Андре Жид. - Фальшивомонетчики
И однако, несмотря на свое отчаяние, он хранил в глубине души такие запасы нежности, испытывал столь острое страдание от подчеркнуто пренебрежительного отношения к нему товарищей, что решился бы на самый рискованный и нелепый поступок, лишь бы приобрести их уважение.
Случай скоро представился.
После вынужденного отказа от сбыта фальшивых монет Гериданизоль, Жорж и Фифи недолго оставались праздными. Мелкие каверзные проделки, которыми они занялись в первые дни, были лишь интермедией. Воображение Гериданизоля снабдило их вскоре гораздо более пряным блюдом.
Единственной целью, что первоначально ставили себе члены "Братства сильных людей", было удовольствие держаться в стороне от Бориса. Но очень скоро Гериданизолю показалось, что будет, напротив, гораздо пикантнее допустить его в их число; это позволит им заставить его взять на себя такие обязательства, при помощи которых можно будет впоследствии довести его до какого-нибудь гнусного поступка. С того момента эта идея прочно засела в Гери; и, как часто случается в такого рода затеях, Гериданизоль куда меньше думал о самом существе дела, чем о способах обеспечить его успех; это кажется мелочью, но такая мелочь объясняет немало преступлений. Вдобавок Гериданизоль был жесток; но он ощущал потребность скрывать эту жестокость, по крайней мере от взоров Фифи. Фифи, напротив, был вовсе чужд жестокости; до последней минуты он пребывал в убеждении, что дело идет о простой шутке.
Всякое братство нуждается в девизе. Гериданизоль, у которого была своя мысль, предложил: "Сильный человек не дорожит жизнью". Девиз был принят и приписан Цицерону. В качестве отличительного знака Жорж предложил татуировку на правой руке; но Фифи, боявшийся боли, стал утверждать, что татуировкой занимаются только матросы. Гериданизоль поддержал его, возразив Жоржу, что татуировка оставляет неизгладимый след, который потом может причинить им неприятности. В конце концов отличительный знак не является такой настоятельной необходимостью; членам братства достаточно будет дать торжественную клятву.
Когда дело касалось сбыта фальшивых монет, возникла мысль о залогах, и в качестве такого залога Жорж представил письма своего отца. Вскоре, однако, об этом забыли. Дети, к счастью, не отличаются большим постоянством. В результате не было принято почти никаких решений ни по части "условий приема в братство", ни по части "требуемых качеств". На кой черт, раз считалось само собой разумеющимся, что трое были "настоящими членами", а Борис – "не в счет". Напротив, было постановлено, что "кто струсит, тот будет считаться предателем, навсегда выброшенным из братства". Гериданизоль, задавшийся целью привлечь в братство Бориса, особенно настаивал на этом пункте.
Нужно признать, что без Бориса игра была бы довольно скучной и доблести братства не находили применения. Для завлечения мальчика Жорж обладал более подходящими качествами, чем Гериданизоль; этот последний легко мог возбудить его недоверие; что касается Фифи, тот не отличался достаточной ловкостью и предпочитал не срамиться.
Самым чудовищным в этой отвратительной истории мне представляется, пожалуй, комедия дружбы, которую согласился разыграть Жорж. Он притворился, будто вдруг охвачен порывом нежной симпатии к Борису; до тех пор казалось, что он вовсе даже и не смотрел на него. И я склонен думать, уж не был ли он сам обманут своей игрой, не был ли он близок к тому, чтобы его притворные чувства обратились в искренние, и даже не стали ли они действительно таковыми с мгновения, когда Борис ответил на них. Он обращался к Борису с видом нежного участия; наученный Гериданизолем, подолгу говорил с ним… И после первых же его слов Борис, который так жаждал хотя бы капли уважения и любви, был покорён.
Тогда Гериданизоль выработал план действий и посвятил в него Фифи и Жоржа. План этот сводился к тому, чтобы придумать «испытание», которому должен будет подвергнуться тот из членов братства, кто вытянет брошенный жребий; чтобы успокоить Фифи, он дал понять, что все будет устроено таким образом, что жребий может выпасть только Борису. Испытание должно будет иметь целью удостовериться в его бесстрашии.
В чем именно будет заключаться это испытание, Гериданизоль пока не сообщал. Он подозревал некоторое противодействие со стороны Фифи.
– Ах, только не это! Я не согласен, – действительно заявил Фифи, когда немного позже Гериданизоль стал намекать, что здесь мог бы найти отличное применение пистолет папаши Лапера.
– Какой же ты, однако, дурак! Ведь мы хотим только посмеяться над ним, – возразил Жорж, уже пришедший в восторг от этой идеи.
– Кроме того, – прибавил Гери, – если тебе доставляет удовольствие валять дурака, заяви об этом откровенно. Никто в тебе не нуждается.
Гериданизоль знал, что этот аргумент всегда оказывает действие на Фифи; так как им был уже заготовлен листок с обязательствами, который должен был подписать каждый из членов братства, то он сказал:
– Нужно только заявить об этом сразу, потому что, когда подпишешься, будет слишком поздно.
– Ну, не сердись, – ответил Фифи. – Дай мне листок. – И подписался.
– Я, милый, очень хотел бы, – говорил Жорж, нежно обвив шею Бориса, – но Гериданизоль не хочет принимать тебя в братство.
– Почему?
– Потому, что не доверяет. Говорит, что ты сдрейфишь.
– Почему он знает?
– Говорит, что сбежишь после первого испытания.
– Посмотрим.
– Правда, что ты решишься тянуть жребий?
– Черт возьми!
– Но ты знаешь, к чему это обязывает?
Борис не знал, но хотел знать. Тогда Жорж объяснил ему: "Сильный человек не дорожит жизнью". Предстоит в этом убедиться.
Борис почувствовал, что голова у него пошла кругом. Но он поборол себя и спросил, скрывая волнение:
– Правда, что вы все подписались?
– На, смотри. – И Жорж протянул ему листок, на котором Борис мог прочесть все три фамилии.
– Ну а… – начал было он робко.
– Ну а… что? – перебил Жорж так грубо, что Борис не осмелился продолжать. Жорж отлично понимал, о чем он хотел спросить его: дали ли подобное обязательство также и другие и можно ли быть уверенным, что и они не сдрейфят?
– Нет, ничего, – сказал он; но с этой минуты в него закралось сомнение относительно других; он начал подозревать, что другие что-то замышляют и игра нечиста. "Ну и пусть, – тотчас же подумал он, – какое мне дело до того, что они плутуют; я докажу, что храбрее их всех". Затем, глядя Жоржу прямо в глаза: – Скажи Гери, что он может на меня положиться.
– Значит, подписываешься?
О, в этом не было больше необходимости; он ведь дал слово. Он сказал просто:
– Если тебе угодно. – И под подписью троих "сильных людей" вывел на злополучном листке размашистым четким почерком свою фамилию.
Жорж с торжеством принес листок приятелям. Все согласились, что Борис совершил очень смелый поступок, и стали обсуждать подробности выполнения плана.
Конечно, пистолет не будет заряжен! К тому же у них не было патронов. Страх Фифи объяснялся тем, что он слышал как-то, что смерть иногда может последовать от очень сильного волнения. Его отец, утверждал он, приводил случай одной инсценировки казни, которая… Но Жорж послал его к черту:
– Твой отец южанин.
Нет, Гериданизоль не станет заряжать пистолет. В этом не было надобности. Патрон, который однажды вложил в него Лаперуз, не был вынут. Факт этот был обнаружен Гериданизолем, но он не счел нужным сообщать о нем приятелям.
Четыре одинаковые бумажки с фамилиями были опущены в шапку. Гериданизоль, который должен был «тянуть», позаботился о том, чтобы написать фамилию Бориса и на пятой бумажке, зажатой у него у кулаке; и вот «случайно» была вытянута именно эта бумажка. Борис сильно подозревал, что тут было плутовство, но смолчал. К чему было протестовать? Он знал, что погиб. Он не сделал ни малейшего движения в свою защиту; и, если бы даже жребий выпал кому-нибудь другому, он готов был заменить его, настолько сильна была в нем решимость отчаяния.
– Бедняжка, тебе не везет, – счел своим долгом заметить Жорж. Но тон его голоса звучал так фальшиво, что Борис печально посмотрел на него.
– Я был уверен в этом, – сказал он.
После этого решено было приступить к репетиции. Но так как существовала опасность быть застигнутыми, то условились, что пистолетом сейчас пользоваться не будут. Его похитят из ящика в самый последний момент, когда начнется "настоящая игра". Не нужно навлекать на себя подозрений.
Итак, в тот день договорились лишь относительно времени и места, причем последнее отметили мелом на полу. Оно находилось в классной комнате, направо от кафедры, в нише, образованной заколоченной дверью, выходившей под свод подъезда. Что касается времени, то был избран час занятий. Это должно будет произойти на глазах у всех учеников: мы им утрем нос!
Репетиция была проделана в пустой комнате в присутствии троих заговорщиков. В общем, однако, она не имела большого смысла. Просто констатировали, что от места, занимаемого Борисом, до намеченного мелом пункта было ровно двенадцать шагов.
