Ричард Олдингтон - Единственная любовь Казановы
Лишь только барон вошел, Анриетта поднялась и присела в реверансе. Он взял ее руку и формально, вежливо поцеловал, затем придвинул к себе стул и сел напротив нее.
— Что вы тут изучаете? — спросил он, указывая на лежавший на столе документ.
Вместо ответа она протянула ему бумагу.
— Шифровка? — спросил он, выжидающе подняв брови, и, просмотрев несколько строчек, добавил разочарованно и осуждающе: — Но это всего лишь отчет о различных ваших поездках по нашим поручениям. Вы считаете разумным хранить его — даже в зашифрованном виде? Зачем вам это, собственно, нужно?
— Это служит мне напоминанием, — спокойно ответила Анриетта, — о том, сколь мало у меня вначале просили и сколь много я фактически сделала, а с другой стороны, сколь много мне вначале обещали и сколь мало я получила — вернее, просто ничего…
Барон нахмурился, но продолжал держаться вежливо.
— А нам обязательно сейчас в это вдаваться? Время не терпит…
— Я хочу вам напомнить, — сказала Анриетта, у которой были свои основания заставить его говорить, чтобы Казанова услышал то, чего он не знал и чему в большей мере поверит, если это будет исходить из уст фон Шаумбурга, чем самой Анриетты. — Когда ко мне обратился ваш эмиссар — тому теперь уже три года, — он сообщил мне некоторые, так сказать, факты и сделал определенные предложения…
— Да, но… — попытался прервать ее фон Шаумбург.
— Я была сиротой и мало что понимала, — упорно продолжала Анриетта, — и я обожала маму и чтила ее память. Я не хотела ни денег, ни поместий, хотя мне это было обещано. Но мне было также обещано нечто более для меня дорогое: что в дополнение ко всему я получу неоценимую возможность быть представленной ко двору, как дочь своей матери, а это будет означать отмену решения об изгнании и лишении ее и ее потомков всех титулов. Я не настолько глупа, чтобы отрицать, что меня вовсе не порадует возвращение владений и положения при дворе, на которые я имею все права, но именно желание добиться полного восстановления в правах, учитывая, как сильно была уязвлена гордость моей матушки, и побудило меня пойти на это… на эту службу, назовем это так.
— Ну и? — воспользовавшись паузой, произнес не слишком вежливо фон Шаумбург.
— Ну и, — продолжала Анриетта, — мне было сказано: достаточно для этого выполнить одну опасную миссию — о, признаю, вы не скрыли, что миссия опасная. Это должно было занять две-три недели. С тех пор я выполнила десятки и десятки миссий, мне поручают все новые и новые, и я ничуть не приблизилась к награде, которая — разрешите вам напомнить — была мне обещана под честное благородное слово.
— Вы что же, отрицаете, что вам хорошо платили все эти годы? — спросил он, насупясь.
— Платили — да, — возразила она, — как платят тайному агенту, который за деньги идет на риск. Но так не награждают даму, которая выполняет опасную миссию ради великой императрицы. Я служила больше ради того, чтобы восстановить свое доброе имя, чем ради…
— Я вам вот что скажу, — прервал он ее со свойственной немцам бесцеремонностью. — Хотя вы, безусловно, работали внешне лояльно и…
— Внешне! — высокомерно в свою очередь прервала его Анриетта.
— Ну, ну, прошу меня извинить, — неуклюже стал оправдываться он, — скажем: лояльно и энергично, тем не менее, к несчастью, факт остается фактом, что крепости по-прежнему находятся в руках Венеции, а не в наших.
— А разве в том моя вина? — живо прервала его Анриетта. — Не объясняется ли это непродуманностью ваших планов? Можете ли вы хоть в малейшей степени возложить вину на меня!
— Что ж, да, по-моему, могу, — спокойно, но грубовато произнес он. — Это подводит меня ко второму пункту нашего разговора и одновременно возлагает всю вину на вас.
— То есть как это?
— А, в частности, так, что императрица, — сказал он, — едва ли станет принимать любовницу венецианского авантюриста.
— О-о! — Анриетта съежилась от оскорбления и прямого указания на того, кого она меньше всего хотела бы обсуждать. — Зачем вам понадобилось примешивать его? — спросила она, хотя могла бы и не спрашивать.
— Затем, — решил до конца использовать свое преимущество фон Шаумбург, — что наши планы с того момента, как у вас началась с ним связь, пошли вкривь и вкось. Откуда мы знаем, что он не принадлежит к несметному полчищу мерзавцев, работающих на венецианскую тайную полицию?
— Лучшим ответом на это является то, что они арестовали его полтора года назад и с тех пор держат в тюрьме…
— Не знаю, — медленно и задумчиво произнес фон Шаумбург, — не знаю. Во всяком случае, эти венецианские мерзавцы ничуть не постесняются применить насилие и даже засадить в тюрьму самого преданного своего слугу, если это служит их цели.
— Так ли уж они отличаются в этом от других правителей? — с ехидством спросила Анриетта таким сладким тоном, что Казанова молча ухмыльнулся в своем укрытии.
Фон Шаумбург что-то пробормотал и подозрительно спросил:
— Венецианцы пустили слух, что он бежал два-три дня тому назад. Вы не видели его и никаких вестей от него не имеете?
Анриетта передернула плечами.
— Вы думаете, я сидела бы здесь, если бы имела?
— Значит, вы до сих пор его любите?
— А почему бы и нет? Разве моя личная жизнь не принадлежит мне?
— Безусловно, но императрица, — не без издевки добавил он, — едва ли станет награждать людей за их личную жизнь. Однако, между нами, я склонен считать сообщение венецианских властей фальшивым, и распространяют они его по привычке вечно плести всякие мерзкие и слабоумные интриги. Человека этого нигде не видели. В этом я могу почти поклясться, так как мои агенты начеку. Сказать по правде, я даже считался с возможностью застать его здесь и предосторожности ради прихватил с собой небольшой отряд.
— Вы что же, ожидали, что я выдам вам его?
— Ну что вы! — Фон Шаумбург даже снисходительно рассмеялся. — Но если бы он бежал из тюрьмы, я бы уж как-нибудь его нашел. Я склонен считать его человеком опасным: он ведь может выудить секреты У одного из моих самых ценных… сотрудников.
Анриетта пожала плечами, но и не попыталась опровергнуть его домыслы.
— Все это ничего не меняет в том, что вы не сдержали слова, данного мне, — твердо заявила она. — Почему же вы не сказали мне, что из-за моих отношений с Казановой императрица не станет меня принимать?
— Да разве здравый смысл не подсказал вам этого? — возразил он. — Но я приехал не для того, чтобы препираться с вами, фрейлейн. Я привез два документа, один из которых оставлю вам…
И, достав из кармана объемистый конверт, он протянул ей, — она бросила взгляд на конверт.
— Шифровка с новыми инструкциями! — с отвращением заметила она. — И о чем же они?
— Ничего нового или опасного, — стремясь ее утихомирить, сказал он. — Просто короткие визиты в Дзару, Триест и, очевидно, в Каттаро…
— Вы шутите! — резко воскликнула она. — Меня же видели в каждом из этих городов…
— Ах, но на сей раз вы поедете в военной форме и со спутником — мы дадим вам кого-нибудь поумнее.
— И вы серьезно думаете, что я по-прежнему могу сойти за мужчину? — спросила она.
Он окинул взглядом ее фигуру, которая по-женски округлилась, с тех пор как Казанова застал тоненькую девушку в постели на тосканской границе.
— Что ж, придется рискнуть, — сказал он. — На сей раз мы непременно преуспеем, и взгляните сюда…
Он издали показал ей документ, написанный по-латыни, но в руки не дал.
— Нет, нет, пока еще нет, — сказал он. — Это юридический акт, согласно которому вся собственность, которой ваша покойная матушка владела в пределах Австрийской империи, переходит к ее единственному дитяти — Анриетте. Вы восстановлены в правах подданной Австрийской империи, как я вам уже намекал, но приняты ко двору быть не можете…
— Ну а если… — Анриетта покраснела, зная, что Казанова слушает, — …если… наступит такой день, когда… когда Казанову выпустят… и мы поженимся?..
— Я забыл сказать, — заметил барон, вставая, — что есть одно условие. И состоит оно в том, что вы утрачиваете все права на указанную собственность, если выйдете замуж, или станете жить, или как-либо иначе соединитесь с вышеупомянутым Джакомо Казановой. Это условие вставлено по специальному указанию ее императорского величества.
— А теперь предположим, — сказала Анриетта, поднимаясь и встав перед ним, — предположим, что я швырну вам обратно ваши тайные инструкции и презрею ваши документы и условия?!
— Ну, в таком случае, — холодно произнес барон, — вы немедленно попадаете в наш список лиц, которым надлежит таинственно исчезнуть. Я на вашем месте не стал бы это делать, право, не стал бы.
Наступила долгая пауза — они в упор смотрели друг на друга. Затем Анриетта взяла конверт с инструкциями и сунула его за корсаж.
