» стоит на площади, строгая палочку мескитного дерева. Провозглашается Веракрусская Декларация, в которой осуждается дружба Монтесумы с Кортесом, противоречащая коренным интересам всех представителей мексиканского народа, вплоть до их нерожденных еще потомков.
Кортес и Монтесума гуляют по набережной.
— Мне особенно нравится Дух Святой, — говорит Монтесума, — Как идея. Другой Бог, Бог Отец, также…
— Господь один, три ипостаси, — миролюбиво поправляет Кортес.
— Но то, что Сын должен быть принесен в жертву, кажется мне ошибочным, — продолжает Монтесума. — Мне кажется, что жертвы должны приноситься Ему. Кроме того… — чтобы подчеркнуть значение своих слов, Монтесума останавливается и тычет Кортеса в грудь коричневым указательным пальцем: — где же тут Мать?
Берналь просит у Монтесумы, в порядке высокой милости, молодую, симпатичную женщину. Монтесума посылает ему молодую женщину из хорошей семьи вкупе с мантией из перьев, цикадами в клетках и некоторым количеством свежесваренного мыла. Монтесума замечает, что Берналь «похож на джентльмена».
