Арнольд Цвейг - Затишье
— Не желаете ли, господин обер-лейтенант, накинуть на себя и на дам плед? — Под пледом Посек подразумевал нечто вроде дорожного одеяла — меховую полость с клеенчатым верхом.
— Можно подумать, что мы покатим в этом ковчеге до самого Брест-Литовска, — рассмеялась сестра Софи, но с благодарностью натянула чуть не до подбородка теплую полость — наследие Тамшинского.
Фельдфебель Понт уже сидел за баранкой.
— Заводи! — крикнул он Посеку.
Ибо машина была снабжена впереди заводной ручкой, которую иные гордые своими традициями заводы перенесли в современность из ранних времен автомобильной промышленности; запустив мотор, ручку вынимали.
Было три часа пополудни; полчаса тому назад унтер-офицер Гройлих получил из Барановичей известие, что поезд с русскими в пути и около четырех остановится для смены паровоза.
— Только не забудьте взять удостоверения, если желаете видеть делегацию, — смеялся телеграфист по телеграфным проводам. — К утру стало известно, что вдоль всего участка будут приняты строжайшие меры: мышь не пробежит.
— За удостоверением дело не станет, — ответил Гройлих, — ведь за нами — верховное командование.
— Но старик Лихов в отпуске, — осмелились возразить Барановичи, а Гройлих отпарировал:
— Да-да, но он оставил нам вместо себя своего уважаемого племянника.
И вот зафыркал мотор, а когда Понт включил скорость, колеса послушно покатились по легкому снегу. Без сомнения, всем присутствующим невредно было бы и пешком прогуляться на вокзал: они страдали от недостатка движения, за исключением, пожалуй, писаря Бертина, беспокойная душа которого гнала его повсюду, как простого ординарца. Царская администрация, не желавшая улучшать транспорт и враждебная всем веяниям нового времени, провела железнодорожную линию, соединявшую Мервинск с Белостоком и Барановичами, в стороне от города; хочешь, мол, пользоваться железной дорогой, так не ленись прошагать полчаса до станции. «На сей раз, — объяснил Гройлих Понту, который тщательно объезжал рытвины и выбоины, предостерегая, или, вернее, пугая, прохожих звуком басистой сирены там, где дорога пересекалась тропинками, — на сей раз Белостокское военное управление дорогой будет нести только вспомогательную службу. Поезд зайдет в Мервинск и затем, сделав крюк, со свежими силами отправится в Брест. Когда именно придет новый локомотив для поезда из Барановичей, — одному лишь богу известно. Быть может, нашей компании придется много часов ждать его, а быть может, она в молниеносном темпе переживет событие, ради которого примчалась сюда: появление первого вестника мира — ноева голубя в образе русской делегации — после кровавого потопа войны».
На том месте, где чудесные старые дубы, окаймляющие дорогу к вокзалу, кончаются и подъездной путь раздваивается — одна ветвь идет вдоль полотна к станции, а другая перекрещивает этот важный участок, — часовой задержал машину. Зимняя шинель с поднятым воротником, остроконечная каска в матерчатом чехле, патронные сумки на поясе справа и слева от пряжки, примкнутый к винтовке штык — в таком виде, можно сказать в образе бога войны, преградил им дорогу унтер-офицер Шмилинский.
— Проезд запрещен, — сказал он строго, — прошу повернуть обратно.
— Возьми-ка глаза в руки и погляди сначала, с кем говоришь, — ответил Гройлих.
Шмилинский стал на вытяжку.
— Очень жаль, господин фельдфебель, — обратился он к Понту, — вокзал оцеплен. Приказ господина коменданта.
Подошел еще один часовой, стоявший на обочине шоссе.
— Шмилинский! — воскликнул он. — Бог ты мой! Тут же сидит господин обер-лейтенант! Ведь мы имеем дело с верховным командованием армии. Не тебе решать такие вопросы.
Винфрид приложил руку к глазам, чтобы получше рассмотреть второго солдата, тоже в полном военном снаряжении.
— Уже из отпуска, ефрейтор Захт? — спросил он. — Сегодня, стало быть, вы меня пропустите! Не так как в прошлый раз!
— Так точно, господин обер-лейтенант!
Но унтер-офицер Шмилинский стоял на своем. Придется послать кого-нибудь на станцию к фельдфебелю Шпирауге. Господином ротмистром отдан строгий приказ никого не пускать на вокзал.
— Как мудро было с нашей стороны заготовить бумажку, — сказал Винфрид. — Достаньте-ка ее, Понт, а мы тем временем покурим.
И ефрейтор Захт проделал бегом тот же путь по рельсам, который он уже однажды проделал при весьма примечательных обстоятельствах: весь в поту, с битком набитым рюкзаком, ящиком и свертками — продовольствием, которое он вез в Берлин, в отпуск.
— Вам-то хорошо, — сказал Познанский, обернувшись назад, — под меховой полостью не замерзнешь, сиди себе хоть час, хоть дна. А нам-то бедным каково! Нет, мы уж лучше промнемся.
Гуляя в дубовой аллее и глядя сквозь голые ветви,
О родине думать мы будем и мира желанного ждать.
— Какого классика вы цитируете, Бертин? — спросил Винфрид.
— Самого себя, — улыбаясь, ответил Бертин. — Вы услышали первый крик только что родившейся строфы.
Через несколько минут показался фельдфебель Шпирауге, он бежал по путям и даже сам поднял, не боясь уронить свое фельдфебельское достоинство, опущенный сине-бело-красный барьер шлагбаума.
— Извините, господин обер-лейтенант, — крикнул он еще издали, размахивая удостоверением, — извините, пожалуйста, за маленькую задержку! Для наших ополченцев эти обязанности — нечто новое. Да ведь дела-то какие творятся!
— Вот именно, — спокойно сказал Винфрид. — Пока пруссак исполняет службу, мир не пошатнется.
Даже на таких маленьких станциях, как Мервинск, имелись два зала ожидания: один для «чистой публики», с красными плюшевыми диванами и двумя большими портретами царствующих императоров, живого и покойного Александра III, с бородой и в шляпе с султаном, и Николая II, с бритым подбородком, лихо закрученными усами, в офицерской фуражке и в мундире Преображенского гвардейского полка. И второй зал — для простонародья, с широкими деревянными скамьями, без столов, но с самоваром в углу. В том же углу висели распятие и потемневшая икона в византийском стиле.
Фельдфебель Шпирауге проводил наше маленькое общество в царство плюша.
— Ротмистр фон Бретшнейдер еще не освободился, — сказал он, — и поезда тоже пока не видно. Поэтому железнодорожная комендатура не может явиться, чтобы приветствовать столь высокого гостя, как господин обер-лейтенант Винфрид.
Винфрид просил поблагодарить господина ротмистра. Он-де и его спутники не ворвались сюда, как рой ос, они очень удобно устроятся на великолепных плюшевых диванах, тем более что здесь, к общему удовольствию, даже топится печка.
— Все это на скорую руку, — заметил фельдфебель. Он снял каску и вытер пот со лба. — Если найдутся стаканы, можно будет устроить чай. Кипяток возьмем на паровозе, он будет здесь через пять минут.
— Очень аппетитно, — смеясь, сказала сестра Берб.
— Принимаем с благодарностью, — поправила ее сестра Софи.
И Шпирауге вышел; в нем так и чувствовалась ротная нянька. Для такого случая он даже велел цирюльнику Шарскому привести в порядок свою бороду, этот «стог сена».
— Что за церемонии? — удивился Познанский. — Ротмистр Бретшнейдер обычно не так уж любезен.
Винфрид и Понт обменялись взглядами. Они сидели, погруженные в раздумье, — один в углу роскошного дивана, другой — в таком же роскошном кресле. Бертин и Софи стояли у окна и, слегка касаясь друг друга руками, созерцали мощеный перрон, убегающие вдаль рельсы, серое небо над лесом. Понт высказал вслух свою мысль, полуобернувшись к Винфриду:
— Кто же так старается зарекомендовать себя: местная комендатура, то есть оккупирующая власть, или же младший компаньон фирмы «Бретшнейдер и сыновья, Акционерное общество прокатных заводов в Мюнстере»?
— Другими словами, победоносная немецкая промышленность, — продолжил Винфрид его мысль. — Кто поймет? Но поживем — увидим, как говорят французы. Пока прибудет поезд, кое-что прояснится.
— А как дождемся паровоза, будет чай, — прибавил унтер-офицер Гройлих, Ему стало жарко в шинели, он снял ее и повесил на спинку кресла. — Для просушки, — объяснил он. Это была шутка, так как с неба только начали падать редкие снежинки.
— Но у меня какое-то странное чувство, — продолжал Гройлих. — Мы как будто уже пережили однажды канун мира на монфоконском участке. Впрочем, я тогда лежал в лазарете и все это помню весьма смутно.
— Отлично! — воскликнул Винфрид. — У нас есть специалист по воспоминаниям. Алло, Бертин! Что было год тому назад, когда его величество протянул западным державам руку мира, а они в нее плюнули?
Бертин медленно подошел к блестящему коричневому столу; к счастью, он уже успел выпустить из своей руки пальцы Софи.
