Тоби Янг - Как потерять друзей & заставить всех тебя ненавидеть
Восхваляя аристократические общества, Токвиль не сводил все к пользе принципа наследования против доктрины правящего большинства. Скорее он имел в виду классическое определение аристократии — правление лучших. Причина, по которой его так привлекала Британия XVIII века, связана с тем, что в то время она была обществом, где статус во многом определялся качествами человека, а не накопленным состоянием. Конечно, очевидная несправедливость, что резерв этих талантливых людей был ограничен знатностью происхождения, но Токвиль считал, что данную иерархию на основе человеческих качеств можно сохранить на время, пока не придет конец принципам наследования. Он очень надеялся, что демократия может слиться с аристократией, чтобы создать общество, основанное на принципах равенства, но в котором каждый человек стремился бы стать лучшим. В его представлении именно такого рода общество надеялись построить в Америке отцы-основатели.
В третьей главе я рассказал о том возбуждении, которое испытал на занятиях Стэнли Кэвелла, обнаружив естественных аристократов Томаса Джефферсона в классических комедиях 1930–1940-х годов. В книге «В погоне за счастьем», которую Кэвелл написал для своих занятий, он упоминает о связи между идеальными гражданами Токвиля и персонажами из этих фильмов. Токвиль возносил свободу так высоко, поскольку считал, что гражданам демократического общества внутренне присуща способность отказаться от бешеной погони за материальной выгодой и стать всесторонне развитыми человеческими существами. Рассуждая о «Филадельфийской истории» он пишет: «Опасаясь скрывающейся в демократии тенденции к деспотизму большинства, тирании над разумом… [Токвиль] видел в способности аристократов к независимости суждений и поступков, умении, если нужно, быть эксцентричными бесценное качество, с помощью которого можно оценить достоинства демократического общества, чтобы определить не приводит ли поиск индивидуального равенства к отказу от задачи создания подлинной личности».
Согласно этому тесту, нынешнее поколение нью-йоркских журналистов — современные последователи персонажей, созданных Кларком Гейблом, Джеймсом Стюартом и Кэри Грантом, — не выдерживают никакого сравнения. В течение пяти лет, прожитых на Манхэттене, я постоянно сталкивался с людьми, которые казались мне в чем-то ущербными. И это становилось очевидным по множеству причин. Наиболее поразительный факт — невероятное сходство всех, с кем я встречался. Словно они сошли с конвейера, и в них отсутствовала божественная искра, которая делает уникальным каждого человека. Как ни пугающе это прозвучит, но, казалось, у них нет души.
Еще для меня было проблемой завести настоящих друзей. (Ничего удивительного, можете подумать вы, прочтя предыдущий абзац.) В Нью-Йорке у меня было множество знакомых, людей, чья компания доставляла мне удовольствие, но к концу моей эпопеи в Америке у меня осталось лишь два настоящих друга. С журналистами Манхэттена мне было проще завязать ничего не значащие отношения, чем близкую и крепкую дружбу, отчасти из-за того, что лишь немногие из них соглашались со мной надраться. Я понял это, когда потерял работу в «Вэнити фэр» и от меня отвернулись люди, которых я считал моими друзьями. Судите сами, каждый раз когда я замечал на приеме кого-нибудь из прежних коллег и направлялся в их сторону, они просто не могли скрыть паники. На их лицах отражалось: «Боже мой! Как же мне улизнуть от него?» В издательском мире Нью-Йорка достаточно было разнестись слуху, что тебя уволили, и тебя перестанут узнавать. Как во Вьетнаме пехотинцы старались держаться подальше от любого, кто, по их мнению, приносил несчастье, так и в «Конде наст» никто не хотел быть связанным с неудачником. Среди представителей издательского бизнеса дружба кажется менее важной, чем успешная карьера.
Но пожалуй, самым ярким признаком того, что встреченные мной люди во многом ущербны как человеческие существа, было их безразличие к романтической любви. Разумеется, здесь есть исключения, но меня поразило, как мало значения они придают чувственной любви, особенно при выборе спутника жизни. Брак для них чисто деловое партнерство, союз, в который вступают из-за материальной выгоды, а не по духовному влечению. Идеальный брак для этих людей не тот, в котором в вечности сплелись две души, а взаимовыгодное соглашение, которое может быть расторгнуто, как только перестанет быть полезным. Подобное низведение романтической любви стало высочайшей ценой, которую они платили за то, что пожертвовали свободой ради достижения профессионального успеха. Как сказал знаменитый последователь Чосера Невилл Когилл: «По своей сути любовь является аристократическим чувством, то есть на него способны лишь утонченные натуры, независимо от их происхождения».
Но, даже упаковывая чемоданы, я ощущал, что какая-то часть меня все еще жаждала обладать тем, что сопутствует успешной карьере в Нью-Йорке. Я бы солгал, сказав, будто меня разочаровал мир блестящих лимузинов и престижных ресторанов. Я еще мечтал о том, чтобы стать большим человеком в Нью-Йорке и спать с супермоделями. Но в глубине души я знаю, ничто из этого не принесло бы мне долгого счастья. Именно потому Гарри и Тина вызывали наиболее горькие сожаления, высказываемые некоторыми из их друзей. Несмотря на блестящую карьеру, они не кажутся счастливыми. Наоборот, они выглядят неуверенными и встревоженными. Их пугает, что все созданное ими может однажды рухнуть как карточный домик. Как говорил Бен Хечт: «В Нью-Йорке нервозность идет рука об руку со славой. Известных людей преследует страх проснуться однажды утром и, в противоположность Байрону, обнаружить, что о них никто не знает».
Покидая Манхэттен, у меня не было ни малейших сомнений, что к Кэролайн меня привлекла британская сторона моего характера. Лишь благодаря полному безразличию к славе и деньгам Кэролайн смогла полюбить меня, но и я полюбил ее по той же причине. И я знал, что в будущем ей будет достаточно бросить один испепеляющий взгляд, чтобы излечить меня от претенциозности, когда я буду излишне переживать, что меня не пригласили на модную вечеринку или что я буду выглядеть не слишком привлекательно на своей авторской фотографии. Она стала для меня своеобразным противоядием от Нью-Йорка. Я и сам не мог пожелать для себя более сильного союзника.
Закончив книгу, я отправил ее экземпляр отцу, и через несколько дней он пригласил меня на ужин в свой дом в Айлингтоне. Я прибыл туда, чтобы выслушать приговор.
Он отозвался о моем творении благожелательно: «очень забавно», но без особого энтузиазма. «Почему бы тебе не написать книгу посерьезнее?» — спросил он. Напомнил о предложенном Т. С. Элиотом различии между достижениями двух сортов: за одно тебе аплодируют при жизни, но и только, а другое становится значимым настолько, что его читает не одно поколение. Не пора ли мне перестать гоняться за дешевым успехом суетного мира и заняться чем-то более значительным? Конечно, он прав. По словам писателя Николаса Леманна, «Возвышение меритократии» почти обессмертило моего отца. Куда там голливудским богам, которые так поразили мое воображение в первую оскаровскую вечеринку «Вэнити фэр». Вот к какому бессмертию стоит стремиться.
И все же я не смог сказать, что сожалею о времени, потраченном на поклонение фальшивым идолам. Лишь немногим счастливчикам удается сразу найти свой путь. Большинству из нас он открывается после долгих поисков.
Эпилог
В конце мая 2000 года Питер Стоун, журналист из Лос-Анджелеса, рассказал мне, что ____ ____выгнала Алекса. Неудивительно, что он не позвонил мне, чтобы сказать об этом. Тем не менее я оставил сообщение на его голосовой почте, интересуясь, правда ли это, и через пару дней он мне перезвонил.
Алекс. Она не выгоняла меня, дружище. Все совсем не так. Думаю, мы с ней просто поняли, что у нас ничего не выйдет, понимаешь? Она очень избалована. Привыкла, чтобы ее обожали, льстили и преклонялись перед ней, но из-за чего? Из-за биологической случайности. Знаешь, с тех пор как ей исполнилось 18, ей постоянно твердили о том, какая она фантастичная и сногсшибательная, хотя по сути все, что от нее требовалось, — раздвинуть ноги. И это ее испортило. Признаюсь, я рад, что это закончилось сейчас, а не после того, как у нас появились бы дети. Тогда бы все могло действительно обернуться катастрофой, ты понимаешь, что я имею в виду?
Я. Да, ладно тебе, Алекс. Ты спал с ____ ____, и теперь ее нет. Это должно больно тебя задевать.
Алекс. Конечно, не буду притворяться и говорить, что я не расстроен из-за этого. Я расстроен. Доволен? Но я никогда не приходил в дикий восторг от этого мира, как ты. Он далеко не удивительный. Я присутствовал, когда Томми Хайлфигер[194] сказал: «Давай закажем частный самолет и на недельку махнем на Маврикий», или когда Боно[195] сказал: «Отправляемся в Дублин на день рождения Салмана». Приятель, я был на показе фильма, где присутствовали лишь Шон Пени и Брэд Питт. И знаешь что? Реальность тебя бы разочаровала. Шон Пенн просто отвратительный любитель подраться и выпить, пытающийся перетрахать как можно больше женщин. Брэд Питт славный паренек, но, проговорив с ним полчаса, ты понимаешь, что он просто славный паренек, и все.
![Atlanta - Только рядом...[СИ]](/uploads/posts/books/2640/2640.jpg)
